Но коль черти в душе гнездились —
Значит, ангелы жили в ней.
Сергей Есенин «Мне осталась одна забава…»
ЙОЭЛЬ И НИКО — Ты обещал. Нико втаскивает его в туалетную кабинку, неожиданно роскошную для маленького клуба. — Знаю, — выдыхает Йоэль, улыбаясь с замирающим сердцем. Маленький зал, маленькая сцена — сродни тем, на каких они начинали. Но здесь новое начало. Новый мир, новые они сами. Все заново. А туалет просторный. Нико прижимает его к кафельной стене, жадные губы впиваются в его рот; его руки — на бёдрах Нико, будто можно притиснуть его к себе крепче, чем это делает он сам. — Ты… запер дверь? — задыхается Йоэль, уворачиваясь на секунду от дурманящих поцелуев. — Да, — нетерпеливо шепчет Нико, снова ловит его губы, пресекая любые вопросы. У Йоэля их больше и нет. Он торопливо расстёгивает непослушными пальцами пуговицы на его рубашке; ладони скользят по влажной от пота спине; сгорая от нетерпения, царапает нежную кожу, вырывая у него стон. — Кошка ты бешеная, — ругается Нико, Йоэль тихо смеётся, мешая ему себя целовать, и тут же накидывается сам, лихорадочно прикусывая ему губы, облизывает ухо, спускается на шею, оставляет быстрые засосы. Нико шипит, и его снова тянет заржать: и кто здесь кошка? От восторга перехватывает дыхание. Нико разворачивает его и заставляет нагнуться вперед. Йоэль упирается руками в стену, смотрит на него в зеркало. Отражение Нико смотрит в ответ, не отводя глаз, шарит руками у него в паху, расстегивая штаны, чтобы резко спустить их к щиколоткам вместе с трусами. Йоэль выпутывается из одной штанины, ложится грудью на столешницу между раковинами, прогибаясь в спине, разводит ноги. Слышит вжиканье молнии: Нико рывком справляется с собственной ширинкой. Йоэль задерживает дыхание и зажмуривается. Но тот замирает, прижимаясь к его спине, часто дышит ему в шею; напряженный член чуть заметно пульсирует между ними. Йоэль шумно выдыхает, слегка поворачивается, чтобы потереться щекой о его макушку. Нико приглушенно стонет, прикусывая его плечо, Йоэль вздрагивает и улыбается, не открывая глаз. Нико, наконец, опускает руку; пальцы нежно скользят между ягодицами, пробираясь вниз. Спустя мгновение они внутри, и Йоэль со стоном насаживается, всем телом умоляя взять его. Нико убирает руку и плавно входит в него сразу на всю длину, Йоэль вскрикивает и выгибается, порываясь подняться, но тот не позволяет, упираясь рукой ему в спину. Йоэль роняет голову на скрещенные кисти и с каждым толчком старается вжаться в него сильнее, принять ещё глубже. Нащупывает ладонь Нико и тянет вниз. Когда она обхватывает его член, мир вокруг начинает вращаться, накаляясь. — Боже, да, да, — чуть слышно всхлипывает он, — да, Нико, да, ещё, ещё… давай, мать твою, да, блядь, да, да! ДА! Они кончают одновременно, их стоны сливаются мы с тобой даже трахаемся, как поём, Йоэль и Нико падает на него сверху, тяжело дыша; лижет ему ухо и смеётся, когда Йоэль вздрагивает и уворачивается. — Я люблю тебя, боже, — выдыхает он. — Зови меня Нико, — мурлычет тот. — Спасибо, что позволил, — фыркает Йоэль, все ещё пытаясь отдышаться. — Тебе можно всё, — шепчет Нико ему в волосы. Уже без смеха. Он все ещё в нем. Йоэль изворачивается, дотягиваясь до его губ. Целовать Нико — его кислород. Когда они приводят себя в порядок и готовы выйти, Йоэль берётся за ручку двери и застывает. — Ты же сказал, что запер дверь. Моиланен секунду молчит и разражается безудержным хохотом. — Ты… ты охуел? — Йоэль не разобрался, материться или ржать, поэтому делает то и другое сразу. Если будет нужно, он умрет за этого дурака. Не думая ни секунды. АЛЕКСИ — Ты мне снился, — Йоэль падает на кровать, вытягивается рядом с мечтательной улыбкой. — Этой ночью. Мы снова танцевали… — Почему мы перестали? — спрашиваю с замирающим сердцем. Так давно не решался спросить. — Ты перестал. Он смотрит в упор, но словно сквозь меня. — Я верну это, — шепчет, нежно касаясь моей щеки кончиками пальцев. — Танцевать с тобой… как упасть в цветы посреди макового поля. Кружится голова, и хочется, чтобы это никогда не заканчивалось. — Иногда ты так красиво говоришь, будто пишешь новую песню. — Когда вдохновляюсь, — улыбается он. За его улыбку не жаль продать душу. Увы, это не метафора. — Хочу вдохновлять тебя бесконечно, — шепчу в ответ и тянусь к его губам. Он не отстраняется — отвечает, я теряю голову. Его рука ложится мне на спину, притягивает ближе. Приникаю к его шее, слыша над ухом глубокий вздох. Мне не хватает воздуха надышаться им. Дешевый гостиничный гель для душа на его коже пахнет Шанелью. — Мне пора… Уверен, что слышу в его голосе сожаление. И воодушевление. Он рвётся на сцену, рвётся в бой; здесь, в Америке, он рвётся всюду и сразу. Я радуюсь этому, но… мне чертовски его не хватает. И я никогда ему этого не скажу. ЙОЭЛЬ И АЛЕКСИ Алекси вылетает из обоймы в ЛА. Йоэль благодарит небеса за отрицательный ковидный тест и тихо гордится, зная, что убедил бы всех вакцинироваться, даже не будь это обязательным условием для участия в Евро. Ему не по себе, когда он одевается, собираясь на фотосессию, а Литтл Мэн остаётся в кровати. Лишь печальные глаза таращатся на него из-под взлохмаченных волос. Бедный малыш. Йоэль садится на кровать, гладит его по голове. — Не лезь ко мне, заразишься, — бурчит тот, глубже зарываясь под одеяло. — Мы спим в одной кровати, — усмехается Йоэль, ласково ероша ему волосы. — У меня иммунитет. — Я мысленно с вами, — говорит Алекси вечером, когда парни вышли из их номера, лишь Йоэль задерживается: коснуться его, прижать к себе, сорвать поцелуй на удачу. — Я знаю, — шепчет в ответ, заглядывая в покрасневшие глаза. — Всегда. Но лучше завязывай и будь с нами физически. Я не смогу танцевать с твоими мыслями. — Иди, — фыркает Литтл Мэн, хлопает его по плечу, пытаясь казаться брутальнее, но не выдерживает и порывисто обнимает, вжимаясь в него горячим телом. — Я буду очень ждать. ЙОЭЛЬ И НИКО В этом туре они как одержимые обживают туалеты. Начиная с самолёта, где Йоэль экстремально быстро отсосал, а Нико рукой довёл его до крышесносного оргазма, и они вернулись на свои места — по разные стороны прохода. Алекси все понял, но ничего не сказал, и Йоэль надолго вырубился у него на плече. Они дорвались друг до друга, и Йоэль не может насытиться, чувствуя ответное пламя в Нико. Словно им опять нет и двадцати. Йоэль считает, что подготовился к туру идеально. Его схема, о которой никто не знает, работает именно так, как он задумал. ОЛЛИ Меня не тревожит больничная обстановка. Знаю, многим здесь неуютно, кому-то и до панических атак, но не мне. Тревожит он — на больничной койке. Тревожит, что для меня это было неожиданно. Ладно, не тревожит, — просто убивает. Вопросы «почему» и «ничего же не предвещало» бессмысленны и раздражающи. Мы ими не задаемся, но… от этого не легче. Ощущаю себя виноватым, и хотя не я один, это очень одинокое чувство. От него избавит только Йоэль: живой, здоровый, на ногах. Но и тогда оно не уйдёт насовсем… больше не уйдёт. Я всегда буду ждать повторения, в самой глубине души; буду следить за ним пристальнее. Все мы незаменимы и уникальны, но Йоэль… центр нашего созвездия. На нем все завязано. Я чаще других ухожу к автомату и приношу кофе на всех, покупаю воду; отвечаю на звонки. Я не отстранён и не безразличен. Просто ненавижу, когда кто-то видит мои слёзы. ЙОЭЛЬ И НИКО — Посмотри на это сраное зеркало, — расстраивается чистоплотный Нико. — Сказать, о чем я думаю? — вкрадчиво говорит Йоэль его отражению. — Об этом все подумают, — фыркает Нико и сбрасывает его руку со своей задницы. Йоэль послушно отступает и замирает, пялясь на своё отражение. — Тебе как вообще, всё видно? — интересуется Нико, подняв брови. — Великолепно, — отвечает он, поправляя чёрные очки. Нет, не мешают. Нет, не темно. Эти вопросы настолько заебали, что лишь Нико решается их задавать и дразнит его с большим удовольствием, нарываясь на реакцию. Нико склоняет голову набок, прислушиваясь к звукам из-за двери. Тихо. Он хватает Йоэля за руку и молча тащит в самую дальнюю кабинку. У него перехватывает дыхание, когда тот прижимает его к стене и замирает на мгновение, пожирая взглядом. Его глаза так близко, Йоэль тонет в них безнадёжно; тащит на дно зелёным водоворотом. Нико срывает с него очки и аккуратно кладёт на бачок унитаза. Йоэль любит эти очки, а Нико бережёт то, что он любит. — Трахни меня, — выдыхает Моиланен и выпускает его, отступив на шаг. Кровь бросается в голову, тут же устремляясь вниз. — Да запросто, — ухмыляется он, цепляет его за ремень джинсов, притягивает обратно к себе и впивается губами в его приоткрытый рот. Нико отзывается всем телом, снова вжимаясь в него, уже не властно — покорно; льнет, как лиана к дереву; запрокидывает голову под напором Йоэля. Тот жадно приникает к его шее, Нико беззвучно смеётся и уворачивается, заводя его до тахикардии. Йоэль решительно справляется с пряжкой ремня и молнией, запускает руку ему в штаны: там полыхает… ждут только его. Он сдавленно стонет сквозь зубы в оглушительном приступе желания. Сдергивает с Нико джинсы, разворачивает спиной к себе. Тот упирается руками в стенку кабинки и опускает голову, тихонько шипя от нетерпения. Йоэль задирает ему футболку, с силой оглаживает бока; скользит пальцами вниз, осторожно массирует мышцы. Нико расставляет ноги шире, тяжело дыша, слегка прогибается в пояснице. Йоэль чувствует, что умрет, если промедлит ещё хоть минуту. Трясущейся рукой расстёгивает ширинку, бессвязно матерясь, стаскивает трусы. Привычно подстраивается под рост Нико — его маленький, нежный, горящий воробушек; здесь и сейчас только его, — чертыхается и торопливо лезет в карман спущенных штанов Нико. — Да что-о, блядь, — тянет тот и нетерпеливо дергает ногой, пытаясь помочь. — Да тише ты, — сдавленно рычит Йоэль, краем сознания помня, где они. — Сейчас… куда ты, блядь, ее засунул? — выдергивает, наконец, маленький тюбик. Шумно выдыхает, пытаясь не выронить его из дрожащих рук, щедро размазывает лубрикант по члену и входит в Нико сразу, не щадя, вырывая у него захлёбывающийся стон. Зажимает ему рот и вбивается короткими, резкими толчками, почти не выходя; терзает нутро, не давая ему продышаться. Сжимает зубы до болезненного скрипа, стремясь не кончить в первую же минуту, как оглушённый пубертатом подросток. Это сложно, если уткнуться лицом в растрепанные волосы Нико, вдыхать его запах и слышать приглушённые стоны в его ладонь. Нико требовательно насаживается на него, и Йоэль обхватывает его напряженный член. Сжимает сильно, Нико любит так, и двигает рукой в ритме собственных движений внутри. Нико задыхается, прикусывает его пальцы; у Йоэля плывёт перед глазами и звенит в ушах. Нико упирается локтями в кафельную стену, не давая ему вдолбить себя в неё. Йоэль ускоряется и слышит протяжный стон, заглушенный его ладонью. Другой руке становится горячо и мокро, он делает ещё несколько движений, изо всех сил стараясь быть нежным, но его предел уже почти наступил. — Вниз, — хрипло шепчет он в ухо Нико, — пожалуйста, — выпускает его и отстраняется. Тот быстро поворачивается и опускается на колени. Йоэль упирается рукой в стену, сжимает собственный член, пара движений — и Нико ловит языком его сперму; брызги попадают на роскошные спутанные волосы, на пухлые губы; он едва не теряет сознание от вида Нико у своих ног. Как всегда. Моиланен облизывает головку, собирая последнее, Йоэль не может отвести от него глаз. Тот улыбается, опирается спиной о стену и смотрит на него снизу вверх. Йоэль обессиленно сползает по стене на подгибающихся ногах, приваливается боком к холодному кафелю, утыкается лбом ему в плечо. Даже когда он трахает Нико, после неизменно чувствует, что оттрахали его… и это пик его наслаждения. — Держи, — Нико снимает с держателя рулон туалетной бумаги и протягивает ему. Йоэль вытирает руки и старательно стирает свои следы с его кудрей и лица. Нико терпеливо ждёт, не сводя с него глаз — безбожно зелёных, таких огромных вблизи, сбивая его дыхание одним взглядом. — Ты тоже скучал, — шепчет тот, и сердце колотится быстрее. — Ещё как, — отвечает Йоэль, слабо улыбаясь в ответ. Невероятный. Невозможный. Охуенный. Снова только с ним, только его. — В следующий раз кончай на мое отражение, — тихо смеётся Нико. — С тем зеркалом, похоже, так и поступили. Йоэль зарывается носом в его волосы и трясётся от беззвучного смеха. Со стуком открывается дверь в туалет, заставив обоих подскочить на месте. Они не сговариваясь зажимают друг другу рты, не давая смеху вырваться. Если какой-то дебил сейчас решит заглянуть под дверь кабинки — наверное, удивится. Им везёт: вошедший заходит в ближайшую, журчит по делу, сливает воду и уходит. Однако, задерживаться не стоит, не то место. — Я выйду первым, — шепчет Йоэль, ласково поправляя волосы Нико, норовящие попасть ему в глаз. — Давай уже, — ворчит тот и быстро целует его в уголок рта. Йоэлю мгновенно хочется засосать его, стиснуть до хруста костей и повалить на пол прямо здесь. Он глубоко вдыхает и выдыхает, поднимается, застёгивает ширинку, осторожно приоткрывает дверь. Убедившись, что они по-прежнему одни, кивает Нико, и они идут умываться. НИКО — Давай ты поспишь… Тихий голос выводит из транса, вздрагиваю. Минна ласково и настойчиво выдворяет меня с насиженного поста. Пытаюсь протестовать: не хочу уходить. Отсюда. От него. Но это паршивое состояние между сном и явью лишает сил. Соглашаюсь ненадолго уступить ей вахту. Я знаю, отлично знаю: если не доверять ей, то кому вообще в мире. Я просто боюсь выпустить его из поля зрения. Ложусь на соседнюю кровать и пялюсь на его неподвижный профиль, пока слезящиеся глаза не закрываются сами. Никогда не прощу себе, что пропустил его хуеву многоходовочку. Дал сбить себя с толку… не прощу никогда. ЙОЭЛЬ И L.A. В этом сумасшедшем туре Йоэль позволяет себе даже случайную связь. Полночи катается по Беверли-Хиллз с веселой рыжей местной певичкой, безоглядно накидываясь вином, возле чьей-то виллы срывает для неё яркий цветок — только потому, что он кажется похожим на неё. Певичка смеётся, тает и объясняет ему, что это королевская стрелиция, в обиходе «райская птичка» — официальный цветок ЛА. Потом везёт его в совершенно киношное место на холме с шикарным видом, чтобы поймать восход солнца. Это действительно красиво, и все вокруг кажется нереальным. Йоэль складывает руки на приборной доске, упирается в них подбородком и чувствует, как ее дыхание касается его виска. Он отдаётся этому маленькому, но волнующему приключению; отвечает на ее поцелуи, позволяет оседлать его колени. Она достаёт из бардачка блестящий квадратик, держит в зубах, пока возится с его ремнём. Йоэль осторожно забирает резинку, вскрывает упаковку. Но она хочет сделать все сама, и он возвращает, улыбаясь. Он называет ее райской птичкой, ей нравится и заводит. Птичка целуется лучше, чем поет; трахается тоже, кончает раньше и азартно доводит его до оргазма. Этот рассвет ему нравится, но слушая, как успокаивается ее дыхание, он рассеянно гладит рыжие волосы и чувствует, как тянет в отель, где ждёт Литтл Мэн. ЙООНАС Не верю во всякое дерьмо вроде гороскопов и прочих фантомных связей, но… Мы с ним родились в один день. В одну дату пришли в этот гребаный мир, и это что-то да значит. Мы разные, но такие разные — как братья. Может, чуть больше братья, чем кто-либо еще. Очень трудно отойти от его кровати. Все эти трубки, катетер в его вене; на его руках должны быть браслеты, а не бинты. Каждый раз покидаю эту палату с чувством, что без меня что-то случится. Что-то плохое. А если останусь — он придёт в себя. Ну должна же как-то работать наша эта ебаная связь? Готов поверить в бога, черта, макаронного монстра; готов приносить жертвы и плясать с бубном у костра; готов сам лечь сюда вместо него. Только бы он снова орал птеродактилем, душил меня и лизал мою гитару, как конченый псих. Мой одержимый, мой безумный, мой истеричный, ебанутый, фантастический, ни на кого не похожий, единственный, уникальный, родной. Возвращайся к нам и живи. Живи, Хокка, мать твою. Живи. ТОММИ Может, нужно чаще говорить тебе, как ты важен и как любим. Может, ещё чаще обнимать, согревая и защищая. Тебя нужно защищать — не от внешнего мира, а от того, что ты носишь в себе. Я сам начну разговор и сам скажу, что знаю о тебе и Нико. Не нужно шифроваться, хотя вы делаете это качественно. Не стоит постоянно скрывать важную часть своих чувств. Скрытое неизбежно точит изнутри и часто приводит к беде. Не прячь себя от нас, Йоэль. Мало кто в мире любит тебя сильнее. Я приму тебя безоговорочно: что бы ты ни принёс. Ты придёшь в себя и полетишь напропалую повторять свои ошибки. Поэтому я скажу тебе все это первым, сам. Если надо — привяжу к батарее и не отпущу, пока не донесу до понимания; заодно буду правильно кормить и соблюдать режим сна. Просто слишком люблю тебя, бро. Нам без тебя никак. ЙОЭЛЬ И АЛЕКСИ Это должно было случиться. И его не удивляет, что именно в этом сумасшедшем туре — первом, новом, переломном. Так логично и неизбежно. Йоэль пьян: не безобразно в хлам, а головокружительно и вдохновенно. Эта страна не пускает его во тьму, здесь он всегда навеселе, даже трезвый. Когда удаётся добраться до номера, он виснет на Алекси без зазрения совести: давно убедился, что тот крепкий и сильный. — Ты помнишь, — слегка заплетаясь языком, спрашивает он, — помнишь, как я вёз тебя со свадьбы на такси? — Ещё бы, — улыбается Литтл Мэн, с трудом открывая дверь и корректируя для него маршрут, чтобы тот не расшибся о косяк. — Ты уснул, как котёнок, — продолжает Йоэль со смехом. — Вёз домой, а привёз к себе… Алекси запирает дверь и обнимает его, не давая упасть. — Я и не хотел домой. — Я знаю, — вздыхает Йоэль, без сил роняя голову ему на плечо. — Я тогда ещё всё понял. — А я не знал, — шепчет Алекси. — Ты же чувствуешь меня, — мурлычет он и трется щекой о его растрепанные волосы. — Как не знал? — Не знал, как ты к этому отнесёшься, — серьезно объясняет Литтл Мэн. — И дико боялся. — Меня?! — Боялся, что оттолкнёшь, — Алекси мягко подталкивает его в сторону спальни. — Я пытался, — Йоэль послушно переставляет подгибающиеся ноги. — Но ты умеешь добиваться своего. — Как и ты, — отвечает тот, и Йоэль слышит в его голосе гордость. Им гордятся. Его любят. Боже, это сон или ещё одна сбывшаяся мечта? — Малы-ыш, — тянет он, обнимает Литтл Мэна, покрывает легкими поцелуями его лицо, изнывая от нежности. — Мой малыш… — Твой, — выдыхает Алекси, ловит его губы и жадно целует. Они, наконец, добираются до кровати. Литтл Мэн толкает его в грудь, и Йоэль падает на пружинистый матрас, раскидывает руки и снова улыбается. Алекси с полминуты смотрит на него, не двигаясь, и стаскивает футболку. У Йоэля нет сил раздеваться, и он охотно оставляет это ему. Тот садится верхом ему на бёдра, стягивает с него концертные шмотки, прижимается кожа к коже, приникает губами к шее. Йоэль заводится с полуоборота, с тихим стоном запрокидывает голову. Алекси опускается ниже, прикусывает соски, заставляя стонать громче. Ведёт языком мокрую дорожку вниз, добирается до ремня; расстёгивает его штаны, снимает, не церемонясь, вместе с трусами. Замирает на секунду, любуясь его стояком. Йоэль издаёт нечленораздельный, но требовательный звук; Алекси довольно ухмыляется. Когда его губы касаются головки, у Йоэля перехватывает дыхание. Контролировать себя — совсем не то, чего ему сейчас хочется. Он подаётся бёдрами вперёд, вселенная сосредоточена для него в горячем рту Алекси. Тот не заставляет себя ждать, берёт жадно и глубоко; неосторожно давится, но не сдаётся. Йоэль тут же усилием воли сбавляет обороты. Любой дискомфорт с его стороны моментально вынуждает чувствовать себя насильником. Только не так, только не с ним. Литтл Мэн сосет увлечённо и размеренно, будь Йоэль трезв — уже кончил бы. Он терзает руками покрывало и выгибается, чувствуя, что жаждет большего. — Алекси… — зовёт он хрипло. — Возьми меня… пожалуйста. — Ты хочешь… — Да! Хочу. Литтл Мэн ложится рядом, нерешительно проводит ладонью по его щеке. — Я ещё никогда… — У тебя все получится, — перебивает он. — Возьми резинки у меня в сумке, боковой карман. Алекси все ещё медлит, глядя на него. — Боже, ну что ты, — шепчет Йоэль сбивчиво. — Не бойся. Я хочу… а ты? Тот молча срывается с кровати и возвращается через минуту. Йоэль смотрит, как он раздевается, вскрывает упаковку, раскатывает по напряжённому члену презерватив. От предвкушения, от взгляда Алекси, устремлённого на него, рот наполняется слюной, а по телу бегут мурашки. Он переворачивается на кровати и становится на четвереньки. На задницу ложится горячая ладонь, а к сфинктеру прижимается головка и осторожно толкается внутрь. Йоэль не может больше ждать и подаётся навстречу; спустя мгновение Литтл Мэн входит целиком. Йоэль протяжно стонет, захлебнувшись ощущениями. Это больше чем секс, это доверие — редкий и желанный для него зверь. Алекси двигается в нем: сначала осторожно, но быстро смелеет. Йоэль с восторгом подмахивает, тот ускоряется, вцепляясь пальцами в его бёдра. Останутся синяки, пролетает в голове и лишь заводит ещё сильнее, как и отрывистые стоны Литтл Мэна, открывающего себе новый мир. Йоэль кончил бы и так — настолько возбуждает это новое, но Алекси не забывает о нем; горячая рука находит его член, сжимает и ритмично скользит, не всегда попадая в такт движениям внутри, но это неважно. Йоэль взвывает от захлестнувших эмоций и бурно изливается ему в ладонь. Алекси вскрикивает и кончает следом, продолжая вдалбливаться ещё несколько секунд. Йоэль обессиленно падает на кровать, утыкаясь лбом в скрещенные руки. Литтл Мэн выскальзывает из него и вытягивается рядом, лихорадочно целует его плечо, шею, висок. Йоэль поворачивается к нему и отвечает жадным губам. — Люблю тебя, — шепчет Алекси между поцелуями. — Люблю тебя, люблю. Моя радость… АЛЕКСИ Держу его руку — без колец, браслетов, маникюра. Бездумно вожу пальцами по выступающим костяшкам; фаланги кажутся бесконечно длинными. Выступающие вены, как бурные реки под гладкой кожей… никаких проблем вставить иглу. Безмолвный, неподвижный, с хорошими венами: идеальный пациент. Поднимаю взгляд на его лицо и уже не могу отвести. Тень от ресниц делает их ещё длиннее. Идеальный нос будто заострился, но я, скорее всего, панически додумываю. Йоэль, проснись и подними меня на смех, пожалуйста… НИКО — Могу выписать его завтра: он, в принципе, стабилен. Нет причин держать его дальше здесь. Мы перешлем выписку лечащему врачу, по возвращении ему обязательно нужно под наблюдение и возобновить курс. — Большое спасибо, — я невероятно благодарен этому рассудительному терпеливому человеку, сумевшему на пальцах объяснить, что именно провернул Йоэль, что сам себе отменил и назначил, и почему в итоге все слетело с катушек. — Он очень везучий парень, — доктор задумчиво поправляет очки. — Особенно в том, что у него есть все вы. Развожу руками, не зная, что добавить. — Моя дочка сходит по вам с ума, кстати, — слегка улыбается доктор. — Хотите автограф? — отрешённо хлопаю по карманам в поисках чего-то пишущего. — Нет, — удивляет тот. — Пусть добудет его в честном бою. Попадёт к вам на концерт, покараулит у выхода, пробьётся в первые ряды. Я в своё время так и поступал. — Вы круты, — не выдерживаю я. — Во всем круты. Спасибо вам. — Просто делаю, что должен, — доктор перекладывает с места на место папки на столе. — Берегите его и себя. Это лучшее, что люди могут делать друг для друга. *** — Почему ты сделал так? — Я хотел… возможно, слишком многого хотел от этого тура, — Йоэль отвечает неохотно, почти не разжимая губ, не открывая глаз. Не хочу говорить ему, что нельзя менять себе схемы на своё усмотрение, заниматься самоназначениями и мешать химию с алкоголем — он лишь бесится и замыкается. И все это он отлично знает. Как и свои таблетки, и эффект тех или иных комбинаций — слишком хорошо. И непробиваем в стремлении к своим целям. Хитрый, изворотливый, скрытный и упорный. У нас не было шансов увидеть, если не знали куда смотреть. Но я должен был знать. Всегда. Поэтому ничего этого я ему не скажу. — Тур позади, — говорю тихо. — И мы тебя не потеряли. Но могли. Он поднимает руку, чтобы спрятать лицо в сгибе локтя, но забывает о катетере в вене и шипит от неосторожной боли. — Не прячься, — ещё тише говорю я. — Не надо, пожалуйста. Я чуть не потерял тебя однажды, и снова чуть не потерял, я не хочу больше. Почему ты так стремишься меня оставить? Его задевают мои слова. Я к этому стремился. — Последнее, чего я хотел, — уйти от тебя, — с горечью отвечает он. Теперь он смотрит на меня, я вижу его глаза. Его глаза… Знаю, он теряется в моих, но я ничего особенного в них не вижу. А его — я могу заплакать, просто глядя в них. Просто потому, что там бездна, в которую я бесконечно лечу. Прекрасное может ранить не слабее кошмарного. А мысль о потере — просто убить. — Вот и не уходи, — прошу я шепотом. — Никогда, пожалуйста, не бросай меня. Как мне вложить это в твою глупую башку? Где у тебя работающее подключение, мать твою? — Ты знаешь, — слабо улыбается он. Несколько дней не видел его улыбки. Все равно что несколько лет. Все равно что никогда, будто она была только сном. Склоняюсь, чтобы коснуться его пересохших губ. Вот оно, подключение. Хочется вечно держать его в объятиях, отпуская лишь на концерты. Только так могу быть спокоен, хотя… он ведь и на сцене норовит покалечиться. Господи, за что мне такая любовь? Я выиграл жизнь, встретив его. И навсегда огреб прилагающиеся боль и тревогу. — Мы все наладим, — шепчу ему, не в силах отвести взгляда от его глаз. — Приходи в себя. — Я в себе, — мрачно усмехается он, качнув головой на подушке. — Вот сейчас я в себе. — Ты знаешь, о чем я… — А ты знаешь, какой я. — Да, — отвожу волосы, упавшие ему на лицо. Он прикрывает глаза: устал. — Я не могу тебя изменить. Могу лишь быть рядом. И ты от меня не избавишься, так что можешь уже не пытаться. — Не буду, — улыбается он снова. И эта потерянная слабая улыбка — моё всё. ЙОЭЛЬ Нико и Алекси забирают меня вместе. Стараюсь поменьше говорить с обоими — это несложно. Говорить не хочется в принципе. Внутри опустошение и тишина. Не та тишина, в которой я жил в ожидании тура, приводя себя в порядок. Прощаемся с доктором. Чувствую признательность к человеку, который, похоже, вытащил меня из пропасти. Однажды я все же долечу до дна, но не в этот раз. Мы с Алекси движемся к выходу, Нико задерживается: кладёт на стол чёрный пакет с нашим логотипом. Я знаю, в нем мерч: худи, футболка и шопер; постер с нашими автографами — не печатными, лично расписались; а ещё билеты на ближайший фестиваль. — Вы здесь каждый день сражаетесь. Вашей дочери очень повезло с отцом. Есть на кого равняться. Прежде чем растерянный доктор успевает что-то ответить, мы смываемся из кабинета. …Выйдя из больницы, я счастлив видеть парней — каждого и всю банду вместе. В этом туре мы прожили целую, нахер, новую жизнь и стали ещё ближе. И выжили. Мне кажется, я читаю на лице каждого, что они хотят сказать, а я никогда особо не умел читать по глазам. Постиг и преисполнился, блядь… Сейчас, в пути домой мы много молчим. Алекси прикорнул на плече у Нико; тот рассеянно обнимает его одной рукой, вторая закинута за голову, и дремлет, надвинув козырёк бейсболки на глаза. Олли дорвался до электронной книги и залипает в телефоне. Хотя, скорее всего, прикрывается чтением, чтобы безудержно строчить в мессенджере своей русской подружке. Ещё один кандидат на стабильность… я рад за него. Томми и Сантери вяло дерут друг другу жопы в карты, беззлобно переругиваясь вполголоса. Минна возвращается не с нами. У нас не было возможности поговорить, но если это её соблюдение нашей договоренности, мысленно преклоняюсь. Лежу головой на коленях у Йоонаса, который невероятно гордится, что я пришёл в себя именно в его дежурство у моей кровати и пялюсь в окно, пытаясь сопротивляться сну. Я знаю: в нем вернётся ночь, которая привела меня на больничную койку. Сон побеждает, и она возвращается. Что ж, я это заслужил. BLESS ME FATHER Йоэль толком не помнит, как их заносит на смотровую площадку Кёльнского собора, но не попасть туда выше его сил. Они заебывают длинную очередь, распугивая туристов воплями «We are no saints» а капелла, но благополучно попадают внутрь. Винтовая лестница длиною в жизнь вызывает много мата. На стометровой высоте Йоэль заставляет Олли позировать у огромного нарисованного сердца. Внутри надпись, из которой он разбирает лишь «2012» и «ВЕРА». Этого достаточно, чтобы прийти в восторг от совпадения и подъебнуть Мателу. Готическая ажурная площадка сводит с ума красотой и осознанием, на какой они верхотуре. На Алекси больно смотреть, но он и не подходит к краям, надёжно затянутым прочной сеткой. Йоэля сетка бесит, мешает сделать нормальные фото. Йоонас пытается что-то изобразить зеркалкой, но в темноте и угаре сложно понять, выходит ли. Томми крепко обнимает Литтл Мэна за плечи, не отпуская от себя. Йоэля захлёстывает умиление, на глазах выступают слёзы. Какая-то часть разума настойчиво сигналит: что-то не так. Что-то идёт по пизде, но Йоэль отмахивается от тревожной кнопки. Нико не боится высоты. Он вообще ни черта не боится. Обнимает его сзади, зарывается лицом в волосы, незаметно прикусывает за шею и тут же по-кошачьи лижет. — Bless me father, I’ve been bad… — мурлычет Йоэль, теряя интерес к фотографиям. Его бросает в жар. — When you told a priest he had a panic attack, — подхватывает Нико, прижимаясь ещё ближе. — Guess Heaven won’t have me… What’s the plan? — выдыхает Йоэль, запрокидывая голову. — Тише, тише, — смеётся Нико и ерошит ему волосы, отстраняясь. Йоэля охватывает эйфорическое пламя. Позже он поймёт, что именно в тот момент принятое им утром — с превышением дозировки — окончательно законфликтовало со всем, что употребил за вечер. Но сейчас он ощущает себя богом. — Ты в порядке? — встревоженно спрашивает Нико, начиная подозревать неладное. — Я на вершине мира, — выкрикивает Йоэль, раскидывает руки и откидывается спиной на оградительную сетку. Краем плывущего сознания замечает, как дёргается испуганный Алекси, но это смешно и неважно. Они не понимают. — Вы не понимаете, — смеётся он, обращаясь ко всем сразу и к каждому отдельно. — Только так и стоит вообще… — Как? — Нико хватает его за руки и тянет на себя. — Как именно? Что ты сделал? Что ты сожрал? Йоэль пытается сфокусироваться на его глазах, но это сложно. Тот окружён яркой радужной аурой ослепительно чистых цветов. — Нико, — тянет он, захлёбываясь эмоциями. — Ты ошибался… ты святой. Внезапно ударяют соборные колокола. Те, огромные, что они видели, поднимаясь сюда. Гулкий звон пронизывает его тело, заставляя дрожать и вибрировать. Неудержимо тянет одновременно кончить и спрыгнуть нахуй, вот только эти ебаные сетки… мешают не только фотографировать, мешают лететь. А он чувствует силы летать, и хочет лететь, но руки Нико так крепко цепляются за него, и ещё чьи-то руки; не пускают в свободный полёт, он чувствует, как его лишают чего-то важного, мешают дышать, они нихуя не понимают, господи, ну за что, как трудно дышать, нужен воздух, блядь, отпустите я не могу больше не могу Чертова радужная аура Нико заливает ему глаза и глотку, лишая зрения и окончательно перекрывая кислород. Он вырывается из последних сил и вслепую куда-то летит, он же хотел лететь, но ни черта не видит и не слышит, и сердце взрывается кошмарной болью, и радуга вспыхивает и превращается в кромешную тьму. *** — Ш-ш-ш, тихо, все хорошо, — над ним склоняется встревоженный Йоонас. Нико срывается с места и опускается на пол рядом, осторожно касается пальцами его мокрого лба. Встрёпанный Алекси таращится на него дикими глазами. Боже, он вечно его пугает, Йоэль чувствует привычный укол совести, криво улыбается и отворачивается. — Все в порядке, — бормочет он, не зная, куда себя деть от их заботы. — Просто кошмар. — Не хочешь лечь на полку? — предлагает Йоонас. — Там удобнее, наверное. — Нет, — Йоэль утыкается ему в живот, прячась от взглядов Нико и Литтл Мэна, и для верности обнимает рукой. Порко ржёт и, конечно, делает пару недвусмысленных движений, за что получает ощутимый шлепок по заднице и успокаивается. Йоэль снова задрёмывает, на этот раз уверенный, что кошмар отступил. Он никому не говорил, но в тот жуткий момент, когда летел с лестницы в соборной башне, нанизанный на боль, как бабочка на чёртову булавку, наконец, обрёл понимание. …Если даже потеряешь меня, ты не утратишь свою силу… Да. Неведомо почему он осознал это в момент, когда максимально переломался, но это абсолютно неважно. Он не потеряет ни себя, ни свою силу, — которую ощущает теперь даже сквозь слабость и хвори, — даже оставшись без Нико. Даже без Алекси. Даже один во вселенной он продолжит жить, и дышать, и идти вперёд, потому что another sun will rise.