Узнавать человека — это двигаться на ощупь в темноте.
Она заперта. Саша понимает это не сразу, но когда ручка не поддаётся в четвёртый раз, осознание пробегает цепкими мурашками по спине и громоздким холодным облаком застывает в легких. Ее заперли. Ее действительно заперли. Она бьет по двери, и ладонь обжигается о глухие хлопки. Это хорошая дверь. Железная и прочная. Руке не справиться с ее толщиной, и как только мозг выхватывает такой очевидный вывод из беспокойного вороха мыслей, она практически сразу немеет и беспомощно опускается, тяжелая и чужая. Не ее. Саша встряхивает руку, но плечо неприятно сводит, а облако в легких превращается в ледяную глыбу и начинает неприятно давить изнутри. Где-то слева. Неприятно, а потом больно, заставляя прижать к груди ещё функционирующую правую руку. Она тоже немеет — не сразу, секунд через десять, словно застыв от тяжелого холода в рёбрах, и вместо ткани футболки пальцы нащупывают только покалывание, словно Саша положила ладонь на поверхность пляжа с очень мелкими и острыми камешками. Это неприятно. Очень неприятно. Сделать вдох не получается. Саша пытается один раз, потом второй, но глыба в груди продолжает давить и разрастается до горла. Саша сглатывает. Не получается. Опять не получается, будто в глотке льдинка, которая никак не хочет растаять. Она заперта и не может сделать вдох. Не может. Это страшно. Очень страшно. Ей очень страшно, и Саша проклинает идиотскую затею Марка «устроить креативное свидание». Мозг цепляется за знакомое имя. Марк, ее Марк. Саша зажмуривается, пытаясь представить его образ, но темнота просачивается сквозь закрытые веки собой же и заслоняет все. Креативное свидание. Идея Марка. Интересно, насколько по шкале от одного до десяти свидание может считаться креативным в случае, если один из партнеров в процессе умрет? Как он мог оставить ее одну? Одну в этой закрытой и темной комнате. Саша умрет здесь без него, попросту задохнётся, а Марк и не узнает, что это из-за него. Все как-то сжимается до точки, до Саши, и она не может дышать, а комната становится вибрирующей и будто овальной, и ей хочется шататься из стороны в сторону. И Марк не знает. Все чужое. Он тоже. Все чужое и давящее, как тело Саши и ее мысли, которые тоже почему-то ощущаются как маленькие и острые камешки, заставляющие что-то в ее затылке неприятно покалывать. Она не двигается и мысленно пошатывается из стороны в сторону, боясь сделать шаг в реальности. Если Саша сдвинет ногу, то упадёт. Ей так кажется, хотя пол будто мягкий, в отличие от чего-то твёрдого и острого внутри неё. Но если она упадёт, будет больно везде, и она умрет. Саша не хочет умирать. Не хочет быть здесь. Ей стоило остаться дома с мамой. Мама. Ей очень не хватает мамы сейчас. Мамы с ее советами и подсказками. Мама знает, как нужно дышать, она точно смогла бы передать это знание Саше, которой приходится контролировать этот процесс камнем мозга, потому что кажется, что если она отключит голову, то просто забудет, что надо продолжать дышать. Но она не может. Не может делать это нормально, как всегда, как ещё несколько минут назад, до этой темной и мягкой комнаты. Внезапный скрип слева отвлекает Сашу, и сердце больно сжимается. Опять больно, и ей хочется вскрикнуть, но горло уставшее и напряженное, так что наружу выходит только хрип. Монстр. Это какой-нибудь монстр, и сейчас он ударит ее по голове, затопчет ногами и выпьет ее замёрзшую кровь. Страшно очень. Уже настолько очень, что кажется, будто так не бывает. Но Саша чувствует страх, он липкий и горячий, оседающий на щеках пленкой, от которой сводит скулы. Горячо и холодно. Как детская игра. Детство было не так давно, а умирать ещё слишком рано. — Кто здесь? — как сквозь толщу воды раздаётся голос, и он чужой, и мягкость комнаты поглощает его, растворяет в вездесущей темноте. Он женский. Голос женский. Саша не может дышать как обычно, и что-то царапает рёбра изнутри. Она даже не пытается повернуть голову. Все ледяное и застывшее, и ей на мгновение кажется, что внезапный звук извне — это только ее фантазия, что-то вроде предсмертного видения, потому что Саше мерещится, что она умирает. — Эй? Она сходит с ума. Она точно сходит с ума и становится комнатой. Может этот голос все-таки ее? Саша ведь девушка. Не комната и не темнота, не кусок льда и не пляж с мелким гравием, господи. Она девушка, и она задыхается. — Я задыхаюсь, — Саша хрипит, произнеся обрывок мысли с трудом и без надежды на ответ. Ей точно почудилось, и это будут ее последние слова, которые никто никогда не услышит. Ни Марк, ни мама, ни кто-то другой. — Кто это? — Я задыхаюсь, — говорить совсем тяжело, и если Саша действительно сошла с ума и сейчас разговаривает сама с собой, то ее мозг точно уже в отключке. Как можно отвечать «кто это?» на слова о том, что кто-то задыхается? Как Саша может так отвечать? Ей не помочь себе. Ее мысли слишком скованы холодом. — О господи, сейчас, — Саша слышит шарканье и грохот упавшего предмета, сделавшего сердцу больно и страшно. — Черт. Где ты находишься? — Дверь. — Я почти рядом. Не пугайся, я сейчас коснусь тебя. Следующее, что знает Саша — руки. Нервные руки ощупывают ее тело и касаются ее ладоней. Это не монстр. Это кто-то живой и тёплый, но она все ещё не может дышать, и ей страшно, что это просто иллюзия воспалённого мозга, которому перекрыли доступ к кислороду. — Не могу дышать. — Четыре секунды. Сделай вдох на четыре секунды, — голос спокойный и мягкий. Темнота тревожная. — Не могу. — Вдыхай со мной. Саша делает медленный вдох. Подушечки пальцев на ее ладони отсчитывают четыре секунды легкими касаниями. — Теперь задержи воздух. Четыре секунды. — Я потеряю сознание. — Ещё раз, — четыре такта. — Выдыхай. Четыре секунды. Они повторяют это несколько раз, и в груди уже не режет, но сердцу все ещё больно, и стены, по ощущениям, мягкие. — Они заперли дверь. — Должно быть, что-то с электричеством. — Мы не выйдем, — Саша все ещё не знает, к кому обращается, но чужие руки начинают массировать ее онемевшие ладони, и те постепенно оживают. — Мы выйдем, просто надо подождать. — Не могу ждать. Я опять… — Дыши со мной. — Я боюсь. — Не бойся. Дыши со мной. Паника снова окутывает Сашу, колючими мурашками поднимаясь от лодыжек к подгибающимся коленям. Она не может сглотнуть, льдинка в горле ощущается камнем, и ее руки начинают трястись. — Не могу. — Почувствуй мои руки. Они здесь, — девушка начинает легонько покручивать фаланги ее пальцев. — Вот тут. — Мне страшно. — Дыши со мной. Четыре такта. — Это просто пиздец какой-то. Какого… — Дыши. Чувствуешь мои руки? — Чувствую, что сейчас умру. Тёплые ладони собирают мурашки с предплечий Саши, водят вверх и вниз и немного встряхивают бесполезные руки. Снова и снова. В груди туго и больно, виски немеют, и Саша сжимает челюсть. Во рту сухо и горячо. Она закрывает глаза — нет смысла держать их открытыми, темнота сплошная и непроницаемая. Телефон остался в камере хранения на входе. Никакой надежды на фонарик нет. — Все хорошо, я с тобой. — Хочу домой. — Они скоро откроют дверь. Просто дыши.***
Саша проводит ладонью по шершавому и холодному необработанному бетону, на котором они сидят. Спине неудобно, плечи все ещё затёкшие и скованные, но в груди свободно и пусто, и это единственное, что имеет значение. Но это не ее заслуга. Это заслуга той, чьё имя Саша даже не удосужилась спросить. — Могу узнать имя своей спасительницы? — Анна, — голос близко, и в темноте он звучит чётче обычного. Внимание Саши обостряется. От незнакомки пахнет чем-то тонким и свежим. Саша шумно втягивает воздух, и ей кажется, что обнаруженным парфюмом пахнет темнота вообще. Она уже не страшная, скорее мягкая и обволакивающая. Дышать по-настоящему приятно, и Саша не стесняется, с улыбкой принюхиваясь. — Что, прямо Анна? Даже не Аня? — Да, Анна. Я люблю своё полное имя. Так звучит благороднее. А как зовут тебя? — Саша. — Что, даже не Александра? — Саша слышит смешок и чувствует волну тёплого воздуха. Видимо, незнакомка поправила волосы или что-нибудь в этом роде. — Нет. Просто Саша. — Приятно познакомиться, просто Саша. — И мне, благородная Анна. Зазор воздуха между ними заполняет тишина, и она кажется неловкой. Саше хочется продолжать говорить. Так легче отвлечься от неприятного осадка после панической атаки. — Спасибо, эм, за твою помощь. Я думала, что умру. Без шуток. Это было ужасно. — Не за что, — шорох свидетельствует о том, что Анна, видимо, пытается устроиться поудобнее. Но это сложно: они сидят на голом полу и подпирают спинами голую стену. — С тобой такое впервые, да? — Да. Долбаный квест. Кто бы мог подумать, что он окажется полной фигней, а реально я испугаюсь вовсе не переодетых в убийц мужиков, а темноты в закрытой комнате. Анна хихикает, и Саша улыбается. — Значит ты боишься темноты? — Мм, не знаю. Скорее того, что в ней. — А что в ней? — Что-то жуткое, потому что его не видно. — Значит я жуткая? — Анна зловеще шепчет, провоцируя на ещё одну улыбку. — Может быть. Я же не знаю, как ты выглядишь. — Я лично не сужу людей по внешности. — Тогда ты реально благородная, Анна. Ее имя приятно произносить. Время ощущается как застывший кусок вязкой темноты, в которую погружены они обе. Саше кажется, что они сидят здесь вечность, хотя на деле, должно быть, прошло меньше получаса. Она забывает, где она, забывает контекст этого странного знакомства. Забывает Марка. Единственной осязаемой реальностью в этом непроницаемом вакууме становится Анна, и Саша фокусируется на ней, боясь снова уйти в панику. — Смешно. Значит тебе, просто Саша, важна внешность? — Конечно. Это дело первого впечатления. Она многое значит, а те, кто якобы так не думает, наверное, просто врут. Ей вдруг хочется узнать, как она выглядит. По голосу судить тяжело, но он — он приятный. Звонкий и четкий, при этом спокойный. Какой-то чистый. — Ага, врут, пытаясь казаться благородными, да? — Заметь, не я это сказала. Хм, к слову. — Что? — Можешь показать своё фото? — Саша произносит это, тут же мысленно ударяя себя ладонью по лбу. У них ведь нет телефонов. Ситуация абсурдна. — Ага, сейчас только телефон достану, — Анна беззлобно усмехается. — Все-таки хочешь узнать, такая ли я жуткая? — Допустим хочу. — Давай с помощью рук. Снова раздаются звуки медленного перемещения. Саша пытается всмотреться в темноту, и глаза неприятно напрягаются. Анна сдвинулась с места, но куда именно — непонятно. Саша ощупывает пол справа от себя и натыкается на пустоту. — Ты где? — Я перед тобой. В ту же секунду что-то касается ее кроссовок. Видимо, Анна задела их своей обувью. Теперь она близко, прямо напротив, и от этого по-странному волнительно. Но не страшно. Просто как-то эмоционально ново. Темнота будто сблизила их, и Саше кажется, что они зависли в пространстве и времени только вдвоём. Их двое в мире, и больше никого нет. Она поправляет волосы и футболку, тут же понимая, что в этом не было особой необходимости, ведь ее не видно. — Что теперь? — Я коснусь лица? Правда, руки грязные. — Ничего страшного. Давай. Пальцы аккуратно соприкасаются с кожей на щеке и почти гладят ее. Затем переходят на лоб, брови и волосы. Анна проводит по ним осторожно, будто они горячие, и от случайной интимности момента в животе становится тепло. Саше не хочется отстраняться от таких бережных прикосновений. Анна касается так, будто желает спокойной ночи, и этот эффект кажется странным вообще, но в контексте их ситуации вполне подходит под критерий нормы. — Какие у тебя роскошные волосы, — она шепчет как-то взволнованно. — И брови. Саша смущается и слушает, затаив дыхание. Дышать страшно, но уже просто так. Когда чужая рука приближается к носу, а подушечки пальцев касаются тонкой кожи век, она выдыхает неожиданно шумно и медленно, чувствуя, как горячий воздух сталкивается с ладонью и отскакивает от неё. Анна задерживается на линии челюсти и медленно обводит контур губ, в следующую секунду мягко накрывая их тремя пальцами. Саша приоткрывает их на автомате, сама не зная почему, и это — это уже за гранью интимности. Она отстраняется секунду спустя и слышит глубокий и удовлетворённый вздох напротив. — И губы. Ты точно хороша собой, просто Саша. — Брось, — щеки и уши Саши становятся горячими, и она слышит, как в голове толчками бьется кровь. — Ты спортсменка? — Анна звучит невозмутимо. — Как угадала? — У тебя сильные руки. И мозоли на ладонях. Я заметила пока успокаивала тебя. Почему-то такая наблюдательность со стороны незнакомого человека не выбивает из колеи, а ощущается как приятная. — Да, я фигуристка. Профессиональная. Саша произносит это, со вздохом ожидая поток вопросов о ее спортивных достижениях и карьере. Если же Анна в теме, то, соотнеся факты, вполне сможет разгадать ее личность, вспомнить скандал на Олимпиаде и завалить словами утешения или восхищения, от которых у Саши уже заранее болит голова, если так вообще бывает. Просто — просто есть она, а есть представления людей о ней. Саша чувствует усталость от разницы между этими понятиями и от постоянного внимания к себе. Все это утомляет. — Вау. А я не люблю лёд. Она удивленно поднимает брови, и темнота густым потоком вливается в чуть расширившиеся глаза. Саша ожидала всего, но не этого. Вот так просто? — Почему? — Он… Холодный, — Анна усмехается. — А что любишь? — Не знаю. Просто люблю когда тепло. — Можно теперь я проверю, насколько ты жуткая? — Саша чувствует потребность коснуться ее. Впервые за эту бесконечность минут с начала их знакомства. — Конечно. Кожа Анны удивительно гладкая и мягкая, как и волосы. Они немного наэлектризованные и такие длинные, что Саше не удаётся провести ладонью от их начала и до конца. Она сосредотачивается на лице. Ощупывает тонкий, будто вылепленный вручную нос, ямку над верхней губой, сами губы — аккуратные и в меру полные. Почему-то решается заправить прядь за ухо и осторожно прикоснуться к ушам. Пальцы не чувствуют серёжек, только один прокол на хряще. Это любопытно. Бывают лица «ручной работы». У Анны именно такое. — Ты не жуткая, ладно. Ты красивая. — Неужели? — Да. Ну, у тебя тонкий нос. Это уже половина успеха. — Ты правда так думаешь? — Да, — Саша убирает руки, неловко вытирая немного влажные ладони о штанины. — Мне кажется, не знаю, что красота девушки это или тонкий нос или пухлые губы. Короче, если что-то из этого есть, то внешность уже считается приятной. А у тебя все это есть в принципе. Какого цвета твои волосы? — Каштановые. А твои? — Рыжие с уходом в красный. — Это твой настоящий цвет? — Нет, я крашу. Вообще они русые. — Должно быть, ты прямо ухаживаешь за ними. Такая длина, ещё и окрашивание. Они не кажутся убитыми. — Да, они и не убитые. Я много денег трачу на волосы. В них мое главное богатство. — Хах. А мое… Не знаю в чем. Какого цвета твои глаза? — Зелёные. Но некоторые почему-то думают, что они голубые. А твои? — Я скучная. У меня карие. Саша не решается произнести вслух, но карий — ее любимый цвет глаз. Он кажется самым обманчивым. За внешней однотонностью цвета скрывается глубина, которая затягивает при взаимном взгляде. Она вдруг понимает, что не может вспомнить, какого цвета глаза Марка. Перед внутренним зрением только фрагменты Анны, собранные с тактильных ощущений и ее короткого резюме о глазах и волосах. Саша борется с темнотой, отвоевывая ее формирующийся образ, потому что представить себе кого-то, когда вокруг такая тьма, сложно. Но она хочет, хочет представить Анну, на мгновение забывая, что сидит прямо перед ней. Впрочем, из этого положения ничего нельзя вывести. Саша не видит, только чувствует. — Я так не думаю. Можно твои руки? Она призывно протягивает ладони в пустоту, и вскоре чужие руки врезаются в них, и прикосновение ошпаривает. Саша больше не в саване паники и не в бреду, ее кожа снова живая и чуткая к любому контакту, поэтому она чуть не одёргивает ладони, смутившись от своей реакции. — А что ты хочешь? — Понять, кто ты такая. Пальцы Анны тонкие и длинные. Костяшки остро выпирают под натянутой тонкой кожей, а запястье легко можно обхватить. Ногти вытянутые и гладкие, без лака и прочего. — Ты худая, — Саша облизывает пересохшие губы. — Допустим, — она не знает наверняка, но, кажется, Анна улыбается. — У тебя нежные руки. Не думаю, что ты занимаешься физическим трудом. Художница? — Нет. — Пианистка? — Не-а. — Любительница писать статьи? — Ну нет. — А кто ты тогда? — Я никто. — Никто? — Саша хочет выпустить послушные руки из своих, но вместо этого замирает, чуть сжимая их. — Да, никто. — Ну... Это самая сложная роль. Наверное, Анне понравился ее ответ, потому что она не отняла ладони, начав поглаживать кожу Саши так, будто это что-то само собой разумеющееся. — Возможно. Я чувствую себя кротом. — Возможно ты чувствуешь себя кротом? Что? Анна смеётся — приятно и звонко. — Нет, просто. Я просто чувствую себя кротом. — А они слепые полностью или что-то все-таки видят? — их пальцы почти переплетены, и Саша не двигает рукой, боясь изменить это. Все ее ощущения в месте контакта их кожи. Ей кажется, что она знакома с Анной давно, и что они, в каком-то странном смысле, близки. — Насколько я знаю, у них очень маленькие глаза. Настолько маленькие, что почти бесполезные. — Так они видят ими хоть что-то? — Не знаю. Саша чувствует странную наполненность от этого пустякового разговора ни о чем, поражающего своей случайностью и необязательностью. Они не обсуждают что-то важное или конкретное с позиции желания узнать друг друга лучше, и Саша не то чтобы понимает Анну, но понимает про что она, и это вдруг становится важным. В груди быстрой вспышкой зажигается внезапная обида — наверное, на жизнь. За то, что друзья Анны знают ее годы, она открыта и доступна им, а Саше с ней отведено только полчаса невнятной вынужденной беседы, и больше ничего. — Кстати, почему ты была в шкафу? — Саша надеется, что тоски в ее голосе не слышно. — Пряталась от того мужика в страшной маске. С булавой который. — Господи, — Саша морщится. — Он ужасен. — И одновременно забавен. Но, да, больше ужасен. Саша не видит лица напротив, но мечтает узнать его выражение, потому что их пальцы — их пальцы теперь неловко переплетены, и никто не маркирует своё впечатление от случившегося. Это жест солидарности, ведь они делят общую участь маленьких девочек, оставленных в жуткой комнате без света. Воспоминание о панической атаке темным пятном всплывает в голове, заставляя испытать неловкость. — Анна, сколько тебе лет? — Восемнадцать. А тебе? — Оу, я на год младше всего. Забавно. — Что именно? — Полное имя делает тебя такой солидной, будто тебе все сорок. — И это уже не благородно, а комично? — Хах, ну, я не это имела в виду. А почему у тебя только один прокол в ухе? Его просто обычно делают, когда уже есть сережки. — Ого, просто Саша. Сколько вопросов, — Саша слышит усмешку и сжимается внутри себя, чувствуя необъяснимый стыд за свой банальный интерес. — Тебе они неприятны? — Конечно приятны, — словно в подтверждение Анна начинает поглаживать кусочек ее кожи свободным большим пальцем как бы между делом. — Всем же приятно говорить о себе. И когда спрашивают. — Не всем. Мне нет. — А тебя часто спрашивают? — Очень. В затылке снова что-то покалывает, и Саша ловит себя на внезапном желании рассказать Анне о том, кто она такая и насколько успешна на данный момент. Может, обозначив свой статус, она могла бы вызвать к себе искренний интерес с ее стороны? Мысль противная и глупая, и Саше хочется выругаться на комнату и темноту за ощущение особенности происходящего. — Я видела смешной тикток про хеликс. — Что? Ты опять так резко сменила тему. — Правда? Я просто отвечаю на твой вопрос. Хеликс — название такого прокола, ну, на хряще. Мне в детстве уши не прокалывали, и я раньше хотела сделать это сама, но потом как-то передумала, — Анна говорит размеренно и четко, и Саше приятно заметить, что у неё довольно поставленная речь. — Не знаю почему. Но решила проколоть хрящ, и, если честно, я в восторге от того, как это выглядит. Может в будущем добавлю ещё одну серёжку на другое ухо. — Это необычно. Тебе, я думаю, очень идёт. А что за тикток в итоге? — Ах да, там в общем мысль была в том, что следует встречаться с людьми с хеликсом, потому что за этим пирсингом очень тяжело ухаживать. — А в чем связь? — рука Саши постепенно становится влажной, но она не решается убрать ее. — Ну, если кто-то способен должным образом ухаживать за таким пирсингом, значит это ответственный человек. — Это забавно. Значит ты ответственная? — Да, очень. А ты? — Пытаюсь быть такой, — Саша вздыхает, вдруг вспоминая. — Кстати, у меня тоже есть пирсинг. — О, где? — У меня проколот пупок. — Ух ты. Хочу посмотреть! Но не смогу. — Если только руками, — Саша пожимает плечами, стараясь звучать непринужденно. — А можно? — Да, почему нет? Она с тихим вздохом отстраняет руку и, взяв ладонь Анны в свою, ведёт ее к животу, стараясь выпрямиться, чтобы вместо складок кожи навстречу прикосновению показался рельефный пресс. — Тебе точно не неприятно? — Анна нащупывает украшение под футболкой и невесомо кружит пальцем вокруг пупка. — А почему мне должно быть неприятно? — Просто ты так вздрогнула, будто тебе стало больно, — она убирает руку обратно в темноту, и Саша вздыхает почти с облегчением. — Было щекотно. Не неприятно или больно. Было странно. Это простое прикосновение, быстрое и ненавязчивое, печатью обожгло кожу, и Саша силится вспомнить его теперь, когда оно прошло. Она проводит по пирсингу и животу своей рукой, словно стирая невидимый след, случайное доказательство своего смущения. Саша не должна была так реагировать, и кровь нагревается под щеками и в ушах, снова. А ещё — в голове оседает смутное предчувствие того, что что-то не так, но она не может понять, что именно. Вся эта ситуация — одно сплошное «не так». — Я удивлена тем, какой у тебя пресс. Ты совершенство! — Ну нет, не говори так. Саша располагает ладони на полу, и это неуютно. Ей хочется обратно в тепло и мягкость чужих, но это намерение уже не кажется адекватным, словно после того, как Анна прикоснулась к ее животу и заставила что-то в нем перевернуться, Саша не может поменять угол восприятия. Это парадоксальным образом кажется изменой. Изменой Марку. Но в чем именно эта измена ей сформулировать для себя так и не удаётся. — Это правда так. Честное слово. — Ну тогда спасибо. Я вообще не очень люблю, когда меня кто-то трогает. Ну, даже случайно. Я не особо тактильная. — А почему тогда разрешила мне? — Не знаю, — Саша озвучивает правду. — В темноте как-то все проще. Или это зависит от того, с кем ты. Ну вот с тобой мне комфортно. — Мне с тобой тоже. С кем ты пришла сюда? — С парнем, — Саша морщится, и высказанное едва не горчит на языке. Почему-то упоминать Марка неловко. — О, так ты в отношениях? Здорово. — А ты? — Меня сестра притащила, — напротив раздаётся смешок. — Нет, в смысле у тебя есть кто-то? — Нет. Я одна. — Звучит как-то трагично, — Саша чувствует облегчение — по непонятной для себя причине. — Правда? Не вкладывала такой смысл. Ну, я недавно вышла из шкафа и пока привыкаю к новой версии себя… В глаза окружающих. — Вышла из шкафа? Типа ко мне недавно? — К тебе? — Саша не видит, но, кажется, Анна хмурится. — В каком смысле? — Что значит ты вышла из шкафа? Ну, ты же сделала это, когда я… Когда я панику словила. Или что? — А, боже, — какое-то время Анна заливисто смеётся, и желание записать ее смех на диктофон зудит у Саши в голове. — Это выражение такое. Выйти из шкафа означает совершить каминг-аут. Я рассказала близким о своей бисексуальности. — Оу. Оу… — Что? Что такое? — Сейчас, дай мне немножко времени на подумать. — Подумать о чем? Саша не отвечает. Ей хочется спросить об этом подробнее, и невысказанное громоздится в мыслях, кувырком летя по метафорическим ступенькам способности говорить членораздельно. Смятение ощущается буквально: будто кто-то вырвал у Саши листок с ее репликами и мыслями, грубо смял его, а потом вернул назад. Его можно попытаться распрямить, но бумага уже не будет такой ровной, как раньше. Так воспринималось, потому что услышанное внесло странную необратимость в ситуацию их знакомства и скупое знание Саши об Анне. Что-то смущало и тонкой змейкой растерянности билось внутри, ускоряя сердечный ритм. — Я все, — голос не встречает реакции. — Анна? Саша шарит руками по полу перед собой, ладонями собирая пыль с холодного бетона. В месте, где сидела Анна, он успел нагреться, но ее — ее там нет. Ее, по ощущениям, нет нигде вообще, и Саше становится страшно. — Эй, ты где? Не молчи, — что-то в голове Саши становится липким и холодным, и мысли о безумии камешками мурашек катятся в разные стороны. — Анна? Я тебя обидела чем-то или что? — Не обидела, — голос, тихий и вкрадчивый, лопает шарик с воздухом у Саши в животе. — Просто смутила твоя реакция. Немного. — А куда ты отодвинулась и зачем? — Не знаю, куда-то в сторону. Я путаю уже право и лево. Мне захотелось сменить позу. — На какую? — Саша усаживается на место и обнимает поднятые к груди колени. — Я легла. Надеюсь, что тут нет камер, потому что со стороны, мне кажется, наши посиделки выглядят странно, — она слышит смешок. — Сначала у тебя была паническая атака, потом мы трогали лица и держались за руки, а теперь вот я просто лежу. — Я могу тебя найти? — Не думаю. Боюсь, что ты ушибешься. — Отстой. Ну, ты назад подвинулась, получается? — Нет, куда-то в сторону. Уже и не помню в какую. Ты же не гомофобка? — Что? — Саше хочется истерически смеяться от вновь прилетевшей в голову мысли об абсурде ситуации и от того, как быстро Анна меняет темы. — При чем тут это? — Твоя реакция. О чем тебе надо было подумать? — Эм, да не знаю. Просто не ожидала. Круто, что ты приняла себя, — ей хочется сказать намного, намного больше, но именно поэтому она озвучивает так мало. — Я ещё в процессе, просто Саша. Но близкие помогают. — Как они отреагировали? — Саше хочется представить себе этих самых «близких», людей, кому Анна доверяет секреты и желает спокойной ночи в мессенджере. — Вполне хорошо. Они приняли меня. Не зря говорят, что в жизни главное найти своих и успокоиться. Не знаю, что бы я без них делала, — Анна наверняка улыбалась, произнося это. — А кто так говорит? Хорошая мысль. — Не знаю, кто-то да говорит. У тебя есть свои люди? — Хм, — Саше хочется уставиться на кроссовки, как обычно она делает, когда задумывается о чём-то, но их не видно. — А вот как это — свои? Свои это кто именно? Ну, для тебя. — Свои это люди, которые понимают и принимают тебя, которые рядом несмотря ни на что. Как-то так. — Не знаю. Мне кажется, слишком много людей думают, что понимают меня и слишком мало людей по-настоящему принимают меня, — Саша глубоко и протяжно вздыхает. — Из моего окружения и вообще. — А чего так? — У меня сложный характер, — Саша вспоминает недавно брошенную во время ссоры фразу Марка ты совсем не помогаешь мне понять тебя. — А у тебя есть друзья? — Моя очередь давать интервью? — Ага. Журнал «Благородная Анна». Александра… — Просто Саша. — Просто Саша, скажите, есть ли у вас друзья? — Анна точно улыбается, Саша чувствует это, хоть и не видит. — Есть, но вообще… Я могу быть откровенной с вами? Какая у вас аудитория? — В основном пенсионеры, — Саша слышит очередной смешок. — Значит могу. Короче, как друг я не особо состоялась. У меня есть люди, которых я считаю друзьями. Но мы слишком часто говорим о спорте и больше ни о чем, будто нет ничего другого, что сближало бы нас. — Они фигуристы? — Да. Мой парень тоже, — Саша зажимает подбородок между коленями. — Короче странная ситуация. Будто я исчерпываюсь спортом. Не знаю. Но на другую дружбу у меня времени нет, так что это типа ловушка. — Уверена, пенсионеры уже заранее грустят вместе с вами, просто Саша. — Ну, мне не прям грустно. Просто иногда хочется чего-то нового. Может нового человека, который был бы вне всей этой темы с фигуркой, — Саша поднимает глаза на темноту почти с намёком, но, осознав, что Анна все равно не видит, удручённо опускает взгляд. — Но при этом на другую дружбу у тебя, как ты сказала, нет времени? — Да. У меня, честно говоря, ни на что почти нет времени. Даже этот разговор с тобой случился только потому, что нас заперли и как бы вынудили проводить время вместе. — Какая у тебя активная жизнь, однако. — Какая есть. — День расписан по минутам? — Не совсем, но почти, — Саша рисует круги на бетоне правой рукой, левой сжав край футболки. — Можно тебе признаться? — В чем? — от того, что голос Анны раздаётся непонятно откуда, ей кажется, что она говорит с темнотой или с самой собой. — Странно себя чувствую. — Это как? — Ну, — Саша глубоко вздыхает. — Я узнала о тебе мало. И то почти целиком все, что обычно можно увидеть при свете. Имею в виду пирсинг, волосы, лицо и тому подобное. Но было так интересно пытаться понять, как ты выглядишь, вот так в темноте. Будто нужны усилия на то, что обычно легко. И от этого каждая новая деталь кажется особенной. Типа как новые штрихи к твоему портрету. В обычной жизни бы так не было. — А как было бы? — Ну, если бы я увидела тебя в толпе, я бы просто посмотрела на тебя и прошла мимо. Ничего бы такого не приметила. — Не вижу в этом ничего удивительного. — Я тоже. Я в принципе не вижу, — Саша издаёт смешок и слышит ответный где-то в пространстве перед собой. — Просто необычный опыт для меня. Я плохо знаю тебя, но будто знаю хорошо. — Я фразу вспомнила, — Анна прокашливается. — Какую? — Темнота — друг молодежи, в темноте не видно рожи. Они смеются, и в животе у Саши становится тяжело, словно она переполнена. — Хочу увидеть твою. И хочу закончить портрет, ну, как внутренний, так и внешний. — А может не нужно, просто Саша? — Видеть тебя и заканчивать его? — Да. Может портрету нужна пустота. Потому что если он закончен, значит все. Ничего больше не будет. Ничего нового для того, кто на него смотрит, — голос Анны становится немного взволнованным. — Ну, некоторым нравится по сто раз разглядывать детали. Так что не страшно, разве нет? — Саша снова пытается выловить у темноты хотя бы силуэт, но ничего не выходит. — А ты из таких? — Не знаю. Иногда мне быстро становится скучно. Иногда нет. По-разному. — Вообще это классная метафора. С портретом, — Анна вздыхает. — Окей, если говорить про внутренний, то я за пустоту однозначно. — Почему? — Потому что… — Саша слышит непонятный шорох. По-видимому, Анна меняет позу. — Потому что бывает же такое, что начинаешь что-то додумывать за другого человека, решать. Пытаешься понять его намерения и все такое. Ну и тем самым будто пытаешься закончить его портрет за него. Вот как раз своими догадками и мыслями. — Бывает, часто. А как надо? — Саша не выдерживает и начинает медленно, выставив вперёд руки, двигаться предположительно по направлению к Анне. — А надо не додумывать и не пытаться ничего заранее понять, пока сам человек ещё даже ничего не сказал и не сделал. Полюбить пустоту в его портрете, не знаю, — Анна вздыхает глубже предыдущего раза. Саша пытается представить, как она жестикулирует. — Как бы позволить ему самому закончить свой портрет. Своими реальными поступками там, словами. Вот как он в жизни будет себя вести, таким и выйдет портрет, и он будет настоящим. Это лучше, чем твой выдуманный и субъективный, который ты сам закончил своими догадками. Боже, я вообще понятно выражаюсь? — Понятно, — Саша старается не шуметь и искренне боится во что-то врезаться, но продолжает медленное движение к источнику звука. — Мне просто не надо додумывать за тебя и ломать голову над тем, что в твоей голове, и что ты имела в виду в той или иной ситуации. — Типа того. Ну, я как пример, да? — Ну да. И что мне теперь, оставаться с твоим пустым портретом? Он только начат, — Саша изо всех сил старается вслушиваться и всматриваться, и голова начинает немного болеть. — А есть варианты? — Увидеться снова. Узнать тебя получше. Даже просто увидеть тебя. Я не могу что ли и этого сделать? — Мне кажется, так интереснее. Ну, если мы в итоге так и не узнаем, как выглядим при свете, — голос Анны звучит близко, но Саше не удаётся понять, в какой именно стороне. Комната снова кажется круглой. — Почему? Разве тебе не интересно, как я выгляжу? — Очень интересно, просто Саша. — Ну так а чего тогда? — Ну может так и надо было, чтобы мы встретились только единожды, что-то обе поняли и разошлись навсегда. Зачем дразнить. — Каким образом? — Саше становится неловко за вопросы, но она слишком сосредоточена на цели доползти до Анны и нуждается в уточнениях. — Что значит дразнить? — Я же знаю, что ты красивая. Есть! Голос слева! Саша ликует, и ее восторг, по ощущениям, нависает большим облаком над ними обеими. — Предположим. И что из этого? — она пытается скрыть волнение. — А то. — Что? — Почему твой голос стал ближе? — Я к тебе ползу. Уже дважды чуть не стукнулась. Но пока не стукнулась, — Саше ни в коем случае нельзя заработать шишку или синяк на лице. Впереди шоу. — Боже, аккуратнее. — Так и что? Ты сказала, что я красивая, а дальше? — Да, красивая. И говорить с тобой мне интересно. Хотя мы ни о чем таком даже не поговорили толком, но мне все равно понравилось. Будто энергетика у нас схожая, не знаю. — И какой вывод из этого следует? — тело Саши лёгкое и какое-то неуязвимое, словно она не передвигается со скоростью улитки, а летит. — Ты правда хочешь знать? Зачем? — Во-первых, мне интересно. Во-вторых, ты все равно уже начала говорить. Саша близко. Она чувствует это. И с каждым новым услышанным словом в ее груди все больше воздуха и тяжести, словно там туман и поле. — Окей, я скажу. Ты, просто Саша, слишком классная, чтобы не хотеть с тобой большего. Поэтому лучше мне тебя не видеть и не заполнять мой портрет всякой ерундой. У меня и без того бардак в голове теперь. Анна едва успевает договорить. Саша натыкается на что-то, относящееся к ее телу, спотыкается и падает буквально ей в ноги, утыкаясь лбом куда-то выше колена. Это неприятно, даже немного больно, и Саша слышит возмущённый крик, постепенно переходящий в смех. И сама начинает смеяться. — Пиздец. Ой, прости. Я умираю. Я весь пол волосами подмела. — Я беру все свои слова назад, ты ужасная! Какого черта? Саша чувствует что-то среднее между восторгом и паникой. Происходящее ощущается как сон, в котором, что ни скажи или сделай — все условно и эфемерно. Нет ничего непоправимого, потому что все нереально. Так и сейчас — она помнит последние фразы Анны (фактически признание!), ее взволнованную интонацию и тяжелые вздохи, и все это — все это странным образом резонирует с ней самой, и это страшно и странно, потому что это полный абсурд и бред, и в реальной жизни так не бывает. Пока они в этой таинственной и чувственной атмосфере темноты, два живых звука и запаха, все кажется чудесным, интригующим, потому что они вне зоны комфорта, и предметы не сообщают себе привычных очертаний, обычная неподвижность которых навязана уверенностью, что это именно они: стол, стул, шкаф и так далее. Сейчас же вокруг причудливый и неизвестный мир, мир этой дурацкой комнаты, в которой теряется понятие о пространстве и времени и неизвестно где находится дверь. Саша верит той магии, которую он может предложить, но одновременно и нет. Потому что она обманчива — случайными безликими собеседницами они с Анной разумеется друг другу интересны. А вот реальными людьми из плоти и крови, живущими свои в меру посредственные жизни, в которых бесконечные заботы, обязанности и дела, ограниченное количество времени на все и сваливающая с ног усталость под конец дня, а также устоявшиеся знакомства и связи, бытовая тоска, тараканы в голове, скелеты в шкафу и барьеры, от которых не спрячешься? Вряд ли. Это так не работает. Саша не знает, что именно «это» и как именно «так», но ей не до противоречий, по крайней мере не до таких. Она не понимает, как вообще все вышло именно так. Как в каком-нибудь фильме. Ни одной минуты из бесконечного арсенала минут этого нелинейного времени в этой комнате она не думает о Марке. — Прости, — она неуклюже приподнимается и ложится рядом, лопатками впиваясь в бетон и не ощущая никакого неудобства. Темнота наваливается сверху. — Только бы здесь не было камер, реально. — А они скорее всего есть, — голос Анны снова спокойный и ровный. Они почти касаются друг друга, и Саша лежит ровно, держа руки по швам. — Я не видела. Они же обычно как-то в темноте подсвечиваются или вроде того. — Когда дверь откроют, давай не будем смотреть друг на друга? — А как тогда? — Просто опустим глаза и выйдем. — И больше никогда не увидимся? — Саша снова сжимает край футболки. — Да. — А зачем тогда мы встретились вообще? Я думала это счастливая случайность, — она надеется, что в голосе слышна ирония, маскирующая внезапную грусть. — Мы встретились, чтобы было кому успокоить тебя при приступе. Я не верю в счастливые случайности и в судьбу. — Ужас. Это же жуть, так совсем не интересно жить. Но давай эксперимент? — Эксперимент? Саша слышит шорох. Видимо, Анна повернула голову. — Скажи мне свой номер телефона. Если я смогу его запомнить и написать тебе сегодня вечером, хотя, если честно, я понятия не имею, сколько времени сейчас, то значит нам надо увидеться ещё раз, — Саша произносит все единым потоком, сама до конца не веря в сказанное. — Почему ты этого хотела бы? — Сложно найти человека со схожей… Как ты там сказала? Энергетикой? Ну и так глупо его упустить… Как-то это грустно. — А ты слышала, что я тебе ещё сказала? После слов про схожую энергетику? Саше хочется зажмуриться и молчать. Или раствориться в темноте. Или чтобы дверь уже никогда не открывалась, и они так и остались друг для друга алогичными сущностями без четкой оболочки. — Ну да. — И что ты думаешь по этому поводу? Мои слова тебя разве не испугали? — Почему я должна бояться? — Саша настолько привыкла к темноте, что отсутствие возможности видеть кажется чем-то естественным, даже единственно возможным. — Ну, эм… Кто-то из нас точно должен. Тогда я, получается? — Ну можешь, если тебе так хочется. Все, давай номер. Я не могу это обсуждать вот так. Прояви своё благородство и пожалей меня. Чтобы запомнить последовательность цифр, нужно пропеть ее или прочитать речитативом несколько раз, словно в ней есть рифма, представить, как пишешь ее на бумаге, и так по кругу. — Окей, просто Саша. Записывай в своей мысленной тетрадке…***
Она открыта. Дверь действительно открыта, и они понимают это не сразу, но глазам вдруг становится больно, и Саша зажмуривается, вспоминая о договорённости. Она, пошатываясь, встаёт и отряхивается, прикрывая лицо ладонью и слыша шорох около себя. Его перекрывают голоса, они внезапные и пугающие. — Кис, боже, как ты? Следующее, что знает Саша — руки. Крепкие руки с сухими широкими ладонями прижимают ее к себе, и она врезается в по-знакомому пахнущую толстовку. Марк. Настоящий, материальный и тёплый, ее Марк с его колючим подбородком, жёсткой шевелюрой и странным принтом на одежде. Глаза слезятся, и Саша разрывает объятие, вытирая жгучую влагу. Марк ведёт к выходу, и ей хочется пошатываться из стороны в сторону, потому что во всем мире внезапно включили свет, звук и запах, и это оглушительно, и ей хочется перестроиться и сжаться в позе эмбриона, чтобы Марк понёс ее на руках. — Я себе места не находил, знала бы ты, как мы тут все мучались. Ещё и девушка эта, которая с сестрой пришла. Сидели успокаивали друг друга, а этим козлам хоть бы что, они вообще не хотели брать ответственность… Саша отвыкла от его голоса, и в первую секунду ей даже хочется зажать уши, потому что слов слишком много, они льются на неё, холодные и неизбежные, как душ в тяжелое утро, пока сильные руки держат, и это все как-то слишком, но Девушка, которая пришла с сестрой. Сестра. Анна! — Кис, ты чего? Саша останавливается и оборачивается. Глазам все ещё больно, но они видят картинку четко и ярко, и она не думает, потому что в голове туман и поле, а в поле ее зрения высокая девушка, держащая за руку Анну. Анну, которая прямо, серьезно и почти завороженно смотрит на неё, и Саша точно знает, что это она, что договоренность нарушена, и это конец, и их взгляды спотыкаются друг об друга, и Саше становится трудно дышать. Все как в замедленной съемке, как в фильме и как в жизни, то есть — поражает своей невозможностью. Она красивая и тонкая, точно такая, как и представляла себе Саша, и это первый случай на ее памяти, когда ожидание и реальность оказываются настолько соразмерными. Ее голос, глядя на внешность, кажется настолько подходящим и принадлежащим ей, что Саша едва не зажмуривается, пытаясь услышать его снова в своей голове. Она бледная и худая, но не болезненная, а скорее хрупкая, и ее карие глаза блестят, полные жизни и света, такие открытые Саше, но серьёзные, почти суровые, и ей странно, что Анна смотрит именно так. Она благородна, потому что у неё прямая осанка, длинная шея и узкие плечи, фарфоровая кожа, длинные пальцы и тонкие ноздри, и во всем ее облике есть что-то породистое, потому что это не обычная, лёгкая к вниманию красота, и Саша каким-то чудом успевает разглядеть все это, смотря жадно и впитывая, будто она имеет полное право делать это так беззастенчиво. Она слишком рада, что все-таки решилась посмотреть, потому что теперь у неё будет готовый образ, о котором она сможет думать, образ со своими чертами и деталями, ведь до этой секунды Саша была готова вспоминать только темноту и чистый, приятный голос или портрет красивой девушки с отсутствующим лицом, которое кто-то по неосторожности стёр. — Саша? — Марк резким разворотом возвращает ее в реальность, и она едва не спотыкается о порог. — Просто Саша, — она хрипит. — Что? Все нормально? — Конечно. Поехали скорее домой. Я без сил. Анна исчезает, словно растворяется в воздухе, как видение, которое лишь случайно попало в фокус вернувшегося зрения Саши. Ее органы чувств, по ощущениям, бьются в панике, пока они с Марком едут в машине, потому что мир оказывается ярким, громким и обезоруживающим, и Саше кажется, что весь этот инцидент оказался весьма терапевтическим, ведь по итогу она чувствует себя ребёнком, открывающим предметы и явления заново, бросая на них иной, изменившийся взгляд. Она впитывает вывески и людей на перекрёстках, собак и номера машин, и все заполоняет собой все, и это будоражит. Рука Марка в ее руке, однако, ощущается как чужая и лишняя сейчас. Саше хочется гладить кожу сидения и держаться за ручку, постукивать по силикону чехла для телефона и прислонить ладони к окну. Ей хочется всего и сразу, но ладонь в ладони Марка, и она держит крепко, будто приземляя и заведомо останавливая. Саша чувствует себя ярким гелиевым шариком, привязанным ниточкой к его руке. — Такой трэш, там ведь даже камеры, как оказалось, не работали, — она отвыкла от того, что он картавит, а ведь прошло — сколько? От силы пару часов? — Не работали? — Нет. Мы даже не могли понять, как вы там. Что вы делали с этой… Как ее, кстати, зовут? — Анна, — имя обжигает язык. — С этой Аней. — Да ничего такого, просто болтали. — Она узнала тебя, кстати? — Нет. — Ого, удивлён. Если до этого Сашу пугала темнота, то теперь — теперь ее пугает чрезмерность реальности вокруг и противоречивые чувства от присутствия рядом Марка. И это как-то неправильно, потому что сеанс непринужденной беседы со случайным человеком в темной комнате не мог так скорректировать курс ее чувств к нему и обесценить их самим фактом этой внезапной корректировки. Но об этом не хочется думать, и Саша закрывает глаза, как мантру повторяя номер телефона.***
19:49 +79856183445 Анна? 19:50 +79853621984 Нет вы ошиблись номером***
19:55 +79856183445 Анна? 19:58 +79853621986 Георгий))***
20:03 +79856183445 Анна? 20:11 +79853621985 Да. Кто это? 20:13 +79856183445 Боже! Это просто Саша 20:13 +79853621985 О нет… 20:14 +79853621985 Ты все-таки запомнила номер!