Горевестник

Когда после завтрака Фёдор объявил, что доставили тачанки, то Алексей испытал приступ любопытства. Само слово «тачанка» ассоциировалось у него с лошадьми. А лошадей вживую ему видеть не приходилось. Вот только вместо скакунов возле казарм оказалось полтора десятка военных джипов песочного цвета. Это были даже не машины, а какие-то рамы на колёсах. Из стёкол — только лобовое. Не было даже дверей, лишь низкие борта. Когда войско выстроилось на плацу, атаман окинул его взглядом и громко объявил: — Этой ночью пала государева защита! И сейчас те, кто называет себя народным ополчением, грабят имущество. Нам вверяется Михайловский замок. Слушай задачу! Выбить оттуда всех мародёров, занять замок, удерживать до восстановления защиты! По коням! — скомандовал атаман, и казачье войско стало грузиться в машины. Как потом понял Алексей, каждая из них была рассчитана на десятку. Пять сидячих мест и пять стоячих. Эдакие подножки, на которых полагалось стоять, держась за дуги. — Артист, давай в середину! А то свалишься ещё по пути, — велел Фёдор, запрыгивая через борт на переднее сиденье. Алексея зажали с двух сторон и «тачанка» рванула следом за остальными. До места добирались долго, то и дело натыкаясь на баррикады из разбитых машин, наваленной мебели и мешков с песком. А ещё время от времени отстреливались от засевших в домах и подворотнях мятежников. В первый раз, когда Алексей увидел вспыхнувшее над машиной сияние, похожее на радужные переливы мыльного пузыря, то не сразу сообразил в чём дело. А когда всполохи стали появляться после каждого звука выстрела, то вспомнил, где видел подобное раньше. — Фёдор, сколько выстрелов защита выдержит? — спросил он, чуть подавшись вперёд. — Не боись, это боевая. Из ружей по нам могут палить сколько угодно. — А если с воздуха? — уточнил Алексей, вспомнив, как их накрыли в машине Михаила. — Если это будет «Стрейф», то он скорее себе зарядник спалит, чем пробьет, а вот под тяжёлый удар лучше не попадать. Там как повезёт. На, держи, Артист! — вдруг протянул ему пистолет Фёдор. — А я не умею… — робко признался Алексей, впервые взявший в руки оружие. — А чего там уметь? Направляй на врага и жми на крючок. В этот момент впереди раздался взрыв, но их машина даже не сбавила ход. Их «тачанка» шла в конце колонны, и Алексею оставалось лишь наблюдать, как они проехали мимо очередной развороченной баррикады и лежащих возле неё тел. Прошло часа два, прежде чем полтора десятка машин затормозили перед старинным зданием с колоннами. Часть окон на первом этаже ощетинилась осколками стёкол. Статуи, что когда-то украшали лестницу, были разбиты, и всё вокруг усыпано кусками гранита. Вокруг замка сновал люд, который при виде выскочивших на площадь машин поспешил скрыться в разных направлениях. Те, кто стоял на подножках, начали спрыгивать ещё на ходу. Трое достали из машин тубусы, похожие на гранатомёт и вскинули их на плечо, припав к глазку. Алексей с замиранием сердца ждал выстрелов, но вместо этого старшой объявил. — Человек сорок! Большое скопление на втором этаже правого крыла, часть сразу у входа, остальные рассредоточены. Оружие — огнестрел. Даровых всплесков не зафиксировано. — Поднять щиты! Вперёд! — скомандовал атаман. Несколько человек разбились попарно и растянули нечто, что походило на прозрачную полиэтиленовую плёнку. И под её защитой казачье войско двинулось на штурм. Алексея затолкали в самую середину, и он неожиданно оказался прямо перед защитой. Ему было страшно до дрожи в коленях. Хоть он и понимал, что защита должна быть надёжной, но глаза отказывались в это верить. Но человек не может бояться бесконечно, так что к тому моменту, как их десятка заняла одно из крыльев первого этажа, Алексей привык и к звукам выстрелов и к трупам под ногами. — Митяй, держишь вход на прицеле. Артист, на тебе разбитое окно, чтобы никто Митяю в спину не выстрелил, — заявил ему Фёдор. — Сядь сбоку и не спускай глаз. Если увидишь, что кто-то лезет и на нём нет казачьей формы — пали не задумываясь. Понял? — Понял, — кивнул Алексей. — Только напротив окна не стой и не высовывайся из него. А то придётся Митяю твои мозги от пола оттирать! — хохотнул напоследок Фёдор и увёл остальных дальше зачищать Михайловский. Первые полчаса Алексей честно гипнотизировал взглядом окно, вздрагивая от каждого шороха. Он хотел было завести разговор, но Митяй покачал головой. — Услышат голоса и поймут, что мы здесь, и нас всего двое. Через час Алексей понял, что хочет есть и пить. Да только в комнате, где они засели, кроме мебели, ничего не было. Митяй время от времени стрелял по направлению входных дверей. Но результатов его пальбы Алексей, к счастью, не видел. Через три часа голод, жажда и скука притупили внимание. Алексей по-прежнему поглядывал на окно, но уже лениво. Даже шум боя на улице больше не вызывал эмоций. Вот уж точно: человек такая тварь, что привыкает ко всему. Голову в окне Алексей заметил не сразу. Только когда следом за ней появилась рука, Алексей нервно вскинул пистолет. Он хотел закричать как в фильмах: «Стой, стрелять буду!», но не успел. Грянувший на улице взрыв заставил его вздрогнуть и от неожиданности нажать на спусковой крючок. А потом ещё и ещё. Алексей палил до тех пор, пока в пистолете не закончились патроны. Но даже когда затвор щёлкнул вхолостую, он продолжил судорожно сжимать пистолет в руке. — Артист, хватит, выдохни! — хлопнул его по плечу Митяй. — Он уже мёртв. — Угу, — только и смог выдавить из себя Алексей, глядя на висящее в проёме тело. Его ноги были по ту сторону окна, а голова и руки — внутри. И по ним стекала кровь, собираясь на полу в небольшую лужицу. — Заряжать пистолет умеешь? — Нет, — жалобно выдохнул Алексей. — Ясно, дай сюда пистолет, — Митяй вынул из руки Алексея оружие, быстро зарядил и вернул обратно. — Держи! — Я человека убил… — задумчиво произнёс Алексей. — Ты нам обоим жизнь спас, — заявил Митяй, сталкивая труп из окна наружу. — Мятежники вычислили, из какой комнаты я простреливаю вход, но не учли, что я не один. Понимаешь? Они же специально меня на огонь провоцировали, чтобы я не оборачивался. Ты всё правильно сделал! Но терять бдительность не стоит. Наши ещё не до конца заняли Михайловский! Потянулись следующие часы ожидания. Получив встряску, Алексей даже забыл про голод и теперь следил за окном более внимательно. В напряжённой тишине почему-то вспомнились слова дяди Славы: «Мы во всех стреляли, кто подходил слишком близко. Не за идею и не из ненависти, а потому что сами жить хотели. Запомни, Алексей, на войне есть только свои и чужие!» Окончательно Михайловский замок был взят только к ночи. Прибывшие похоронные бригады увезли тела и чужих, и своих. Казачье войско сегодня потеряло пятерых человек, и Алексей даже порадовался, что не успел познакомиться со всеми лично. Усатый Василь расставил наблюдательные посты, определил очерёдность дежурства и только оставшихся позвали на ужин. Это была походная кухня. Большая машина, похожая на те, с которых в том, другом мире, продавали мороженое или фаст фуд. Только здесь выбора не было: большая миска каши с мясом, несколько ломтей хлеба и горячий чай. Те, кто поел, шел менять дежурных, а Алексей остался не у дел. — Куда тебе на пост, Артист? — удивлённо спросил Фёдор. — Твой инструмент — гитара, а не винтовка! Ты и так сегодня отличился. — Случайно, — признался Алексей. — А если бы я не смог выстрелить? Зачем меня вообще сюда взяли? — Раз батько взял — значит наш человек! — уверенно ответил Фёдор. — Батько не ошибается в людях. У него дар — души видеть. Взять хотя бы того Яшку-дезертира. Он с фронта сбёг, три месяца искали, а поймали у нас на Дону. В станицах с такими разговор короткий, но в тот раз батько за него вступился. Предложил не тратить на Яшку пулю, а отдать ему в войско на исправление. Авторитетом своим надавил. Народ Яшку с опаской принял, да и он особо не шел на контакт. Обязанности выполнял чётко, но от буквы до буквы. Полгода так притирались. А однажды, после хорошей попойки, Яшка поделился своей историей. Он не на самом фронте — в тыловых частях служил недалеко от Амурска. Так их командир повадился посылать солдат в богатые дома. Хозяев убивали, добро грабили и обставляли всё как цинайский налёт. Яшка только раз на такую вылазку попал. А когда на его глазах сослуживцы семью ножами порезали, всю, даже детей малых — сбёг. Хоть и знал, что за дезертирство смерть полагается, а всё равно сбёг. До Петрограда добраться хотел, чтобы рассказать, что на цинайской границе творится, да на Дону попался. Зато сейчас Дезертир — один из самых лучших наших бойцов. Спать укладывались в крыле для слуг. В чьих-то комнатах, где даже личные вещи сохранились. Казаки восприняли этот факт как само собой разумеющееся, а вот Алексею было неловко. И почему-то вспомнилась сказка «Три медведя»: кто спал на моей постели? Но усталость быстро взяла своё, и Алексей сам не заметил, как уснул. Странный то ли шорох, то ли гул, раздавшийся поздно ночью, заставил подскочить с постели всех. В первую минуту Алексею показалось, что рядом с Михайловским грохочет поезд. Но прислушавшись, он понял, что ошибся. Гул то нарастал, то шел на спад, отдаваясь дрожью внутри. А затем пошел вверх, свистом заложил уши и исчез на самой высокой ноте. — Что это? — тревожно спросил Алексей. — Государева защита включилась. Да здравствует новый император Российский! — заявил Фёдор. — А старый что? — Государева защита, Алексей, падает только после смерти Государя. Батько сказал вчера ночью… Да примет господь его душу. В Михайловском замке казаки пробыли неделю, прежде чем их сменили прибывшие две роты Преображенского полка. Пока Василь сдавал охраняемое имущество, атаман разговорился с командиром Преображенских. — Что там в городе? А то сидим тут под защитой, аки тыловые? — Пока спокойно, Ваше благородие. Думское собрание самораспустилось сразу после начала мятежа. Когда пала государева защита, князь Кирилл Владимирович заявил о свержении самодержавия в России. Видимо, думал, что не найдётся человека, готового принять престол Российский в такое смутное время. Поэтому вместе с Милюковым, Керенским и ещё кучкой смутьянов объявил о создании Нового правительства. Да только недолго они просуществовали. Михаила Александровича приняла корона, и снова поднялась защита, заперев то правительство внутри здания. Внутрь пропускала, а обратно — нет. Посидели они голодом три дня да сдались императорским полкам. — Чую, мелочь взяли, да? — Да, Ваше благородие. Основные заговорщики в подполье ушли. Пока люди государевы город прочёсывали — тихо сидели. А сейчас снова со своими агитплакатами повылезали. — Прочёсывали, да не прочесали, — хмыкнул атаман. — Чего тогда сразу всех не загребли? — Не по тому поводу облава была, — неопределённо ответил командир. — Говори уже, вижу же, что сплетня на языке вертится, — прищурился атаман. — Человека одного искали. Приказ с самого верха пришел. Не только жандармы, но гвардия с рындами на улицы вышла, — после паузы признался командир и, понизив голос, добавил: — Искать велено было так, будто цесаревича потеряли! — Нашли? — Да кто ж его знает, — пожал плечами командир. — Нам такое не докладывают. В казармы возвращались на тех же «тачанках». Только в этот раз вышла почти прогулка. Никто не стрелял по машине, да и баррикады уже разобрали. Петроград жил своей жизнью, будто не было совсем недавно тысячи смертей и бригады под красными флагами не грабили торговые лавки. — Как всё зыбко… — едва слышно произнёс Алексей. — Вот было, а вот не стало. А людям как будто всё равно. Эта вылазка в Михайловский замок что-то поменяла у него внутри. Алексей ждал, что убитый им человек будет приходить во снах и мучить. Но нет, все эти дни он спал спокойно, и даже совесть молчала. Точнее, она твердила, что он поступил правильно. За прошедшую неделю Алексей привык к кобуре на поясе, и теперь не только заряжал пистолет сам, но и разбирал, собирал и чистил. В казарме всё было по-прежнему. Даже родная гитара лежала там, где он её оставил. В этот раз Алексей спокойно отнёсся к тому, что последними в душ снова пошли Петро с Фёдором. Он прекрасно их понял. Они оба живы, хотя могли умереть. В Михайловском никто себе не позволял вольностей. Там все были собраны, там была служба, а сейчас пришло время отдыха. И морального, и физического. А вечером за ужином на их столы было поставлено по бутылке водки. — Помянем наших! — произнёс атаман, и первый опрокинул в себя рюмку. Алексей тоже выпил, а потом ещё одну. Бутылка пустела быстро, но настроение было совсем не праздничным. Никто не шутил, но многие вспоминали. Алексея удивило то, что среди казаков не чувствовалось деления на старших и младших. На офицеров и солдат. Атаман и есаулы сидели не отдельным столом, а вместе со всеми. Да и ели то же, что и их войско. Никаких ресторанных блюд, как почему-то представлялось Алексею. Не только в походе, но и сейчас. — Батько, расскажи, чего в командовании говорят? — вдруг попросил кто-то. — Ничего хорошего, — после паузы ответил атаман. — Петроградский гарнизон полностью на стороне мятежников. Пока мы брали Михайловский, их солдаты рыскали по всему городу, разыскивая городовых и околоточных. Мальчишки и остервенелые мегеры бежали вокруг каждой охотившейся группы, указывали, где искать скрывающихся жандармов. — Неужели весь, батько? — Только сводный отряд в составе двух тысяч человек при пятнадцати пулеметах под началом Кутепова остался верен короне. Кирилл Владимирович пообещал отдать Дальний Восток цинам, и в войсках его поддержали. Тыловые части не хотят выдвигаться к границе… — Оно и понятно! С такими-то командирами! — недовольно заявил со своего места Дезертир. — И это везде так. На черноморском флоте гидрокрейсер «Румыния» самовольно снялся с прикола в Севастополе и пошел в Евпаторию, на помощь мятежникам. Тяжело нам будет. Только одна хорошая новость: Лавр Корнилов со своим войском прибыл на помощь Петрограду. С их помощью и притушили мятеж. Притушили, да не погасили, потому что забыли! Забыли офицеры русские свой долг и свою честь! Василь, выставь ещё по одной! Артист, спой что-нибудь нам. — Гитара в казарме осталась, батько, — растерянно ответил Алексей. — Митяй, сбегай! Пока Митяй бегал за гитарой, Алексей пытался уложить в голове всё сказанное. Всё-таки революция. Пусть идущая по другому сценарию, но, похоже, к тому же результату. И снова будет гражданская война и враги народа. Продразвёрстка, голод в Поволжье и сталинские лагеря. А ведь он надеялся, что этот мир избежит такой участи. Что здесь будут честные полицейские, которые станут защищать граждан, а не крышевать бандитов. Что армия преданно будет защищать свою страну. Что честь офицерская будет не пустым звуком, и генералы не станут разворовывать армейские склады… К тому времени, как Митяй принёс гитару, Алексей уже точно знал, что споёт. Встав из-за стола, Алексей поставил свой стул в центре столовой, тронул струны и, прикрыв глаза, запел: — Господа офицеры, по натянутым нервам Я аккордами веры эту песню пою. Тем, кто, бросив карьеру, живота не жалея, Свою грудь подставляет за Россию свою! Нервный аккорд сорвался со струн и зазвенел, будто воздух дрогнул…

Я пою офицерам, матерей пожалевшим, Возвратив им обратно живых сыновей!

— Как же так… — растерянно произнёс штабс-капитан, глядя на белое восковое лицо молодого подпоручика. — Так в одиночку держал воздушный щит, Ваше высокоблагородие. Все два часа, пока штурм шел, — тихо ответил ему адъютант. — Коленька… Что ж я матери твоей скажу? Ты же один у неё… — штабс-капитан коснулся пальцами холодной щеки, и в этот момент подпоручик вздрогнул, выгнулся в спине и сипло втянул в себя воздух. — Жив! Медика сюда! Быстро!

Офицеры, офицеры, ваше сердце под прицелом.

За Россию и свободу до конца...

— Умрём, но не сдадим город! Не позволим чужакам топтать землю русскую! Развернуть щиты! Поднять огненный вал! Вперёд! — За Россию! — раздался дружный рёв, и пехотный полк пошел в атаку.

Господа офицеры, как сберечь вашу веру? На разрытых могилах ваши души хрипят.

Что ж мы, братцы, наделали, не смогли уберечь их.

И теперь они вечно в глаза нам глядят!

— Товарищ Свечников, я лично убедился, что «финляндские войска» — реальная сила! — произнёс низкорослый лысеющий Ульянов, прибывший на конспиративную встречу в Выборге. — И я надеюсь… — Что же мы наделали… — тихо произнёс Михаил Степанович Свечников, глядя на этого «немецкого посланника» — Своими руками… страну… людей… А через секунду грянул выстрел. Ульянов так и не договорил своей фразы, упав на пол с пробитой, громовой пулей, головой.

Вновь уходят ребята, растворяясь в закатах, Позвала их Россия, как бывало не раз.

И опять вы уходите, может, прямо на небо.

И откуда-то сверху прощаете нас!

— Ты что, под трибунал пойти захотел? — оскалился капитан. — Нет, — тихо ответил помощник, отступил на шаг, снял с пояса кортик и размашистым движением всадил его в затылок капитана. — Не пойдём мы под трибунал! Не дойдём просто! Уйдём как офицеры Российского флота, а не как предатели! — неожиданно сильным голосом произнёс помощник, оглядел команду в рубке и приказал. — Рулевой! Крути штурвал в море! — Минут через десять «Отважный» нас догонит и выйдет на ударную позицию, — ровным голосом сообщил штурман. — Связь с «Отважным»! — «Румыния», сдаться решил? — раздался в эфире злой голос. — Не выйдет сдаться. Моторный не подчиняется, только рулевой! Орудия заблокированы! Защита снята! Делай, что должен, «Отважный», — тихо сказал помощник и по щеке покатилась слеза, а по рубке разнёсся чистый голос: Боже, Царя храни! Сильный, Державный, Царствуй во славу, Во славу нам!

Офицеры, офицеры, ваше сердце под прицелом.

За Россию и свободу до конца!

Офицеры, россияне, пусть свобода воссияет,

Заставляя в унисон звучать сердца!