Моцарт умер, Моцарта больше нет.
Пятое декабря. На улице необычайно спокойно и светло, «редкий» ветер колыхает голые ветви деревьев, блестит снег. В соборе Святого Стефана повсюду свечи дрожат бледно-желтыми пятнами. Моцарт лежит в деревянном, холодном гробу, в своем самом лучшем фраке. Возле него сотни, тысячи людей, пришедших проводить великого композитора в последний путь. Сальери теряется в этих многочисленных черных платьях и костюмах, смотрит на тело отдаленно, даже презрительно. Моцарт больше не дышит, Моцарт больше не улыбается. Моцарт больше никогда не откроет глаза. Антонио морщится; ему не жаль Моцарта, никогда не было и не будет. Моцарт заслужил это. Моцарт заслужил такой смерти. Певчие стоят, облаченные в кремовые платья, словно ангелы. Отпевают тихо, плачут, дрожащими голосами вытягивая высокие ноты. Орган прячет их горе в своих тяжелых медных трубах. Сальери проходит между людьми и встает почти что возле гроба. Наклоняется вперед, смотрит на бесчувственное лицо. Никакой жалости, никакого счастья, ничего. Вокруг Моцарта белые розы под стать его наряду. — Теперь вам радостно, бесчестный соперник? — шепчет кто-то над ухом. Антонио сначала не оборачивается, склоняет голову набок, складывает руки за спиной. Много кто говорит, много кто шепчется. Сальери сухо вздыхает. — Отвечайте же, почему молчите? Ледяная рука ложится на плечо. Антонио поворачивает голову вбок. — Маэстро Сальери, — губы Моцарта складываются в привычную взору улыбку. Сальери делает шаг назад. Он переводит взгляд с гроба на Моцарта, с Моцарта на гроб. Моцарт лежит, Моцарт стоит. Моцарта два. Антонио прикладывает руку ко лбу, вызывая у Вольфганга безудержный смех. — Маэстро Сальери, что же вы, что же! — Господи, помилуй… — бормочет Сальери. Холод пробегает по спине. Антонио закрывает глаза и торопливо трижды крестится. — Помилуй, помилуй, помилуй… — Не рады видеть меня? — жалобно тянет Амадей. Сальери разворачивается и идет прочь от гроба, прочь от тела, прочь от Моцарта. — Господи, Господи, прости меня, Господи, помилуй… Антонио останавливается почти у самых дверей. Оглядывается: Моцарта больше нет. Моцарт снова один, лежит в гробу в окружении алых роз. Люди расходятся, присаживаются на скамейки, склоняют головы. Певчие продолжают тянуть свой реквием. Антонио садится на самую дальнюю скамью, голову не опускает. Оглядывается по сторонам в немом ужасе, скрытом под старой маской. Складывает руки, прикрывает глаза и тихо читает молитву. — Пытаетесь исправить свою ошибку? Не выйдет, — Амадей сидит возле него, закинув ногу на ногу. Он выделяется белым пятном среди всей черноты, радостным хохотом среди тихих стонов-всхлипов. — Вы такой смешной, герр! Сидите, пытаетесь быть как все. Но вы не такой. Вы слишком заметны. Вам не удастся скрыться среди них, вам не удастся убежать от меня. Сальери не может встать на ноги, страх обвивает змеей. Моцарт придвигается к нему ближе, кладет голову на плечо и хрипло вздыхает. — Господи, спаси меня, Господи, Господи… — бесконечно шепчет Антонио, до черных пятен зажмурив глаза. — Ныне вы призываете Господа Бога, а совсем недавно обращались к черту. Так кто же вам надобен, вы определитесь, — Моцарт хихикает, поднимается и идет к собственному гробу. Медленно, неторопливо, оглядывается на тихо сидящих людей и широко им улыбается, машет голубоватой рукой. Сальери все еще не шевелится. — Это вы убили, да? Вы избавились от него? — близсидящий человек поднимает свой стеклянный взгляд на Антонио. — Ах, убил? Ну конечно, он и убил, кто же еще! — подхватывает кто-то спереди. — Ревность в вас, жадность, вы не дали ему вдохнуть жизни, убили. — И всё заходится яростным шепотом, угрозами, обвинениями. — Я не убивал. Моцарт сам… Умер, — Сальери оглядывается по сторонам в попытке посмотреть хотя бы на одного из тех, кто смеет говорить подобное. Но не видит никого. В соборе он один, сидит на скамье, все еще держа руки сложенными. — Вы сделали правильное решение, убив его, Сальери, — из огромных дверей выходит Розенберг. Антонио встает на ноги и, разъяренный, намеревается подойти к нему ближе, но кажется, что расстояние становится лишь больше. Он идет быстрее и быстрее, а Розенберг — все дальше и дальше. — Я не убивал, что же вы все заговорили об этом! — восклицает Сальери. Розенберг смотрит удивленно, вжавшись пальцами в свою трость. Стучит ей три раза, разворачивается и уходит. — Стойте же, объясните вы наконец, что тут… — А вы нуждаетесь в объяснениях? — на него теперь смотрит Да Понте, все с той же тростью. — Разве убийца достоин объяснений? — Почему, почему вы все кличите меня убийцей?! Я и пальцем не тронул Моцарта! — Сальери прикладывает руку к груди и хмурится, видя одно лишь недоверие в свою сторону. Да Понте делает вид, что размышляет над его словами. — Да, пальцем не трогали. Вы отравили его.— Лоренцо склоняет голову набок и улыбается, по стать Моцарту. — А может, и не травили, может, сердце вырвали. Вы вырывали сердце Амадею? — Какую чушь вы несете! Никому не вырывал я сердца! — Тогда откуда нож? Правая рука — липкая и красная — сжимает остро заточенное оружие. Антонио вскрикивает и выкидывает его; звон металла разрезает появившуюся тишину. — У вас провалы в памяти, маэстро Сальери? — Да Понте спрашивает почти с жалостью. — Хотя, какой вы ныне маэстро. Язык не повернется вас таковым назвать. — Замолчите, просто замолчите, — Сальери рассматривает свои ладони, поворачивает их и все сильнее ужасается. Кровь, кровь, теплая, еще свежая, на нем. — Замолчать? А может, замолчать надо вам? — Да Понте трижды глухо ударяет тростью по полу. Антонио падает на колени, кровавыми руками хватаясь за свое горло. Он срывает с себя жабо и дрожащими руками пытается расстегнуть верхние пуговицы фрака. Теперь уже стоящий с тростью Моцарт принимается безудержно хохотать. — О-о-о, Антонио, ваш смех такой неискренний! Почему же? — Амадей отбрасывает трость в сторону, делает пару шагов вперед и присаживается возле задыхающегося Сальери. Слезы выступают на его глазах. Он отмахивается рукой от Моцарта и отворачивается. — Вы такой жалкий, Антонио. Теплая кровь бежит изо рта, скатывается по горлу. Сальери прикрывает рот рукой, другой ищет что-то на полу. Кровь пачкает фрак, впитывается в него, проскальзывает к рубашке, что теряет свою белизну в считанные мгновения. Безудержные движения заставляют Вольфганга следить за ним внимательно. Он злобно ухмыляется и подносит руку к его голове. Гладит почти успокаивающе, словно напуганное раненное животное. — Бедный, жалкий, обезумевший Антонио. Почему вы все еще живы? Потому что вам не даю умереть я. Сальери хватается за нож и, не глядя, наносит удар. Но Моцарта уже нет. Кровь больше не течет, стынет. Антонио оседает и судорожно вдыхает воздух, все крепче стискивая лезвие в руке. Его окружают сотни, тысячи глаз. Они тычут в него пальцами, смеются и осыпают бранью.Убийца, убийца, убийца.
Сальери пытается стереть кровь с подбородка, отдирает кровь на руках почти с кожей, но темно-красный оттенок словно всегда был с ним. Антонио закрывает уши руками, потупив взгляд в пол. Глаз все больше и больше. Они смеются-смеются-смеются.Почему ты все еще жив?
— Я не убивал Моцарта, я не убивал Моцарта… — шепчет он им в ответ. Но брани становится лишь больше. Им не нужна жестокая правда, им нужна сладкая ложь. Им надо кого-то обвинить, свалить на кого-то груз смерти. Это не болезнь. Это Сальери.Ты отправишься вслед за ним.
Сальери вскакивает на ноги, пытается пробиться сквозь толпу, выйти из этого безумного места обратно на свежий воздух, снова увидеть солнечный свет. Здесь душно. Здесь темно. Они заперли его в ловушке. Его толкают обратно, не дают уйти. Им нужно зрелище.Чего ты так боишься?
— Я не убивал Моцарта, я не убивал М-Моцарта… — Сальери не видит ни одного лица, одни лишь проницательные глаза. Они все одинаковые. Они все желают разглядеть его изнутри.Все равно ты однажды предстанешь пред небесным судом.
Они расступаются; на полу лежит мертвый Моцарт. Моцарт, истекающий кровью. Моцарт, у которого из горла вытекло целое красное озеро. Моцарт с пустыми глазами, не видно даже зрачков. Сальери делает неуверенный шаг назад, еще один.Вам не жаль? Вам не жаль? Вам не жаль?
— Эт-то не я! Я не убивал! Вы видели, на нем не было ни царап-пины! — почти кричит Антонио. Они делают несколько шагов назад. Глаза Моцарта выкатываются из-под век, смотрят на Сальери с гневом. Лицо остается непоколебимым.Чувствуешь эту вонь?
Певчие все еще поют где-то далеко в подсознании. Сальери падает на пол, пытается отползти подальше от гниющего трупа.Может, это не я умер? Может, умерли твои душа и сердце?
Моцарт встает. Оживший мертвец со взглядом живого. Антонио не может отвести от него глаз. В старом, пыльном парике, который все еще на его голове, пробегают маленькие черные жуки, из широко раскрытого рта выползает змея, скользит по телу Моцарта, обвивает ноги и сползает вниз.Lacrimosa dies illa, qua resurget ex favilla.
Она ползет к Сальери. Сальери пытается отползти от нее. Антонио зажмуривает глаза, хватается руками за голову и весь как-то сворачивается. — Не убивал я вашего Моцарта! — вопит Сальери во весь голос.Judicandus homo reus. Huic ergo parce, Deus.
Вокруг воцаряется тишина. Антонио не шевелится, зарывается пальцами в свои волосы и до боли оттягивает. Пускай это будет глупым сном. Пусть это все скорее кончится.Pie Jesu Domine, dona eis requiem. Amen.
— Бедный, несчастный Сальери. Вы казались мне таким строгим, а сейчас совсем как маленькое, испуганное дитя, — рука Моцарта опускается на его плечо, гладит почти невесомо. Сальери отводит руку. — Сальери, Сальери, Сальери… — Замолчи, замолчи, нечисть. Моцарт мертв. Ты черт. Ты не Моцарт, — шепчет Антонио. Вольфганг смеется. Шаг назад, второй. Сальери слегка поворачивает голову, смотрит на бледного соперника и медленно встает. — Что тебе надобно? — Мне? — радостный хохот перерастает в истерический. Моцарт хватается за живот, сгибается почти пополам и хохочет-хохочет-хохочет. Из глаз Сальери текут красные слезы. — Мне… Нужна твоя душа! Мне… Нужно твое сердце! Антонио трет щеки, смотрит на красные следы на пальцах и трет. Кровь течет из глаз рекой, облачает все вокруг ему красноватым светом. — Мне нужно то, чего у тебя ныне нет! — и снова хохот. Сальери поднимает взгляд, но он один. Лишь смех, смех трещит по стенам, по полу, долетает до певчих. Сальери прикладывает руки к ушам. Закрыть их так и не смог. Смех теперь скачет и в нем. — Есть, есть, есть, есть… Есть у меня и душа, и сердце, все, все у меня есть! — кричит Антонио. Боль пронзает предплечье. Сальери опускает дрожащие руки. Глубокие полосы красуются на внутренней части. Сальери делает последние жадные вздохи. Первый. Второй. Третий. И падает без чувств. Певчие допевают последние ноты, убирают прозрачные слезы с щек и уходят. Орган замолкает.Моцарт умер, Моцарта больше нет.
Сальери больше не существует.