Убей меня дважды

      Почти всю просторную столовую заволакивала приятная полутьма. Высокий потолок тонул где-то наверху, а лепнина на нем растворялась, потеряв изящные классические формы. Лишь свечи в массивных канделябрах по углам бросали янтарные блики, да пламя камина потрескивало уютно, привнося нотку тепла и словно нагревая тяжелый мрамор. Хотя сквозь туфли на высоких каблуках, но на такой тонкой подошве ощущался холод каменного пола, однако Гермионе в это время было очень жарко. То ли от вина, которое щедро подливал Том, то ли от взгляда, которым сверлил ее мужчина напротив, когда думал, что она не смотрит.       Так похожий на Тома, что с трудом можно было поверить, что они лишь родственники. Ведь сейчас, в этих медовых отсветах пламени, мужчины казались точными копиями друг друга, разве что второй, Томас, был старше. Логично, если он приходится отцом ее парню. До сих пор не верилось, что сейчас они в шикарном особняке Гонтов, среди мрамора, мозаик, таких искусных, будто светящихся изнутри, и растительных узоров, обвивающих колонны, проступающих в перегородках. И что отец Тома на самом деле — министр Магии, человек, чье лицо смотрело на нее с газет, сколько она помнит свое знакомство с волшебным миром.        Возраст ничуть не портил его красоту, а лишь подчеркивал изящность черт. Тонкий нос, саркастичный изгиб губ, но главное — глаза. Такие же, как у Тома: идеальной миндалевидной формы, прозрачно-голубые. А взгляд… Казалось, этот взгляд проникает не просто в душу, а под одежду, бесстыдно скользит по телу, обжигает кожу жидким огнем. Или же ей только так кажется в полумраке, поскольку… Она видит то, что хочет?       Это признание самой себе ошпарило горло сильнее вина, и Гермиона невпопад рассмеялась на очередную фразу. Томас Гонт вскинул брови, взглянув на нее с легким удивлением. Поняв, что она только что привлекла к себе излишнее внимание, Гермиона решила быстро перевести тему:       — А почему вы не пьете? Вино кажется неплохим.       — Всего лишь неплохим? — усмехнулся он. — Это выдержанное в дубовых бочках три года Темпранильо Резерва. Думаю, оно заслуживает более красочного эпитета, чем «неплохое».       — Оно заслуживает того, чтобы вы тоже попробовали! — возразила Гермиона на подколку. Повернулась вбок: — Давай, Том, не заставляй меня чувствовать себя единственным развращенным человеком! Ты тоже уже совершеннолетний, а ведешь себя как маленький, которому родители запрещают пить что-либо крепче детского шампанского!       — Я не люблю алкоголь, — возразил Том. — А то, маленький я или нет, мы вскоре сможем выяснить в спальне.       — Все «потом» и «потом», — фыркнула Гермиона и дотянулась до полупустой бутылки. — А я, может, хочу выяснить сейчас!       Не обращая внимания на возмущение Тома, она щедро плеснула вина ему в бокал. Потом достала палочку и немного неуверенным тычком отправила бутылку в полет, повторила с бокалом мистера Гонта. Министр или не министр, но сопротивляться девушке он не стал, лишь усмехнулся на ее дерзость и покачал головой, коснулся изящными пальцами тонкой ножки. Гермиона чувствовала себя так спокойно рядом с ним, словно знает не только Тома, но и его отца всю жизнь, а не увидела впервые буквально час назад.       Все слухи, вившиеся вокруг его темной фигуры, теперь казались надуманными, происками завистников. Все это не могло быть правдой, не про этого мужчину, что вел себя так галантно и вежливо, а его чистые глаза не способны были скрывать никакой неприятной правды. Ведь сейчас они смотрели довольно откровенно, без всякой утайки. Хотя Гермиона и убеждала себя, что это все — ее возбужденное алкоголем сознание, но все равно замечала горящие в расширенных зрачках искры взаимности. Чувствовала, что не только он так неожиданно понравился ей, с ходу проникнув в сердце, но и она не оставила его равнодушным.       Но это казалось таким неправильным, ведь ее парень сидел прямо на соседнем стуле. «Мне нравится в нем исключительно похожесть на Тома, — успокоила она себя. — Ничего больше, это никакая не измена».       Будто почувствовав ее нескромные мысли, Томас Гонт внезапно усмехнулся. Достал из кармана пачку сигарет, вытряхнул одну. Гермиона следила за магическим огоньком, который подсветил красивое лицо, пока он прикуривал. Затянулся дымом и одним щелчком отправил плоскую коробочку в сторону сына, не глядя и не спрашивая. Она не отводила от него глаз, только слышала, как Том тоже достал сигарету. Ароматный сладковатый дым коснулся обоняния. Хоть Гермиона и не любила табак, всегда возмущалась, стоило Тому опять поддаться вредной привычке, но сейчас потянула носом. Признала:       — Пахнет вкусно.       — Яблоко и ментол, — прокомментировал мистер Гонт, затягиваясь. — Идеально сочетается с табаком Вирджиния, оттеняя кислотой его сладость.       Она не отрывала взгляда от изящных пальцев, в которых медленно тлела тонкая сигарета, исходила струйкой дыма. Он извивался и растворялся в воздухе, а тот становился все гуще и гуще. Гермиона нервно сглотнула, когда его губы коснулись коричневого фильтра, обхватили его. Почти интимная картина.       — Хочешь?.. — произнес сбоку Том. — Попробовать, — пояснил на ее удивленный взгляд, и Гермиона немного расслабилась.       — Ну, наверно, разочек можно, — согласилась нехотя.       Слишком привлекательной была картина. Оранжевый огонек вспыхнул ярче, стоило Тому затянуться, подсветил аристократичные черты, прогиб щек еще больше подчеркнул скулы, такие острые, что, казалось, дотрагиваться опасно. Он хитро взглянул из-под длинных ресниц, что бросали глубокие тени, раскрашивая радужки в сапфировый, и внезапно подался вперед, прижался мягкими губами к ее губам. Она от неожиданности перестала дышать, потом почувствовала терпкий дым во рту. Поняв, чего хочет Том, сделала полный глоток этого дурмана. Закашлялась. Он отстранился, глядя с улыбкой.       — Зачем же так резко. Не понравилось?       — Не распробовала, — поморщилась Гермиона. Демонстрировать свою слабость перед едким дымом не хотелось. Том кивнул удовлетворенно, протянул ей сигарету, которая догорела уже до середины, повернув фильтром. Прокомментировал:       — Медленно и аккуратно, вдыхай неглубоко.       Под его взглядом Гермиона подалась вперед, захватила губами коричневую бумагу, почти коснувшись его пальцев. Потянула гораздо осторожней, чем в первый раз. Пряность табака наполнила рот, обожгла глотку, охватила теплом легкие. Отстранившись, она медленно выдохнула — изо рта вырвалась бледная струя дыма. В голове приятно закружилось. Том сделал еще затяжку, и ее пронзило возбуждение от мысли, что его губы сейчас касаются фильтра там же, где были ее, слизывают малейшие частички слюны. Он наклонился вперед и вновь коснулся ее губ, легким щекочущим прикосновением. На этот раз она была готова, приоткрыла рот и медленно втянула дым, который он выдохнул. Его язык скользнул внутрь и тут же ушел.       Внезапное осознание стегануло жаром по щекам, и она повернула голову, вспомнив, что они не одни, а отец Тома сидит с противоположной стороны стола, совсем рядом. И как она могла забыть, настолько потерявшись в своих ощущениях, в этом трепете возбуждения?       Томас действительно смотрел на них не отводя взгляда. На сигарете, о которой он позабыл, уже образовался столбик белого пепла и упал на дорогую столешницу, но он не обращал на это никакого внимания, его глаза, казалось, прикипели к Гермионе, а от этого тяжелого взгляда моментально стало горячо где-то внизу. Теперь она не могла уже обманывать себя, что видит в его глазах лишь вежливый интерес к девушке сына. Нет, смотрел он совершенно по-другому, тягуче, с влажным блеском, а пальцы его свободной руки поглаживали полированное дерево стола. Гермиона сконцентрировалась на этом неспешном движении, которое почему-то выглядело донельзя эротичным, и сглотнула ставшую вязкой и пряной слюну.       Внезапно он повернулся к Тому, обменялся с ним каким-то молчаливым взглядом. Гермиона вдруг осознала, что рука того все еще лежит на ее шее. Жгучее смущение захлестнуло, когда она поняла, что он может почувствовать участившийся пульс, ее сбившееся при взгляде на другого мужчину дыхание.       Он и почувствовал. Но вместо злости или ревности лишь чуть сжал пальцы, почти одобрительно. Когда Гермиона вновь обернулась к нему, то заметила рваные движения его груди, расширенные до максимума зрачки, из-за которых глаза из синих стали почти черными. Цвета глубокой летней полночи. Пока она завороженно рассматривала их, пытаясь подобрать название оттенку, он подался вперед. Прижался к ее рту порывисто, захватил нижнюю губу в томительный плен, то втягивая в себя и посасывая, получая контроль, то остро прикусывая зубами, утверждая свое превосходство. Ей ничего не осталось, кроме как приоткрыть рот наглому вторжению. Она отвечала нежно, пытаясь усмирить полыхающий огонь, но это было абсолютно бессмысленным занятием, и вскоре она почувствовала, что пламя перекинулось на нее, въелось в каждую клеточку, обжигая кипятком. Таким горячим, что хотелось кричать, отшатнуться, закрыться, но на это не оказалось никаких сил.       Она прикрыла глаза и откинула голову назад, когда получила секундную передышку. Губы Тома теперь опаляли тонкую кожу шеи влажными прикосновениями, а холод от воздуха, что касался мокрых следов, отправлял многочисленные мурашки в путешествие по спине. Она уже позабыла, где находится и когда, ничто не имело значения, кроме них двоих, было плевать на всех свидетелей, а в голове приятно шумело от вина.       Пальцы зарылись в ее волосы, мягко поглаживая затылок, и она подалась навстречу ласковому прикосновению. Том покусывал шею у изгиба плеча, его рука поглаживала нежное местечко на спине, чуть выше талии. Вторая легла на грудь, поверх красной ткани платья. Постойте… Вторая рука?..       Она распахнула глаза, глядя вверх, только чтобы увидеть высящегося над ней Томаса. Воспользовавшись моментом, он приблизился и сейчас поглаживал волосы Гермионы, стоя прямо позади. Зарывался в них пальцами, окончательно руша остатки прически, а она почти касалась затылком его живота. Или не живота? Что-то твердое упиралось в шею сзади.       Не успела она как-то запротестовать, как он склонился вперед и впился тонкими губами в ее рот. Так же порывисто, как Том, но властно, без единого сомнения, не спрашивая разрешения. Словно брал то, что принадлежит ему. Гермиона напряглась, вцепилась в широкие плечи сквозь ткань рубашки, ощущая, насколько горячее его тело. Том тоже заметил перемену, но только чуть подвинулся, давая пространство для маневра, ни капли не запротестовал. Гермиона попыталась отстраниться, но оказалось некуда — Том держал снизу, сверху ее мучали губы его отца, а под спиной была твердая спинка стула.       Осознание внезапно пронзило ее — они обо всем договорились! Эти их хитрые взгляды, эта тягучая полутьма. Они не могли решить все прямо здесь и сейчас, для подобного требовалось, как минимум, читать мысли. Нет, это она попалась, как мышка в мышеловку. Она задохнулась от возмущения на секунду, и этого момента, чуть приоткрывшихся в удивлении губ Томасу хватило, чтобы скользнуть внутрь, пройтись языком вдоль ее языка, вызвав непроизвольную дрожь от ощущения на грани щекотки. Прямо так, как она любит. Другая рука требовательно оттягивала волосы, заставляя откидывать голову назад, открываться сильнее для нежданного вторжения.       Жар стыда обдал с ног до головы, когда она поняла, что непроизвольно отвечает. На вкус он был ягодно-древесным, как вино, и так же пьянил. Терпкая горечь, которую фальшиво оттеняла сладость ванили, заставляла осознать всю глубину собственного падения. Как и рука Тома, что чувствительно сжала грудь, когда он прикусил зубами выпирающую ключицу. Он же был воздушным и эфемерным, словно сигаретный дым, проникал глубоко в легкие. Едкий ментол побуждал сильнее втягивать отраву, которая вызывала головокружение вперемешку со странным наслаждением.       — Расслабься, — шепнул он, прервавшись на секунду. — Ничего страшного не происходит. Тебе понравится — всего лишь в два раза больше удовольствия.       — И ты… — пробормотала сбивчиво, когда губ вновь коснулся воздух, а Томас прикусил миниатюрное ухо, пронзив острыми ощущениями все тело, вплоть до кончиков пальцев. — Ничего обо мне не подумаешь?..       — Конечно, подумает, — возразил Томас, а его жаркий шепот полоснул по оголенным нервам. — Что ты — самая прекрасная девушка на Земле. Кинула к своим ногам сразу двоих и держишь крепко.       Захватив ее ладонь, он поместил ту на свои брюки. Гермиона нащупала сквозь тонкую ткань такой контрастирующий с ее мягкостью, явно выпирающий твердый член. Чуть сжала пальцы, поглаживая, а кислород кончился совсем. Дышать стало чрезвычайно тяжело, жар не просто обжигал изнутри. Воздух в легких теперь был маревом раскаленной пустыни, щеки ласкали не изящные пальцы, принадлежащие непонятно кому из них двоих, а пылающий металл. Где-то в глубине то ли тела, то ли души горел пожар, плавил внутренности и растекался жидким серебром по бедрам. Звук молнии платья в тягучей тишине, которую перемежали только ее сбивчивые вдохи, прозвучал окончательным сигналом капитуляции, как и стон, вырвавшийся против воли из груди.       — Тебе же нравится, признай, — слишком знакомый шепот у уха, она не могла понять, чей. — В глубине души ты вовсе не такая правильная девочка, как пытаешься показать окружающим. Я вижу твои мысли, чувствую все грязные порывы. Ты можешь скрывать это от самой себя, но не от меня…       Холодный воздух коснулся обнажившейся груди, тонкие волоски на руках встали от пробежавшей по коже дрожи. Но Том тут же захватил сосок, который оказался перед его лицом, во влажный плен своего рта, и Гермиона откинулась назад, затылком на спинку стула, порывисто втянула воздух. Тот пересыщал кровь кислородом из-за гипервентиляции судорожных вдохов: голова продолжала кружиться, а потолок танцевал наверху, тонул во тьме, огоньки свечей мерцали на границе видимости, нисколько не помогая предотвратить падение вниз, в саму бездну. И она окончательно сдалась.       Крепче сжала пальцы на черной ткани брюк, удовлетворенно услышала в ответ низкий стон. Не давая себе раздумывать — хотя было уже нечем — потянула молнию на ширинке. Одновременно выгнулась навстречу Тому, который горячими поцелуями спустился на ее живот. Почти незаметно он захватил ее трусики, сдвинул вниз. Гермиона приподнялась, позволяя снять кружевную ткань, которая была мокрой насквозь. Мимоходом порадовалась, что при подготовке к этому ужину не упустила ни одной детали, даже надела красивое белье. Впрочем, Том не уделил ему особого внимания, как несущественной преграде, лишь небрежно отбросил на пол.       Она выгнулась на стуле, когда его изящные пальцы прошлись по нежной коже, неспешно размазывая влагу, только дразня. Она упустила из вида Томаса, но тот уже сам справился с брюками, не рассчитывая на ее помощь.        Когда она судорожно сжала руку, нащупав ткань его рубашки, пальцы соскользнули на горячую плоть. Перед лицом оказался член, ровный и аккуратный, словно произведение скульптора. Такой светлый, что можно было бы решить, что он и правда из мрамора, если бы так не жег пальцы своим теплом. Пока она разглядывала его, размышляя, насколько он похож на ее Тома, и машинально двигала рукой, острое удовольствие оттянуло на себя внимание, и она повернула голову. Том с интересом смотрел на открывшуюся ему картину снизу вверх, а его пальцы погрузились в ее тело, исчезнув между ног, и теперь кружили где-то внутри в восхитительном танце, даря потрясающие ощущения мучительного давления. Большой палец скользил по клитору, поглаживая бархатистой подушечкой, увлекая в собственный тягучий водоворот.       Его глаза, впившиеся в член в ее руке, заволокло туманной дымкой возбуждения, а влажные покрасневшие губы приоткрылись. Если обычно он был красив холодной красотой, как произведение искусства, сотканное из мазков умелой кисти, то сейчас что-то демоническое проступило в идеальных чертах, одновременно исказив своей неправильностью, но и подчеркнув роскошь бледной кожи румянцем, озаряя эстетику плавных изгибов блеском неприкрытой похоти, которая искрилась ультрамариновым сиянием в потемневших глазах, так напоминая своим оттенком алый огонек.       — Возьми в рот.       Шепот сверху вырвал из этого гипнотизирующего падения в морскую пучину, а пальцы Тома внутри своим резким изгибом поставили восклицательный знак после этой тихой фразы. Не отрывая от него взгляда, Гермиона подалась вбок и послушно открыла рот. Лизнула головку, прошлась под ней по уздечке. Так, как научил ее он. У его отца это вырвало точно такой же привычный тихий стон, а рука легла на затылок, притягивая ближе. Соленый вкус скользнул по языку, а в свод глотки уперлась приятная тяжесть.       Она осторожно двинула головой, плотно обхватив ствол губами. Не забывая скользить языком по головке, щекотать снизу. Судорожный вздох раздался не только сверху, но и от Тома, который наблюдал, как член полностью погружается в ее рот, проявляется контуром за щекой, заставляет расшириться горло при особо глубоком проникновении. Движения пальцев внутри сделались сбивчивыми и неритмичными, а потом и вовсе остановились. Гермиона протестующе замычала, но в следующее мгновенье почувствовала, как ее играючи поднимают в воздух и переворачивают. На секунду выпустила член изо рта, аккуратно придерживая рукой. Второй вцепилась в спинку роскошного винтажного стула — теперь она оказалась на коленях, стоя на бархатном сиденье. Том с намеком толкнул между лопатками, вынуждая лечь на округлую спинку грудью, отставить попку.       Гермиона задохнулась от смущения той бесстыдной позой, в которой оказалась, зажатая между двумя мужчинами. Жар обжег щеки, когда она услышала позади шорох одежды, звяканье пряжки ремня. Она скрестила лодыжки, а все внутренности свело от возбуждения, стоило понять, что собирается сделать Том. Член его отца ткнулся в губы, и она приоткрыла рот, воспользовавшись таким незамысловатым способом немного отвлечься от бушующей внутри бури. Она всегда считала себя самой принципиальной девочкой, которая всецело подчиняется правилам, следует букве закона и морали. И где она теперь? Сосет член министра, пока его сын так неспешно размазывает головкой ее собственную смазку по половым губам. Она чувствовала дрожь его руки на своем бедре и понимала, что он держится из последних сил, но не отказывает себе в желании привычно поиграть, растянуть удовольствие.       Давление на вход усилилось, и она не сдержала стона, который заглушило из-за занятой глотки. Этот звук словно сорвал у Тома все преграды, разрушив самоконтроль до основания, и он резко толкнулся вперед. Пронзительная тяжесть заполнила, скрутила внутренности мучительным узлом, ударилась так глубоко, что, по ощущениям, достала до диафрагмы. Если бы рот был свободен, она бы умоляла, упрашивала. Делать с ней что угодно, только не останавливаться — этих ощущений хотелось еще, больше, гораздо больше. Но она лишь тихонько захныкала от нетерпения.       Томас отвел ее волосы в сторону с лица, а пальцы на секунду дрогнули, когда он почувствовал вибрацию ее горла от сдержанного стона. Том двинулся сзади, вновь входя до упора, растягивая нежные, теперь налитые кровью от возбуждения стенки. Гермиона сильнее обхватила основание члена, зарываясь ногтями в короткие темные волоски. Она уже была не способна как-либо здраво соображать и ориентироваться, но Томас помог ей, начал двигаться самостоятельно, то погружаясь в ее рот почти на всю длину, пока не перекрывал кислород, то выскальзывая полностью, давая возможность облизать головку, обвести языком по кругу.       Привыкнув к темпу, она осмелилась поднять глаза. Но не встретила его взгляда — он неотрывно смотрел вперед, на Тома, точней, на то место, где его член входил в нее. Он дышал сбивчиво, залюбовавшись картиной, и Гермиона слишком явно представила, что он сейчас видит: стройный парень вбивается в ее тело, двигаясь все более несдержанно, его плоский живот хлопает по округлости ее ягодиц, разбавляя сухими звуками другие, мокрые и пошлые. Те, с которыми его член, поблескивая от влаги в тусклом свете многочисленных свечей, неумолимо входит в нее. Сверху наверняка видны и нежные складочки половых губ, которые раздвигаются, сдаваясь вторжению, налившиеся розовым от возбуждения.       Она могла прекрасно представить все это, ведь ощущала очень хорошо, как член ее парня настойчиво долбит, проникая до предела, с каждым ударом вызывая мучительное, почти болезненное наслаждение. Было бы болезненным, если бы она не была такой мокрой и возбужденной, не распахивалась навстречу каждому его движению, с жадностью принимая все его эмоции, весь напор, который он обрушивал на нее.       Она видела себя словно со стороны, зажатой между двумя такими похожими мужчинами, которые входили в ее тело с обеих сторон, буквально насаживая на практически одинаковые члены. Не давая никуда деться, даже если бы к ней сейчас пришла невозможная мысль прекратить эту сладкую пытку и отступить. Но отступать она не хотела, напротив, вся душа жаждала того, чтобы эти восхитительные ощущения не кончались. Томас зарывался изящными пальцами в ее растрепанные волосы, сжимая сильно, натягивая кожу до боли. Том дышал так сбивчиво и так отчаянно цеплялся за ее бедра, словно за единственное, что удерживает его на плаву в бескрайнем море безумия.       От осознания собственного влияния на этих мужчин, от яркой картины своего полного и окончательного грехопадения что-то внутри дошло до предела. Еще секунду назад ощущения были просто пронзительными, почти невыносимо заполняли тело давлением на глотку, растяжением вагины и глубокими толчками, то теперь они перешли все границы, заслонили собой и свет свечей, сменив на всепоглощающую тьму, заглушив звуки влажных шлепков высоким звоном, а осязание взорвалось, переполнив синапсы, все тело скрутило от нестерпимой судороги удовольствия. Только чей-то крик звучал вдалеке. Возможно, ее собственный.       Она пришла в себя, постепенно выплывая из темноты. Шевелиться не хотелось, она бы так лежала, казалось, еще сладкую вечность. Но реальность вторглась в утомленное сознание: появлялись и звуки, тихая речь где-то в стороне, и ощущения — жесткая спинка стула, вдавленная в грудь. Она оттолкнулась от нее дрожащими руками и с трудом поднялась. Ноги не держали, затекли, и теперь их кололи иголочки расходящейся по сосудам крови. Поморщившись, Гермиона размяла икры и наконец обернулась на голоса, уже зная, что увидит. Несмело приблизилась к мужчинам. Они расслабленно курили, развалившись на дорогих бархатных стульях, даже не потрудились одеться или же воспользоваться очищающими заклятиями.       Смущение от осознания, что же она сотворила, захлестнуло удушливой волной. Но Том протянул к ней руку, мягко захватил запястье и усадил к себе на колени. Подсунул сигарету. Гермиона нервно прикурила от его палочки, втянула дым, вновь закашлявшись. Липкое чувство на спине пропало, когда очищающие чары прошлись по коже, оставив ту сухой, словно ничего и не было. Но она не могла притвориться, что ничего не было, поскольку все еще ощущала внутри странную пустоту. Вот солоноватый привкус во рту, к облегчению ее совести, перебила терпкость сигареты.       — Я не знаю, что на меня нашло, — сказала неловко, пряча взгляд, чтобы не встречаться с голубыми глазами напротив, которые сверлили ее с такого знакомого лица, только много старше. — Извините.       Томас в ответ лишь фыркнул.       — Как ты мило смущена. Брось эти игры. Все было великолепно.       — Ты была великолепна, — прошептал Том на ухо, успокаивающе поглаживая спину.       — Я никогда не думала… — пробормотала сбивчиво. — Но вы оба так привлекательны. Каждый по-своему, что удивительно, ведь вы так похожи друг на друга. На секунду мне даже показалось… — она остановилась взглядом на члене Томаса, не зная, как сформулировать мысль. — Что вы совсем одинаковые. Не просто похожи, а что я занимаюсь любовью с Томом, только в двойном экземпляре. Глупость, конечно…       Руки, обнимающие ее талию, внезапно напряглись, и она замерла. Да, не стоило говорить этого вслух, какому мужчине понравится, что его сравнивают с другим? Она несмело подняла глаза на Томаса, которого считала отцом своего парня. Вот только взгляд уперся в направленный ей в лицо кончик палочки. Такой же белой, как у Тома. Сердце замерло где-то в горле.       — Ты чересчур догадлива. К сожалению, нельзя отпустить тебя просто так, ты рано или поздно все поймешь. Обливиэйт!       Гермиона пришла в себя, поправляя платье у дверей из столовой. Рука Тома легла на талию, подталкивая к выходу. Но она все же обернулась на его отца, который остался за столом после ужина один и вытаскивал очередную сигарету из пачки. Очередную? В комнате еще висел сизый дым, но она не помнила, чтобы он курил за этот неловкий вечер, который прошел в молчании после того, как Беллатриса устроила скандал и унеслась прочь, разъяренно стуча каблучками. Она уже шагнула за Томом следом, отведя от министра взгляд, когда услышала за спиной тихий шепот, который, несмотря на бессмысленность, отозвался сладкой дрожью где-то внутри.       «Как-нибудь повторим».