* * *
Была у Рукии и сердечная тайна. Даже не одна. Чего только стоила робкая влюблённость в Бьякую. На грани между безоглядным поклонением и опасливым восхищением. Рукия была влюблена в его грацию, в его сосредоточенность, в утончённые жесты, в яркие фиолетовые глаза. Ей хотелось прижаться к его гибкому телу, потерять себя под ласками узких ладоней, целовать плотно сжатые губы. Да что там! Если бы он просто обратил на неё чуть больше внимания, чем на осенние листья под ногами!.. Постепенно повседневные занятия, патрули и долгие вечера в казармах тринадцатого отряда вытеснили так и не успевшую оформиться первую любовь, и Рукия заметила, что ей как-то слишком нравится смотреть на бесшабашную улыбку лейтенанта Шиба. Она просыпалась от возрастающего возбуждения, с ужасом сознавая, что это неправильно — видеть подобные сны о женатом мужчине. Но мечты никуда не уходили, расцвечивая щеки алыми розами смущения каждый раз, когда Кайен касался её на тренировке, или сидел рядом, или проходил мимо, или снимал пропитанное потом косодэ. Рукия страшно ревновала Кайена к жене, к капитану, ко всем тем, с кем он ходил в патрули. И злилась на себя за неспособность выкинуть из головы мысли о нём. А потом ей пришлось… Нет, даже вспоминать об этом не хочется. Тут-то и выяснилось, что её чувства не остались незамеченными. Укитаке поил потрясённую Рукию пахнущим успокоительными каплями чаем, гладил по голове, разрешал рыдать в укрытое белоснежным хаори плечо. И говорил, говорил, говорил. Это не было словами утешения, но Рукия успокаивалась и лишь тихонько всхлипывала, засыпая на капитанских коленях. А рвущая душу боль растворялась под ласковыми прикосновениями тонких бледных пальцев. Прошло время, не слишком много, но вполне достаточно, чтобы затянулись телесные раны и притупилась душевная боль — так ночной кошмар подёргивается рассветной дымкой и постепенно забывается, погребённый под впечатлениями дня, — и у Рукии появилась ещё одна тайна, на двоих с капитаном. Ничего особо запретного. Обычные посиделки за чашкой чая. Обычные беседы вдвоём, или втроём, когда к ним присоединялся капитан восьмого отряда. Если не считать такой мелочи, как быстро запрятываемая в случае неожиданных визитов книжка с цветными гравюрами. Сначала Рукия краснела и отводила глаза, а то и вовсе убегала, едва Кёраку поддевал пальцем неприметную обложку или уверенно раскрывал книгу на заложенной пером странице. Но любопытство пересилило. Было возбуждающе стыдно разглядывать откровенные картинки и наблюдать извивающего Кёраку, пытающегося принять очередную странную позу. Рукия и сама не заметила, как перестала смущаться и уже весело смеялась вместе с капитанами над каждой неудачной попыткой. А потом то ли Кёраку забыл унести книжку, то ли Укитаке забыл её убрать, но в один тихий вечер Рукия поймала себя на том, что пьёт уже третью чашку чая, разглядывая страницу за страницей. И как-то совсем естественным показалось пересесть поближе к капитану и поинтересоваться его мнением насчёт возможности воплощения изображённого — в реальности. И совсем не странно было, когда сильные руки помогали выгнуться, в точности как на картинке сплетаясь с её руками. Когда проворные пальцы снимали мешающую верхнюю одежду. Когда её почти непрестанно облизывающийся язычок ткнулся в сухие и горячие мужские губы. О нет. Последний предел не был пересечён и врата её девственности не были взломаны в тот тёплый, полный ласковой неги вечер. Просто все предыдущие тайны стали мелкими и незначительными. Да и все последующие. Когда Рукия вернулась в тринадцатый отряд после побега, нашествия риока, исхода предателей и чудесного спасения, у неё стало на несколько тайн больше. А к её капитану как-то днём, проскользнув мимо «бдительных» офицеров, завалились два отчаянно старающихся не краснеть рыжих парня, и заявили, что если Укитаке только попробует… Джууширо ласково улыбнулся, заткнул обоих леденцами и вежливо выставил с территории отряда. Не поднимаясь с футона. Дверь, правда, пришлось чинить.***
У Кучики Рукии было множество разных тайн от «господина брата». И всего два больших секрета от лучшего друга. Первый заключался в увлечении яойной мангой. А второй… Рукия привычно подставляла на место рисованных персонажей своих знакомых. И кто будет её винить в том, что хрупкий черноволосый аристократ неизменно оказывался сэмэ для растрёпанного красноволосого парня? Мы же не виним.