***
Долго Андрюша был неутешен. Но как быть? И он был грешен… Время прошло, как сон пустой. Наш царь женился на другой. Правду молвить, Вера, женщина та, Была сама воплощенная красота. И великолепна, и умна, И мужа, казалось, полюбила она. Но, к слову, не пугалась волшебства. Потому что втайне в Богиню Тьмы превращалась иногда. Из того мира ей досталось зеркальце одно, Свойство любопытное имело оно. Говорить зеркало умело. Дивным казалось такое дело. Только с ним царица тогда Становилась добренькой, весёлой и смешливой всегда. Садясь на стульчик возле, шутила. При том, красуясь, ласково говорила: — «Свет мой, зеркальце, скажи, Да всю правду доложи, Я ль на свете всех милее, Всех румяней да белее»? А ей зеркальце в ответ: — «Ты прекрасна, спору нет. Наша Вера, конечно, всех милее, Всех румяней да белее». У царицы настроение поднималось, Она ещё сильнее улыбалась. И вертелась, и крутилась, И смеялась во всю силу. Но Дашенька, царевна молодая, Потихоньку расцветая, Между тем росла, росла, Поднялась и расцвела. Яркий, юный вышел цветок. Нрав — кроткий, нежная улыбка, и сама — светлая, как солнца глоток. Жених тоже нашёлся ей. Королевич один, Сергей.***
Вот посватали Дашутку. Прошло начало хорошо, не жутко. А в приданое — дворцы Да терема. На них — резцы. Девичник царевна устроить смогла. Про мачеху не забыла, и её позвала. А та, быстро собираясь, В платьице вмиг наряжаясь Перед зеркальцем своим, Поболтать решила с ним: — «Свет мой, зеркальце, скажи, Да всю правду доложи, Я ль на свете всех милее, Всех румяней да белее»? Но вдруг зеркало в ответ: — «Вера прекрасна, спору нет. А молодая Дарья всех милее, Всех румяней да белее». Разозлилась тут царица, Бросила зеркало на пол светлицы. Да как ручкой вдруг замахала, По стеклу хлопнула и заорала: — «Ты совсем с ума сошло! И это врёшь мне назло! Как она может тягаться со мною?! Я враз её сейчас успокою! Ах, какая подросла! Понятно, почему бела. Мать её у окошка сидела, На снег только лишь и глядела. Но не может она краше быть! Признайся, кто мог тебя с толку сбить? Если царство всё обойти, Меня милее не найти. Даже по миру всему пройтись если, там мне равной нет. Правда же?» А зеркало — в ответ: — «Дашенька наша всё ж милее, Всё ж румянее и белее». Делать нечего. Она, Чёрной зависти полна, Бросив зеркало в угол дальний, Позвала Агату, девушку-горничную, служившую в царской спальне. И сказала царица той Чернавке-девице, молчавшей порой, Чтобы царевну свела в лес И бросила волкам на сьедение здесь.***
Чёрт ли сладит с бабой гневной? Делать нечего. И с юной Дарьей-царевной Агата-Чернавка в лес пошла. В такую даль молодую девицу завела, Что Дашута догадалась И смертельно испугалась. Сразу взмолилась: — «Жизнь моя! Агата, милая, ну в чем виновна я? Не губи меня, прошу, девица. Если стану я царицей, То пожалую деньгами тебя». Та, в душе девчонку любя, Не убила, не связала. А, отпуская, только сказала: — «Не печалься, Дарьюшка, бог с тобой!» Сама же тихо ушла домой. — «Что?» — спросила её царица. — «Где Дашка, та юная красавица-девица?» — «Там, в лесу, стоит во тьме», — отвечает Агата ей. — «Крепко связаны ей локти. Попадётся зверю в когти, Меньше будет боль терпеть, Легче станет умереть». И молва трезвонить стала: Дочка Андрея-царя пропала! Грустит бедный отец по ней. Королевич тот, Сергей, Помолясь долго и усердно богу, Направляется в дорогу За светлою своей душой, За невестой молодой.***
Но Дашута юная, блуждая, Примечая всё и наблюдая, До зари в лесу там шла И на теремочек набрела. Ей навстречу выбежал пёс, Подставил шёрстку ласково и ткнул об руку мокрый нос. Он полаял на девицу чуток И замолк, убегая играть на порог. В ворота вошла она. На дворе том — тишина. Пёс ластится слегка тихонько, А царевна за ручку двери взялась легонько. И, когда та отворилась, Дашутка в комнате вмиг очутилась. Видит она, что кругом Семь кроватей, стоящих рядком. И стол на полу стоит дубовый, Печь с лежанкой изразцовой. Видит Дашенька, что тут Люди добрые живут. Значит, здесь не обидят. Меж тем в тереме никого она не видит. Теремок Дашута обошла, Всё мгновенно убрала, Засветила неярко свечку, Затопила жарко печку, На кроватку ближайшую забралась И беспокойным сном забылась тогда.***
Час обеда приближался. Топот по двору раздался. Входят семь богатырей, Семь молодых мужчин, один — другого красивей. Алексей, самый старший, молвил: — «Вот это диво! Братцы, у нас тут чисто и красиво! Кто-то домик прибирал Да хозяев долго ждал. Кто ты? Выйди, покажись. С нами разом подружись. Если ты старый человек, Дядей будешь нам навек. Если парень ты кудрявый, Братец будешь нам названый, Если старушка, будь нам мать. Так и станем величать. А если красная девица — Будь нам милая сестрица». И Дашутка к ним пришла, Поклонилась, как могла, Чуть ли не до пола опустилась. И, краснея, извинилась, Что случайно в гости зашла, Хоть не звал её никто и никогда. Вмиг по речи те узнали, Что царевну в терем впускали. Усадили в уголок И подали пирожок. Рюмку тоже наливали, На подносе подавали. Но от белого вина Отказалась сразу она. Пирожка кусочек отломила, Немножечко его надкусила, И с дороги отдыхать Попросилась на кровать. Отвели они девицу Наверх, теперь в её светлицу, И оставили одну, Уже отходящую ко сну.***
День за днём идёт, мелькая. А Дашенька, царевна молодая, Всё живёт, и не скучно ей, У семи богатырей. Перед утренней зарей Братья раннею толпой Выезжали погулять, Серых уток пострелять. С кем-нибудь ещё побиться, А царевна в доме и своей светлице Приберётся, еду сготовит, И богатырям не прекословит. Не спорят тоже и они. Так идут за днями дни.***
Братья юную девицу Полюбили. К ней в светлицу, Едва лишь только рассвело, Сразу семеро зашло. Алексей сказал ей: — «Девица, Знаешь, ты нам, как сестрица. Всех нас семеро, тебя Все мы любим. За себя Взять мы были бы все рады. Но нельзя. Так бога ради, Рассуди нас как-нибудь. Одному женою будь. Прочим — ласковой сестрою. Что качаешь головою? Или отказываешь нам? Или товар не по купцам?» — «Ой вы, молодцы честные, Братья вы мои родные», — Им Дашута говорит. — «Если лгу, пусть бог велит Не сойти живой мне с места. Как мне быть? Ведь я — невеста. Для меня вы все равны, Все удалы и умны. И всех вас люблю сердечно, Но другому я навечно Отдана. Мне всех милей Один королевич прекрасный, Сергей». Богатыри молча постояли Да в затылках почесали. — «Спрос — не грех. Прости ты нас», — Лёша молвил, поклонясь. — «Если так, не заикнусь Впредь я о том» — «Я не сержусь», — тихо промолвила Даша тогда. — «И отказ мой — не вина». И мужчины поклонились, К себе тихонько удалились. Стали все восемь человек опять В миру да согласии проживать. Между тем Вера злая, Про Дашуту вспоминая, Не могла простить её, А на зеркальце своё Долго дулась и сердилась. Наконец, его хватилась, Забрала, затем вмиг сев Перед ним, забыв про гнев, Разглядывать вновь себя стала И с улыбкою сказала: — «Здравствуй, зеркальце! Скажи, Да всю правду доложи. Я ль на свете всех милее, Всех румяней да белее?» И ей зеркальце в ответ: — «Ты, Вера, прекрасна, спору нет. Но живёт без всякой славы Средь зелёной одной дубравы У семи богатырей Та, что все ж тебя милей». И царица на Агату Разозлилась, позвав в «хату». Закричала: «Как могла Ты ослушаться меня!» Агата, плача, Рассказала всё, иначе Её б царица, угрожая, Убить могла, про покой забывая. И Вера поклялась, что или ей не жить, Или Дашутку погубить.***
Раз Дарья наша молодая, Братцев-богатырей поджидая, Пряжу перебирала, сидя под окном. Тут сердито под крыльцом Пёс залаял, и девчушка Видит, как нищая старушка Ходит по двору, клюкой Отгоняя пса. — «Постой! Бабушка, постой немножко!» — Даша ей кричит в окошко. — «Пригрожу сейчас я псу И еды тебе мигом принесу» Отвечает ей старушка: — «Ой ты, милая девчушка! Пёс проклятый одолел. Видно, съесть меня хотел. Посмотри, как злится он! Иди ко мне!» Дашута было вон Выйти хочет, хлеб взяла, Но едва лишь к калитке пошла, Пёс бросился под ноги и лает, И к старушке не пускает. Лишь пойдёт старушка к ней, Пёс, лесного зверя злей, На старуху. — «Что такое? Видно, спать он хочет. Это всё пустое», — Старушке Дашута говорит. — «Скорей же еду лови!» И хлеб туда летит. Старушонка пищу поймала: — «Благодарю», — она сказала. — «Бог тебя благослови. И ты подарок мой лови» И к Дашутке наливное, Молодое, золотое, Спелое яблочко летит. Пёс тут прыгнул, визжит и рычит. А Дашенька яблочко в обе руки поймала. — «Кушай, если проголодаешься», — старушонка "болтала". — «Ешь же яблочко, мой свет. Я благодарна за обед». Старушка эту фразу сказала, Поклонилась и пропала. А с Дашуткой на крыльцо Пёс бежит, глядит в лицо, Будто хочет ей сказать, Что не надо яблочко жевать. Дашутка не слушала его, Гладила только, думая о своём. И на яблоко глядела. То манило и блестело. До обеда Даша ждать не смогла, Наклонилась и кусок проглотила враз. И тут вдруг резко побледнела вся, Белые ручки опустила вниз она, Пошатнулась, не дыша, И начала падать, не спеша. Закатились яркие глаза, И она на пол тогда С тихим, не громким, звуком упала И совсем недвижна стала. Братья в ту пору домой Возвращалися толпой. Только во двор зашли все враз, К ним пёсик кинулся тотчас. — «Ох, не минуем мы печали», — Ростислав, переглянувшись с другими, промолвил. Вот до двери всемером добрались. Пёс, на яблочко бросаясь, Проглотил всё, не кусая. Упал на пол и издох. Напоено Ядом было, видимо, оно. Перед мертвою Дашуткой Братья опустились на пол. Стало жутко. Все поникли головой. И с молитвою святой С пола подняли, одели, Хоронить её хотели, Но передумали. Она, Как под крылышком у сна, Три дня тихонечко лежала. И совсем уж не дышала. А через трое суток они Обряд сотворили и после вмиг Соорудили гроб хрустальный, Труп царевны положили туда печально, И толпой понесли в пустую гору, И в полуночную пору Гроб её к шести столбам На цепях чугунных там Привинтили. Алексей сказал, пред мертвою сестрой Сотворив поклон земной: — «Спи во гробе. Вдруг погасла, жертвой злобе, На земле твоя краса. Дух твой примут небеса. Нами ты была любима И для Сергея одного хранима. Не досталась никому, Только гробу одному». В тот же день Вера, царица злая, Новость добрую ожидая, Втайне зеркало взяла И вопрос ему задала: — «Свет мой, зеркальце, скажи, Да всю правду доложи. Я ль на свете всех милее, Всех румяней да белее?» Она услышала в ответ: — «Да, Вера, ты прекрасна, спору нет. Ты на свете всех милее, Всех румяней и белее».***
За невестою своей Королевич тот, Сергей, Между тем по свету скачет. Нет как нет! Он горько плачет. Он уж спрашивал у всех, Но в ответ был только смех. И непонимание было, И молча лишь руками разводили. К жаркому солнышку наконец Обратился наш молодец: — «Кирилл, солнышко жаркое, приветствую! Ты ходишь Круглый год по небу. Сводишь Зиму с тёплою весной. Всех нас видишь под собой. Или откажешь мне в ответе? Не видал ли где на свете Ты Дашуты, царевны молодой? Я — жених ей». — «Свет ты мой», — Кирилл-солнце отвечал. — «Я царевну Дарью не видал. Может, её в живых уж нет. Разве Женя — это месяц, мой сосед, Где-нибудь её да встретил, Или след её приметил». Тёмной ночи королевич Сергей Еле дождался в тоске своей. Только кудрявый красавчик показался, Серёжа за ним с мольбой погнался: — «Месяц Женя, мой дружок, Позолоченный рожок, Ты встаёшь во тьме глубокой, Круглолицый, синеокий, И, обычай твой любя, Звёзды, как и люди, смотрят на тебя. Или откажешь мне в ответе? Не видал ли где на свете Ты Дашуты, царевны молодой? Я — жених ей». — «Братец мой», — отвечает Женя, месяц ясный. — «Не видал я царевны Даши, девы красной. На стороже я стою Только в очередь мою. Без меня Дарья, видно, Пробежала» — «Как обидно», — Сергей, поникнув, отвечал. А Евгений продолжал: — «Погоди. О ней, быть может, Ветер Петя знает. Он поможет. Ты к нему скорее иди. Не печалься. И прощай-прости» Наш Сергей, не унывая, К Петру кинулся, взывая: — «Ветер Пётр, ты могуч. Ты гоняешь стаи туч. Ты волнуешь сине море, Всюду веешь на просторе. Не боишься никого, Кроме Бога одного. Или откажешь мне в ответе? Не видал ли где на свете Ты Дашуты, царевны молодой? Я — жених её». — «Постой», — отвечает Пётр, ветер буйный. — «Там, за речкой тихоструйной, Есть высокая гора, В ней — глубокая нора. В той норе, во тьме печальной, Гроб качается хрустальный На цепях между столбов. Не видать ничьих следов Вокруг того пустого места. В том гробу твоя невеста» Пётр далее побежал. Наш Серёжа зарыдал И пошёл к пустому месту На прекрасную Дарью-невесту Поглядеть ещё хоть раз. Вот идёт, и поднялась Перед ним гора крутая. Вокруг неё — страна пустая. Под горою — тёмный вход. Серёжа скорей туда идёт. Перед ним, во мгле печальной, Гроб качается хрустальный, И в хрустальном гробе том Спит Дарья-царевна вечным сном. И о гроб невесты милой Сергей ударился всей силой. Гроб разбился. Даша вдруг Ожила, глядит вокруг Изумленными глазами, И, качаясь над цепями, Вздыхая, вмиг произнесла: — «Серёжа?! Как же долго я спала!» И встаёт она из гроба. Ах! И зарыдали оба. Они, болтая, на лошадь сели, Назад понеслись быстрее метелей. И трубит уже молва: Дочка Андрея-царя жива!***
Дома в ту пору без дела Злая Вера-мачеха сидела Перед зеркалом своим, Разговаривая с ним. Говорила: «Я ль всех милее, Всех румяней и белее?» А ей зеркало в ответ: — «Ты прекрасна, спору нет. Но Дарья всё же всех милее, Всех румяней и белее». Вера, быстренько вскочив, Роняя зеркало на пол и разбив, Прямо в двери побежала И Дарью резко повстречала. Тут её тоска злая взяла, И упала женщина на пол, умирая враз. Как только её похоронили, Свадьбу тотчас учинили. И с невестою своей Обвенчался королевич Сергей. Никто из нас с начала мира Не видал такого пира. Я, конечно, там не была, Ни мёда, ни пива, ничего не пила. Пожалуйста, простите меня за всё это. Не читайте, умоляю, лучше съешьте конфету. А тот, кто этот рассказ прочтёт, Пусть медаль себе повесит или прочь спокойно пойдёт. А теперь — прощайте, дамы и господа. Сказка закончена, и мне пора.