***
Изба была наполнена впечатлениями о прошедшем дне. О ведении боя, о высоко поднимающемся пламени от горящих мессеров и о том, как приятно пахнет будущий ужин. Пару раз вспомнили и про не появлявшегося с момента прилёта Маэстро. — Командира не видывали? — Да, куда-то он запропастился… — Найдётся!.. — Не-пре-мен-но! Непременно найдётся! — в свойственной ему вальяжной манере проговорил Кузнечик, подходя к парням. — Ты-то больше всех знаешь, — усмехнулся с другого конца стола Алябьев. — Может, и не больше, но кое-что важное — точно, то-ва-рищ! — он уселся рядом с друзьями, под их громкий хохот, — так, мои дорогие, и чем сегодня трапезничаем? И снова гул в избе стал плохо различим на реплики. Слишком насыщенным был день. Слишком сильно все устали, чтобы думать о том, как и что сказать. Но всё-таки громкие голоса лётчиков на минуту удалось прервать. — Всё готово, ждёт вас, остывает, — с улыбкой на лице крикнул повар, просунув голову в окошко в стене, отделяющей столовую часть от той, где талантливые руки готовили всё самое лучше для целой оравы солдат. Тут ещё и майор ввалился: — Товарищи ужинающие, сегодня без песенного антракта…— а в ответ возмущённые возгласы сидящих. — Маэстро отлучился по делам вышестоящим, вот так, — майор улыбнулся, — но это только на вечер. Всем есть! А не то остынет… И вот он уже вместе с остальными, правда, чуть поодаль ужинает, обсуждая прошедшие события. И, кажется, никто уже и не думает, куда подевался командир. Разве что Сергей угрюмо посматривает в сторону выхода, но и его вскоре занимают разговорами о том и о сём. А что же до командира?..***
Солнце плавно заходило за горизонт. Медленно-медленно опускаясь, оно окрашивало линию облаков в разные оттенки фиолетового цвета. Тепло от уходящего светила немного плавило воздух, который уже начинал наполняться свежестью. Странный, слишком спокойный для войны вечер… — Хорошо сегодня полетали, погодка тоже радует… — улыбался механик, жующий горбушку. — Да уж, Макарыч, прав ты, как всегда, — проговорил Маэстро, вытирая облитые холодной водой волосы. — Ты, кстати говоря, знаешь, что там? — Г-хде? Маэстро указал ему на тоненькую полоску леса, разделяющую поле и аэродром. — Там самолёты женской эскадрильи, товарищ капитан, — мягко ответил механик, — маскируют они их там. — Откуда ж им там взяться? — Так перебазировались, товарищ капитан, говорил же товарищ майор — громко кашлянул Макарыч, — сходите-ка, посмотрите. — От тетеря я глухая! Ладно, Макарыч, ты иди, скажи Ивану, чтоб к ужину не ждал, а я… пойду узнаю, что там за маскировочное бюро такое. — Есть! — строго сказал Макарыч, не переставая довольно улыбаться.***
В голове перекликались разные песни. «Смуглянка» — весёлая, задорная — вдруг подменилась строками «Землянки», а там уж и «Тёмная ночь» вспомнилась… Напевая последнюю, Маэстро приблизился к самолётам. И действительно, стоят, родненькие. И кто-то рядом с одним из них. — Кузнечик, черт тебя подери, никаких женитьб до совершеннолетия! — не выдержал Маэстро, увидев паренька, — одного Ромео хватит, — уже чуть мягче проговорил он, даже улыбнувшись от увиденной картины. — З-здравие желаю, товарищ капитан… а мы тут… — Вы тут… что? Лейтенант Александров! Быстро обратно! Дежурить по всему аэр-р-р-одрому! — Есть! — Кузнечик убежал, даже не став спорить с командиром. — Что ж Вы так с ним, товарищ капитан? — улыбнулась девушка, облокотившись на самолёт. — А Вы в курсе звания моего? — спокойно поинтересовался Титаренко, не в силах долго злиться. — Конечно в курсе, лейтенант Александров мне всё успел рассказать, — она всё ещё улыбалась. — Вот как, а Вы знали, что Ку… лейтенанту Александрову ещё нет 18? Девушка лишь усмехнулась. По-доброму. Она отпрянула от машины и начала возиться с краской: видимо, до этого рисовала звёздочки. — Знала, конечно, — сказала она, ища трафарет, — и полную дату его рождения тоже. Он мне родной брат. Я старше на четыре года. — Ах, вот как… — капитан улыбнулся, — Вы уж простите меня… да и раз так получилось, предоставлюсь полностью, капитан Алексей Титаренко, — он протянул ей руку. — Александрова Настя, старший лейтенант, — она аккуратно положила свою руку в его ладонь. Нелепое, смешное рукопожатие. Её пальцы были сильно длиннее и холоднее его. И от этих чужих рук командира стало немного теплее. Кажется, всё это время веселящаяся и смело улыбающаяся Настя впервые смутилась. Как и бывалый капитан Титаренко. Наконец они смогли разжать друг другу руки. Маэстро оглядел новую знакомую: на полголовы выше его, колоски с сильно выбивающимися прядками светлых, кажется, выгоревших волос, голубые глаза… В этих глаза попал закатный луч. Получившийся цвет напомнил Титаренко речку. Она была прозрачной, протекала где-то недалеко от могучего Днепра. Течения в ней практически не было. Титаренко не помнил ничего, кроме того, что она была очень тёплой, а на дне был мягкий, даже горячий, нагретый солнцем вязкий песок. Обычная девочка, хорошенькие черты… А чем-то до боли знакомые. Только Титаренко не помнил, сам ли он придумал этот образ или видывал когда-то. Некогда ему было помнить такое. До поры до времени… — Лёша, можно просто Лёша, — зачем-то сказал он. — Простите, звание не позволяет, да и мы не зна… — Так это запросто можно исправить, — Маэстро махнул рукой. — Можем по полю тогда пройтись, — предложила девушка. — Только звёздочки дорисую, — продолжила она, — да простят меня немецкие асы, сегодня игра была не в их пользу, — она улыбнулась зубами, щурясь от солнечных лучей. — Сразу троих, от как! А на поле пойдёмте, давайте, — он отошёл в сторону, чтобы закурить. Лейтенанта долго ждать не пришлось: что-напевая под нос, она закончила с работой, отмыла руки и повернулась к капитану, стоявшему близ деревца. — Идёмте!***
Уже и не видать было того, что под ногами, — темень. Только звёзды освещали открытые пространства. — Я ещё стихи люблю, как и… как вы его там называете, Кузнечик, — Настя тихонько засмеялась, — мы в детстве всегда на стульях стояли и рассказывали наперебой всякие произведения. Потом выросли, стали уже взрослые вещи обсуждать, декламировать. Он смешной такой, да и я не сильно ушла от него, просто старше. Немного серьёзней… — Уж серьёзности и ему не занимать, он тот ещё философ. — И комик… — улыбнулась она, — Вы… Вы только не обижайте его, ладно? Он хороший, с ним всё можно обсудить, обо всём договориться… — взгляд потускнел. — Боитесь за него? — опустил голову Маэстро. — Как не бояться… больше, чем за себя, — вздохнула она, сложив руки на груди. Стало зябко. Маэстро не знал, что ответить. Хотя обычно слова всегда сами себя находили. Ему во спасение совсем рядом показался самолёт Александровой. — Вот мы пришли обратно… Настя, может, всё-таки, на «ты»? — Может, всё-таки… — она улыбнулась и посмотрела в добрые глаза капитана. — Вот и хорошо. Одну тебя не оставлю, провожу. — Волки не съедят, не бойтесь, — она почему-то не могла называть командира, хоть и не её, на «ты». — Тут у нас волки — похуже настоящих, — помрачнел Маэстро. — Хорошо, идёмте. По дороге Титаренко обнаружил спавшую с плеч шевретку. Осторожно накинул её на лейтенанта, которую холод ночи начал пронизывать. Потом он долго извинялся, что за разговором совсем не заметил, как заставил её мерзнуть, а она лишь отмахивалась, звонко-звонко смеясь. Обычная девочка. Только очень взрослая девочка. Но с ней Маэстро чувствовал себя задиристым юношей, немного робевшим перед старшими дамами. А она, очень взрослая девочка, рядом с Маэстро стала совсем ребёнком. Косички были под стать этому образу. И смех, искренний, разливался по жилам необъяснимым счастьем для обоих. Он постоянно рассказывал байки, в которые она почему-то так смешно не верила, но постоянно слышала в ответ: «Так и было! Ну, что ты, не смейся!». Она в свою очередь говорила о поэзии, о танцах, описывала пейзаж вокруг. А он только лишь заворожённо слушал. Увидь это парни, они бы точно не поверили своим глазам. — Ну… вот мы и на месте… до свидания! — Вера в нашу будущую встречу уже радует! — Вы самоуверенный! — рассмеялась она. Маэстро расплылся в улыбке: — Спасибо за вечер, то-ва-рищ стар-р-р-ший лейтенант Александр-р-ова! Ещё встретимся! — Спасибо за вечер, товарищ Маэстро! — она улыбнулась, помахала ему рукой и побежала к своим, но резко остановилась, — я правда верю, что мы ещё встретимся! И в небе тоже встретимся! — и она пошла спокойно вперёд, не став торопиться. — Так точно… и в небе… ну, не оглядываясь! — Маэстро махнул рукой. Убедившись, что Александрова добралась до избы, он побрёл назад: медленно, держась за пряжку ремня, разглядывая тёмные очертания вокруг. Что-то творилось с ним. Что-то, уже случавшееся, но случавшееся когда-то давно. Уж точно не на войне.***
Солнце поднималось над деревьями. Ночная свежесть перемешивалась с тёплым воздухом, лёгкий ветерок подёргивал листья. Роса ещё не успела высохнуть и щекотала лицо Маэстро, возившегося с утра пораньше в поле. Неловко, но старательно, он рвал цветы, растущие близ леса, выбирая самые яркие. Их было совсем немного, но ему удалось собрать разноцветный букет. Маэстро глядел на него с добротой и тоской… Сам не зная почему. Резкий порыв ветра отвлёк его от пёстрого собрания. — «Сели!» — подумал он.***
Ближайший аэродром стал заполнятся вернувшимися из утреннего боя самолётами. Маэстро направился к уже знакомому укрытию. — Пришёл пожелать Вам доброго утра… но, смотрю, оно началось намного раньше моего… Он заговорил с только что вылезшей из кабины девушкой. В синем сдельном костюме она казалось ещё более вытянутой, чем прежде. — А мы снова на «Вы»? — улыбнулась она, поправляя пучок на затылке, — две рисуй, — параллельно давая указания механику. — Да это я так… — Маэстро приблизился к ней, — вот! — и наконец достал из-за спины букетик. Секунду помедлив, Александрова изменилась в лице: «он что, с ума сошёл?», — подумала она. Да даже если и сошёл. Ей стало безумно приятно. И глаза её наполнились той добротой, с которой прошедшей ночью смотрел не неё капитан. — Как пахнут… — она обхватила тоненькими пальцами стебельки, — спасибо, товарищ капитан!***
— Дни сменяют ночи, как и ночи дни. Всё преходящее, а музыка — вечна! — Так точно, товарищ капитан, — еле слышно проговорила Александрова, поёрзав головой, лежавшей на неудобном погоне командира, — закат сегодня какой… аж петь хочется! — Так ты спой, спой! — он легонько потрепал её волосы. — Секунду, дай собраться… — напевая мелодию, немного покачиваясь вместе с её Маэстро, она начала: «Бьется в тесной печурке огонь, На поленьях смола, как слеза. И поет мне в землянке гармонь Про улыбку твою и глаза.» Маэстро подхватил: «Про тебя мне шептали кусты В белоснежных полях под Москвой. Я хочу, чтобы слышала ты, Как тоскует мой голос живой…» Он взглянул украдкой на неё, не видя ничего, кроме пшеничных волос и краешка лица. А она продолжала петь. Мелодия снова плавно перешла в слова: «Ты сейчас далеко, далеко, Между нами снега и снега. До тебя мне дойти не легко, А до смерти — четыре шага.» Она оглянулась на Титаренко, осторожно положив руку на его китель. А он продолжил: «Пой, гармоника, вьюге назло, Заплутавшее счастье зови. Мне в холодной землянке тепло От моей негасимой любви…» — От моей негасимой любви… — пропели они в унисон. Только ближе придвинувшись друг другу, они смотрели на прощающееся солнце. Шумели берёзки поблизости. Тёплая земля согревала. То ли ещё будет… А сейчас быть любви и музыке! Будем жить, товарищи!