***
Саске оттянул его ягодицу в сторону, мягко прошелся пальцами по яйцам вверх и в смешанных чувствах уткнулся пальцами в ложбинку ануса. Потер на пробу. Потянулся за смазкой рядом. Тюбик был любопытный — он таких еще не видел — прозрачный и выдавливался с ощутимым усилием. Почему он обращал внимание на все это он бы так прямо бы и не признался. Нервничал, конечно. Сильно. Не нервничать было сложно. — Добавь еще, если почувствуешь, что не хватает, — проговорил Итачи, пока Саске вдохновенно растирал смазку пальцами. Она была вязкая, тянулась нитями. — Прости, наверное, мне стоило бы сделать это самому. Наверное, стоило бы. Наверное. Вот только Саске согласиться с этим никак не хочет. Он сжимает левую ягодицу — предупреждение, буквально — и осторожно проталкивает средний палец. Он проходит легко, мягко, совсем не сложно. — Нии-сан? Все хорошо? — спрашивает он все равно, облизывая языком пересохший рот. — Хорошо, — соглашается Итачи. Хорошо — это… хорошо. Он так нервничает. Так нервничает, что подготовка тянется долго, долго — но Итачи не жалуется. Он совсем не говорит, только издает что-то странное — Саске назвал бы это всхлипом, но это слово с его старшим братом совсем не вяжется. У его старшего брата член твердый-твердый все еще, несмотря на то, насколько Саске затянул с растяжкой. Это Саске проверяет другой рукой и сам дуреет от своей храбрости. — Можно, нии-сан? — спрашивает он наконец, медленно вынимая пальцы. Ему так сильно, так хочется, а руки почему-то трясутся. — Можно, — разрешает Итачи и переступает коленями. Наверное, ему неудобно в этой позе стоять столько времени — и Саске совестно. Неловко он снова давит на адский тюбик. Размазывает вязкость по своему члену. Он девственник во всех отношениях и совсем не понимает, почему их первый раз происходит именно так. Саске неловко опирается рукой на его, Итачи, поясницу, а другой рукой вжимает головку члена в его влажный, растянутый анус. Решает перестать бояться. Поэтому боится и вталкивается медленно, напряженно. Итачи мычит. — Нии-сан? — окликает Саске испуганно. — Тебе не больно? А сам смотрит на то, как старший брат растягивается вокруг его члена. Господи. — Все хорошо. Продолжай. Итачи утыкается лбом в подушку и его лопатки выделяются еще сильнее. Саске задерживает дыхание, пока входит до конца, и когда наконец касается своими бедер чужих — и более того, когда ощущает это еще явнее — широко раскрытыми глазами смотрит на брата. Протягивает руку и с нажимом прослеживает пальцами путь от ребер до косточки бедра. — Нии-сан, — выдает пусто. — Да, Саске? — Мне… — Двигайся, Саске. Он захлопывает рот и находит другой ладонью твердое место над ягодицами. Упирается туда. Облизывает губы снова. Тянет свои бедра назад и вздрагивает весь. Его старший брат обхватывает его, обволакивает, горячим, таким горячим… Саске тянется назад и ощущает собой, своим членом, шелковость и мягкость внутренних стенок. У него перехватывает дыхание. Он толкается вперед, снова ощущая каждое касание. Итачи мычит. Еще раз. Саске смотрит широко открытыми. Спускает ниже дрожащую правую руку и оттягивает ягодицу в сторону снова. Потому что ему можно. Потому что Итачи ему позволяет. Многое позволяет, вообще-то, но именно сейчас — растягивать себя, наполнять себя, трогать себя, рассматривать себя… Смотреть восторженно и глупо на место соединения и ощущать. Саске входит во вкус. Спрашивает: — Так, нии-сан? Тебе нравится? И толкается увлеченнее. Чаще. Конечно, нравится. Конечно, сдается Саске первым. Один из толчков проходится по-особому — он будто себя изнутри задел где-то, нервы вылизал. Саске задыхается и содрогается весь, вжимается в брата и старается ощутить все, что только можно. Выплескивается внутрь. Нервничает. У него дрожат колени; он отстраняется — член мягко покидает жар и влажность — и снова кладет руки Итачи на поясницу — медом ему там намазано, что-ли? — Нии-сан, перевернись, пожалуйста. Итачи почему-то молча ложится на спину и — да — он еще нет, совсем нет, возбужденный до ужаса. Саске двигается на своих дрожащих коленях — очень неловко и резковато — и опускает лицо вниз. Прижимается им к твердому члену. Трется, как котенок; капающая смазка пачкает ему над бровью. Жмется носом, щеками и губами — горячо-горячо выцеловывает основание, ниже, тянет руку — потрогать, и снова жмется лицом. Притискивает член к своей щеке влажной рукой и поднимает глаза. Итачи смотрит прямо на него — это потрясающе — и тоже ощущает все сразу, наверное. Саске опускается снова, чтобы вылизать и погладить яйца. Он буквально ощущает, как от него жаром веет и как веет жаром от Итачи здесь. Если бы Итачи все еще задумывался о морали — хоть когда-нибудь, в качестве досуга, а не запрещал себе развивать эту мысль вообще — он бы устыдился того, как его младший брат жмется там, где ему не следовало бы. Он не задумывается. Это хорошо. Наверное. Когда Саске заигрывается всласть, и Итачи измазывает ему не только над бровью и на щеках смазкой, но еще и спермой где попало, у него ощущение, будто он сделал что-то невероятное. Что-то нереальное. Итачи содрогается и Саске крепко держит его за бедра. Хорошо. Итачи садится и тянется рукой, гладит пальцами Саске лицо. Размазывает зачем-то, не в состоянии выразить свою неподъемную нежность иначе. У Саске снова во рту сохнет: — Прости, что я… — Все хорошо. Умничка.***