Ils ont dansé toute la nuit

Всё началось со слов: «поехали на море?». Было раннее июньское утро. Ацуши не желает расставаться с маревом сна, но чей-то мягкий смех и сладкий запах завтрака с кухни заставляет разлепить веки и сонно уставиться куда-то в сторону выхода из спальни. В дверном проёме стоял Акутагава, оперевшись плечом о косяк и держа в руках чашку с наверняка зелёным чаем. — Ты так забавно морщишь нос во сне. — фыркает Рюноске и, делая глоток, подходит к кровати, садясь на край. — И тебе доброе утро. — бурчит Ацуши, потягиваясь. Затёкшие после сна мышцы приятно покалывало, что вызвало довольную улыбку. — М-м, я думал, этот чай для меня. Акутагава усмехается, отставляя чашку на тумбу, стоящую неподалёку. Взгляд по привычке цепляется за электронные часы, статуэтку в виде тигра и фотографию, на которой, несомненно, они с Ацуши. Так тепло. — Твой чай и завтрак ждут тебя на кухне, соня. — проговаривает Рюноске, но в противовес своим словам наваливается на парня, крепко обнимая. Накаджима чуть ли не мурлычет — не секрет, что словам его возлюбленный предпочитает действия, но это всегда так трепетно, глубоко, что, кажется, трогает до самой души. Акутагава жмётся доверительно и чуть сползает, устраиваясь на груди. Сердце тигра стучит в комфортном ритме и это, пожалуй, самая лучшая музыка во Вселенной. Ацуши запускает пальцы в волосы Рюноске, ерошит их, поглаживает кожу головы и наслаждается моментом. Утро — их любимое время; даже несмотря на то, что Накаджима спит куда дольше своего парня, они всё равно любят эту раннюю тёплую рутину — поцелуи в лоб, щёки и губы, завтрак в постель или на кухне, крепкие объятия и разговоры ни о чём. — Поехали на море? — слова слетают с губ прежде, чем Ацуши мог бы их обдумать как следует. Пальцы на миг застывают, прекращая поглаживания, но вскоре возобновляют движения снова. Акутагава не отвечает некоторое время и Накаджима думает, что тот попросту заснул, но неожиданные касания пальцев к бокам говорят об обратном. — Куда поедем? Ацуши радостно подскакивает, едва не скидывая с себя парня, который, впрочем, привык уже к таким резким, радостным всплескам эмоций. — Ты согласен, согласен! — воодушевлённо тараторит тигр, совсем не замечая выгнутую худую бровь и бормотание: «почему я должен быть не?» — Я хочу... Варианты Накаджимы включали в себя курортные города чёрт знает где, поэтому, немного поразмыслив, они решили выбрать курортный город в четырёх часах езды от Йокогамы. Сама местность была раем для спокойного, семейного отдыха, а значит ничего экстраординарного быть не должно. Им действительно часто не хватало чего-то такого — тихого, степенного и размеренного. Вся техническая часть легла на плечи Акутагавы — проработать маршрут, узнать, где можно перекусить, а какие достопримечательности можно посетить. Конечно же, забронировать номер в отеле на пару дней и перечислить на специальную карту необходимое количество денег. Всё остальное было за Ацуши: достать из недр шкафа пляжные принадлежности, отыскать солнцезащитные крема (ему то всё равно было, но вот Рюноске чертовски быстро сгорал на солнце), подготовить еду, которую они будут есть в дороге, и прочее. Сборы заняли всё утро, поэтому было решено выдвигаться ближе к двенадцати дня. На дворе стояла весьма хорошая погода: было не жарко, а совсем уж тепло и легко. Лёгкий ветерок добавлял приятную прохладу, целовал щёки. Ацуши, в последний раз проверив всё по дому, накинул на голову панамку задорного жёлтого цвета и, закрыв дверь на ключ, спустился вниз, туда, где рядом с машиной его уже поджидал Акутагава. — Ты выглядишь бесподобно. — промурлыкал Накаджима, подходя к возлюбленному почти вплотную и целуя того в кончик носа. Рюноске фыркнул, выгнув бровь, и отвёл взгляд. Румянец окрасил его скулы — и это лучший показатель, нежели ответ на комплимент словами. Ацуши улыбнулся, провёл кончиками пальцев по щеке и уже хотел открыть дверь в салон, как услышал то, что заставило его сердце сделать бешено сальто назад: — А ты прекраснее всех звёзд, что я видел. Акутагава прошёл к водительской двери и, отворив ту, сел в машину. Накаджима ещё пару минут стоял в приятном ступоре, пялясь в никуда со счастливой улыбкой, а потом всё же также оказался в машине. Окинув внимательным взглядом фигуру возлюбленного, Ацуши ещё раз убедился в правдивости своих слов. Тот был аристократически бледен, даже несмотря на вечно палящее солнце, как всегда красив и немного хмур. В дорогу он надел лёгкую гавайскую рубашку с чётко выделяющимися принтом красного дракона, шорты до колена и конверсы. — Мне кажется, ты сейчас и без моря поплывёшь. — хрипло шепчет Рюноске, вырывая парня из чертогов фантазии, и, ухмыляясь, склоняется к Накаджиме. Ацуши не знает, от чего ему больше плохорошо — от такого красноречивого намёка или от любимых губ, что так трепетно касаются его, сминают мягко, и действительно превращают в какое-то подобие растёкщейся жидкости. Поцелуй выходит со вкусом зелёного чая, мяты и совсем немного крема от загара. Отрываясь от губ Накаджимы, Акутагава сбито дышит, облизывается и, смотря прямо в глаза, спрашивает: — Поехали? — Поехали. — вторят ему, улыбаясь так солнечно и легко. Они выезжают даже раньше двенадцати дня, значит в место назначения должны прибыть тоже раньше. Ацуши протягивает Рюноске солнцезащитные очки и тот, кивнув, надевает их. Лицо трогает счастливая улыбка — ещё каких-то несколько лет назад он даже не мог предполагать, что его жизнь так круто повернётся. Кто бы мог подумать, что человек, сильно ранивший его друзей, его самого и отрезавший способностью ему ногу, станет ближе, чем кто-либо? Их дикая нелюбовь друг к другу постепенно разбилась вдребезги, являя за собой то ли полное безразличие, то ли обречённое смирение. После этого произошло затишье — они были хорошими напарниками, они действительно не боялись доверить друг другу спину в бою, но за пределами работы не были даже знакомыми. Однако время и некоторые обстоятельства столкнулись вновь, но уже мягко, ненавязчиво, словно лепестки сакуры на лёгком весеннем ветру. Притереться друг к другу было сложно: Акутагава постоянно закрывался в себе, Ацуши же — раздражался. Взявшись за ум, было решено поработать над взаимоотношениями. Говорить словами через рот — тоже важно, особенно в таких случаях, верно? Постепенно оказалось, что можно раскрыть душу, не боясь, что её разорвут в пух и прах вновь, оказалось, что некоторые раны перестают кровоточить, если поделиться болью с близким, оказалось, что это не так страшно — доверять. Акутагава стал более открытым, Ацуши — более понимающим, спокойным. И в какой-то момент мафиози понял, что где-то он, видимо, допустил ошибку, ведь на друзей не должно так бешено реагировать сердце, верно? Когда Накаджима улыбался или смеялся, оно делало сальто, а когда невзначай касался ладони или плеча — и вовсе грозилось пробить бедные, хилые рёбра. — О-о, ты влюбился, мой друг. — хитро тянул Накахара, помешивая красное полусладкое в бокале, что они сегодня выпивали по такому замечательному поводу. — Я вляпался, Чуя-сан. — сокрушенно вздыхая, проговаривал Рюноске, залпом выпивая благородный напиток, заслужив шипение со стороны о том, что «так вино не пьют, ты что творишь!» Как ни странно, но о самой влюблённости первым понял как раз-таки Акутагава. Каким бы открытым и продвинутым в общении Ацуши ни был, его тупость в таких делах переходила все допустимые границы. И когда все — что Портовая Мафия, что Вооружённое Детективное Агентство — заметили, что тигр влюбился, Рюноске решил пойти ва-банк. Это было, конечно, очень рискованно — целовать глупого Ацуши у всех на глазах, но Акутагаве понравилось. И задушенно-удивлённое пищание, и ощущение губ, что, оказывается, уже отвечали на поцелуй, и радостные визги коллег где-то неподалёку. Ну и, конечно же, сам Ацуши понравился. Очень. — Ты уже, наверное, с полчаса лыбу давишь. — Рюноске нагло вырывает Накаджиму из воспоминаний. — Поделись со мной, а то я устал слушать Twice, хочу послушать тебя. Ацуши смеётся, удобнее устраиваясь на сидении. Для большего комфорта было бы классно отстегнуть ремень безопасности, но он знает, что это будет беспокоить Акутагаву, поэтому забивает на столь незначительную вещь. — Я лучше музыки? — Ты лучше всего мира. Ох. Ох, кажется, в салоне стало как-то слишком жарко, несмотря на работающий кондиционер. Накаджима окидывает взглядом лицо Рюноске: оно расслаблено, меж бровей нет обычной хмурой складочки, а на устах играет улыбка. Ох, боже, он так счастлив. — Я просто думал о нас. — пожимая плечами, Ацуши жестикулирует руками, пытаясь правильно донести не только мысль, но и свои чувства. — То, через что мы прошли. Это был определённо трудный путь. И он продолжается. Но я счастлив, потому что мы идём вместе. Рука об руку. Я знаю, что если у меня что-то будет не получатся — ты поможешь мне, ровно как и наоборот — я тебе. Если у кого-то из нас наступят тёмные времена, мы не отвернёмся друг от друга. Уверен в этом. Мы сильные, и я так горжусь нами, нашей проделанной работой, тем, как мы изменились. Я... — он сглатывает ошарашенно, явно не думавший, что выдаст такую тираду. — Я люблю тебя, Рюноске. Акутагава судорожно дышит, крепко вцепившись в руль. Он мысленно благодарит Вселенную за то, что сейчас на дороге, к удивлению, мало машин, потому что мозг на какое-то время отключается напрочь, потому что «как вообще тигр может говорить такие вещи так... легко?». А потом понимает: нет, не легко. У Накаджимы похожее прошлое, ему тоже много кто причинил боль. Это всегда страшно — открываться кому-то раз за разом, потому что всё равно в закоулках останется глупый страх предательства. Рюноске ценит Ацуши. Ценит то, что он, по сути, первое время стойко терпел невыносимую, вспыльчивую натуру мафиози, за которой оказалась очень и очень ранимая, слабая душа. Рюноске с детства носил маску несгибаемого человека, человека без эмоций, но Ацуши снял эту вещь к чёрту — не резко и грубо, а аккуратно, постепенно и плавно. Они обнажили перед друг другом души, ожидая боли, ножа в спине или чего-то похуже, но они слишком дорожили друг другом, чтобы сделать это. Акутагава сворачивает на заправку, останавливается у бензоколонки, но выходить из салона не спешит. Отстёгивает свой ремень безопасности, Накаджимы тоже, а потом притягивает парня к себе, сгребая в охапку и крепко-крепко обнимает. Пальцы дрожат, тигр наверняка чувствует это плечами, а неровное дыхание опаляет кожу шеи, заставляя ту покрыться мурашками. — Спасибо, что ты рядом. Я люблю тебя. — шепчет мафиози, судорожно вытягивая носом воздух. Детектив обнимает в ответ, оставляет на виске едва ощутимый поцелуй и улыбается, улыбается, улыбается. Он так счастлив, как счастлив, пожалуй, не был, даже обретя новый дом в лице агентства. Через некоторые мгновения они отстраняются друг от друга. Ацуши целует Акутагаву в нос, говорит заправиться, пока он сходит в магазин, чтобы купить кофе и сладкого, потому что «быть в путешествии и ни разу не отведать еды из придорожных ларьков — кощунство». Никто не спорит. Накаджима возвращается с купленной добычей как раз тогда, когда Рюноске заканчивает со всем и уже садится в машину. Он следует за ним, закрывает за собой дверь и передаёт стаканчик с кофе парню, затем делает глоток из своего и блаженно закатывает глаза. — Я так люблю вкус капучино в путешествиях! Акутагава усмехается, продолжая пить и поглядывать на своего возлюбленного. Влажные губы, по которым постоянно проскальзывает кончик языка, искры счастья в глазах — произведение искусства, не иначе. — О, я ещё взял нам помидорные крекеры. — он открывает пачку зубами, не замечая удивлённый взгляд со стороны, и ставит на панель. — Мы как-то всем агентством ездили на источники, так что эти вкусные штуки — первое, что я попробовал в дороге. Мне понравилось. Рюноске не сомневается в том, что крекеры вкусные. Даже если ему не понравятся они — они всё ещё нравятся Накаджиме, а это самое главное. Он допивает кофе, тянется рукой в раскрытую упаковку, выуживает одну штучку и закидывает себе в рот. — И правда вкусные. — прожевав, говорит Акутагава, съедая ещё парочку. — А я что говорил! — деланно важно тянет тигр, а затем внезапно крадёт тягучий поцелуй. Их губы — солёные от крекеров и сладкие от капучино, но их всё устраивает, им всё нравится. Путешествие продолжается, когда Рюноске вновь выруливает на дорогу. Им осталось ехать всего четыре часа — Ацуши уже пару раз порывался сменить своего прекрасного водителя, дабы тот отдохнул, но он лишь отмахнулся, сказав, что даст ему машину лишь на обратном пути. Сейчас — отдых. Ацуши действительно его заслужил. За окном проплывают города и деревни. Накаджима внимательно и с неподдельным интересом рассматривает всё-всё-всё, не желая упустить что-то важное. Истина кроется в деталях, поэтому через какое-то время он тянется на заднее сидение за рюкзаком и выуживает из него увесистый и потрёпанный жизнью зелёный блокнот со смешной и милой лягушкой на обложке. Внутри — почти вся жизнь. Маленькие заметки о тех или иных днях, расписанные цели и мечты, страницы, наполненные страхом и болью, художественные зарисовки и совсем немного рисунков — он не особо умеет рисовать, но пытается научиться. Ацуши открывает блокнот с чистого листа и записывает всё, что приходит в голову: сегодняшнее прекрасное утро, губы Рюноске со вкусом зелёного чая, объятия, только начавшееся путешествие, любимая музыка в дороге, смешной разговор, подслушанный нечайно в магазинчике на заправке, капучино и помидорные крекеры, внезапно украденный поцелуй, красоты вокруг и представления о море в городе, в котором он ни разу, к слову, не был. Сморенный теплом и любовью, Ацуши так и засыпает до конца поездки. И снится ему удивительный вечер, руки, что так заботливо обнимают и прижимают к себе, поцелуи в губы и шипящий звук белоснежных волн. — Хэй, просыпайся. — кто-то тормошит его за плечо и Накаджима вскидывается, вздрагивая и роняя с колен блокнот и ручку. — Извини, я тебя испугал. Тигр сонно и немного глупо пару раз хлопает глазами, зевает сладко, а потом приходит в себя, возвращаясь в этот мир. Перед ним — Акутагава, немного уставший, но в целом довольный всем. Через лобовое стекло виден отель, куда они уже приехали, а где-то за ним, чуть подальше, можно разглядеть полоску бескрайнего моря. — Мы уже приехали! — поражённо выдыхает Накаджима, чувствуя как улыбка сама по себе расползается по лицу и как кончики пальцев покалывает от предвкушения. — Я столько проспал... Рюноске ерошит его волосы, а затем, притянув к себе, целует в висок. — Ничего страшного. Ты отдохнул. Ацуши пропускает мысль о том, что у него всё затекло, что он всё, что можно и нельзя отсидел себе, но не облачает её вслух. Они вместе выходят из машины, забирают вещи и проходят в отель. Вот, что бывает, если оставить выбор места пребывания на плечах мафиози. Здание среднего размера, но чуть выше его названия расположены пять звёзд. Конечно, комфорт — очень важен, тем более, когда за него есть возможность заплатить и не остаться при этом без гроша в кармане. Внутри холл просторный, с множеством зеркал; стойка регистрации выполнена из красного дерева, а швейцар*, стоящий возле неё и ожидающий, когда же ему передадут чемоданы, дабы отнести их в номер постояльцев, был одет в дорогую, явно качественную форму. Когда все регистрационные дела были выполнены, а в руках Акутагавы была красивая ключ-карта, Накаджима задал вопрос: — Тебе ведь надо отдохнуть? — дождавшись кивка, он продолжил, — Я хочу побродить по окрестностям прежде, чем мы отправимся на пляж. Ты не против? Рюноске улыбнулся уголком губ, немного прикрывая глаза. Рюкзак Ацуши плавно перекочевал из его рук в руки парня, а его заменой стала карта. — Не против. Но будь на связи, хорошо? Накаджима кивнул, поцеловал в кончик носа, обнял и покинул отель. В этом городе была совершенно другая погода: такая же тёплая для середины июня, но ощущалась как-то легче и приятнее. Ветерок, веющий со всех сторон, действительно был прохладным и это дарило наслаждение. Тигр закинул карту в карман шорт и двинулся в сторону побережья. Ему всегда нравилось бродить в одиночестве, рассматривая всех, прислушиваясь к каждому и запоминая интересные, иногда каверзные истории. Даже в каком-то незнакомом месте он чувствовал себя неотъемлемой частью его жизни; словно недостающая деталь пазла, давно потерянная где-то, но так вовремя найденная. Продавцы и продавщицы в небольших палатках предлагали абсолютно разный товар: от безделушек, магнитиков и подвесок до домашних вин, вкусной сдобы и сладостей. Сделав мысленную пометку вернуться сюда перед отъездом, дабы купить сувениров для коллег, Ацуши двинулся дальше, наконец покидая аллею палаток и попадая в какой-то парк. В нём почти не было людей, что совсем странно для времени и погоды, но и не ему жаловаться, когда всё устраивает. Деревья поражали своей красотой и изяществом; на ветвях, раскинувшихся на приличной высоте, сидели птицы, что лёгкой трелью перекликались между собой, а кое-где проскакивали даже ярко-рыжие белки. Накаджима устроился на скамейке и, запрокинув голову чуть назад, прикрыл глаза, переходя на тигринный слух и погружаясь в мелодичную какофонию звуков. Вероятно, он просидел так минут пятнадцать, пока его не отвлёк телефонный звонок. — Возвращайся скорее, я соскучился... — в трубке ворчит Акутагава и Ацуши от души тепло смеётся. — Конечно, если тебе хочется ещё погулять, то... — Нет, сейчас приду. Всё в порядке, Рю. — счастливую улыбку можно прочувствовать и через слова, поэтому он уверен, что у парня по ту сторону телефона алеют скулы. — Я тоже соскучился. Накаджима возвращается в отель, поднимается на нужный этаж, находит номер и открывает дверь. Несколько комнат, выделенных для них, поражают своей чистотой, явным комфортом и великолепием. Мафиози отыскивается в спальне и сразу же заключается в объятия. Ему так хорошо, он так счастлив — и этими чувствами он хочет поделиться с близким человеком, показать ему всё-всё и вдохнуть жизнь. — Привет. — Привет. Смех наполняет комнату, но они не спешат размыкать объятия. Рядом друг с другом спокойно, рядом друг с другом доверительно. — Идём на пляж? — спрашивает Акутагава, проводя кончиком носа по шее. Мурашки пробегают по коже, заставляя вздрогнуть. Ацуши улыбается, лишь крепче стискивая возлюбленного в своих руках. — Конечно. Ещё я нашёл парк тут неподалёку, так что обратно пойти можем через него. Сборы не занимают много времени. Так как время близится к закату, им не понадобится пляжный зонт; лишь мягкие полотенца, плавки, в которые они сразу же переоделись, и бутылка с водой. Пока они топают к морю, Акутагава обновляет крем от загара — к сожалению, в некоторых местах кожа уже покраснела, но не более; не болит и хорошо. А ещё тигр, заметив это, целует так нежно и трепетно, что можно забыть обо всём. На побережье уже не так много людей — чем ближе ночь, тем скорее все стягиваются к ресторанам, кафе и барам. Мягкие волны то и дело ласкают песчаный берег, с бурным шипением уходя назад, к глубине. Заходящее солнце окрашивает небо оранжевым светом, а по воде пускает апельсиновые блики. Ацуши смотрит на всю красоту, что распростёрлась перед ним, и, кажется, забывает как дышать. Акутагаве самую малость всё равно на то, что открывается перед ним. Но не всё равно на того, кто стоит рядом. Аметриновые глаза отражают в себе восхищение, манят и затягивают. Чувства подкатывают, застревая где-то поперёк глотки, но не принося дискомфорт; они, словно цунами, обрушиваются на них, топя с головой. — Давай потанцуем? — слова слетают с губ прежде, чем Рюноске успевает их обдумать. Из ресторана неподалёку раздаётся какая-то медленная, ритмичная мелодия. Ацуши не отвечает — лишь берёт за руку, тянет к воде, заставляя зайти в неё по колено. — Ты так красив. — шепчет Накаджима, прижимаясь ближе, и целует за ушком. Акутагава обнимает его, улыбаясь, и начинает мягко двигать бёдрами в такт песни с берега. Музыка льётся нежная, романтичная. Она ласкает их, пока они кружатся в воде, то и дело сталкиваясь ногами, смеясь, но неизменно получая удовольствие. Ноты проникают куда-то под кожу, устремляются в саму кровь и через неё попадают в сердце, будоража. Несмотря на то, что они находятся в общественном месте, танец становится интимнее. Жар горячей лавой разливается по телу, слабым электричеством покалывая кончики пальцев. Ртутные глаза смотрят в аметриновые, что сияют чистейшим Блаженством. Время вдруг замедляет свой бег и нет никого более их двоих. Рюноске прижимается губами к губам Ацуши, едва ли не мурлыча в поцелуй. Их движения такие томные, такие сладкие, что голову кружит нещадно. Одни пальцы скользят под свободную футболку, поглаживая бока и чуть сжимая, другие же — сжимают несильно чёрные волосы на затылке, вынуждая шумно выдохнуть. Этот момент словно медовая патока: тягучий, возбуждающий, проникновенный. Руки скользят по телам друг друга, а губы сминают чужие, но такие родные. Удовольствие заполняет буквально каждую клеточку тела и подводит к краю блаженства. — Ils ont dansé toute la nuit.— шепчет Акутагава, вытягивая возлюбленного из воды. Накаджима, ещё не отошедщий от танца и поцелуев, вслушивается в пленительный хриплый голос. Желание отрастить тигринные уши, чтобы в полной мере прослушать каждое мельчайшее колебание звука, возрастало в геометрической прогрессии. — Повтори, пожалуйста. — просит тигр, не сводя взгляда с желанных губ, которые растягиваются в доброй усмешке. — Ils ont dansé toute la nuit. И они снова целуются, даже не пытаясь обуздать бешеные чувства внутри.