Бездуховно, но душевно

Такое бывает: гормоны шалят, пролактин повышается — это естественно, а значит не безобразно. Но должно ли это быть настолько дурманяще возбуждающим? У Антона нет на это ответа, есть только инстинкты, которые требуют насадить омегу на член, повязать, оплодотворить. Арсений скулит, выгибается навстречу рукам, шарящим по телу, навстречу губам, дразнящим чувствительную до боли кожу груди. Антон обводит языком ареолу и оттягивает горошину, чтоб поддразнить, а Попов хнычет и мечется, сам не понимая, это невыносимо приятно или просто мучительно. Белая капелька появляется из щелки соска и стекает вниз, Антон ловит ее кончиком языка и ухмыляется, а Арсению хочется помереть от смущения. Шастун сдавливает грудь сильнее, присасывается к соску и рот заполняет сладковатая теплая жидкость, Антон намеренно не глотает, приоткрывает рот и облизывает губы, белые капли стекают по подбородку, а у Попова по бедрам течет смазка от до постыдного блядушной картинки перед глазами. Это хуже, чем когда Антон вылизывает его сзади, пачкаясь в смазке, хуже, чем когда глотает семя, это что-то настолько животное и запретное, что кружит голову. Арсений и сам готов молить об узле внутри, о горячей сперме, наполняющей до краев, стекающей из растраханной дырки, хочется попросить без резинки, чтобы наверняка залететь, чтобы грудь вздулась сильнее, чтобы футболка намокала от излишек молока. — Не дури, — улыбается ему Антон, раскатывая презерватив по члену. — Всему свое время, но пока, — он вновь касается припухших сосков и улыбается почти хищно, — я хочу насытиться.