Всё тот же

Всё началось с рваного, спонтанного поцелуя, скорее безвыходно-поддерживающего и надрывного, чем романтического. Поцелуя такого быстрого, что Обито даже не успел увидеть лица Какаши. Поцелуя, который случился, когда они буквально на минуту остались наедине перед самым первым судебным заседанием по делу Обито Учихи — когда опасность его жизни была, наверно, такой же серьёзной, как под завалом во время миссии на мосту Каннаби или перед лицом Кагуи Ооцоцуки. Но и в тот раз всё обошлось. На самом же деле та минутная заминка в смене охраны была не случайностью, а продуманными действиями Шикамару, которого долго и убедительно уговаривал на это Наруто. А тот видел, что несмотря на почти неотрывное общение Какаши и Обито до этого заседания, проработку отношений и повторное сближение через долгие разговоры, их отношения никак не могут перейти на новый уровень. Хотя это обязательно должно случиться. Наруто знает, что по-другому не может быть. Наруто знает это на личном опыте. Потому эти «случайные заминки» и поцелуи перед заседаниями стали традицией, неким талисманом, будто без него всё не могло пройти хорошо. А поцелуи стали более глубокими, вдумчивыми, осознанными, не такими истеричными. Но времени объясниться всё не находилось. И только спустя несколько месяцев, когда Обито перестали таскать по заседаниям и оставили ожидать решения в камере, они с Какаши нормально объяснились в любви друг к другу. Когда всё закончилось, когда Обито стараниями Какаши был освобождён от казни, он (для себя — закономерно и очевидно) пришёл забрать своего возлюбленного к себе. Выслушав Какаши, Обито произнёс: — Ты настолько одинок, что готов начать подобные отношения после тридцати? Хатаке видел, как тяжело давались эти вроде бы насмешливые слова. Он понимал, почему Обито решил завести этот разговор, поэтому и ответил совершенно серьёзно: — Мы уже начали, Обито. — Нет, ты прекрасно знаешь, о чём я говорю! — с чувством воскликнул он. — Мы не будем тайно целоваться по углам, как какие-то подростки! И время наших свиданий не будет ограничено ни часом, ни двумя. Нельзя будет выйти за пределы этих отношений, подумать и подышать воздухом, как ты выходил из камеры. Мы не будем обычной парой, мы оба станем отбросами общества, как скоро тебя приравняют ко мне. И никуда уже будет не деться, — обречённо выдохнул Обито, закончив свою безрадостную тираду. А потом добавил, тяжело посмотрев чёрными глазами из-под бровей: — Ты всю жизнь сейчас свою хоронишь. — Обито, как ты и сказал, я прекрасно всё это понимаю, — Какаши говорил серьёзно и уверенно, но с той любовной теплотой, которая всегда сквозит в разговоре с очень дорогим человеком. — Но в одном ты не прав — я воскрешаю, а не хороню свою жизнь. Я люблю тебя. Люблю. И буду любить тебя. И умру лишь тогда, когда силы любить тебя иссякнут, — твёрдо, но вместе с тем невероятно мягко закончил Какаши. — Бакакаши, какой же ты упрямый! — Обито сначала решительно воскликнул, а потом продолжил в тоне, почти умоляющем, — Прошу тебя, подумай ещё раз… Я не хочу опять делать тебя несчастным, я не хочу опять ломать тебе жизнь… — тут он спохватился и затараторил, думая, что Какаши не внимает его аргументам, потому что не так понял их. — Ты не подумай, я не обрываю наши отношения, это просто теперь невозможно, потому что я тоже очень тебя люблю. Мы могли бы так же продолжать, ты мог бы приходить ко мне в камеру… И я бы просто делал порученную мне работу, доживая свои годы. И всё было бы тихо и мирно. Но Какаши был непреклонен: — Ты прекрасно знаешь, что мы оба хотим не этого. В особенности: я не хочу, чтобы ты доживал свои годы. Я хочу, чтобы ты наконец пожил. — А ты уверен, что тебя хватит на всё это? — в тоне Обито вновь сквозила насмешливость. — Ведь я уже давно не тот мальчик, который любил Рин… — вот так он жёстко и кратко решил обозначить большую проблему, которая стояла за этими словами. Конечно, Обито давным-давно не светлый юноша, полный надежд, а мрачный взрослый с кучей разочарований — своих, чужих и тех, которым он стал причиной. И с соответствующими всему этому прогнозами дальнейшей жизни, частью которой так отчаянно хотел стать Какаши. Однако тот давно всё это понял все риски и проблемы, с которыми им — вдвоём — предстоит столкнуться. И так же давно всё решил. И, чтобы наконец убедить в этом Обито, Какаши ответил в его стиле: — Абсолютно уверен. Ведь я всё тот же мальчик, который любит Обито. После разговор был окончен. Только победа вовсе не была в очередной раз за Какаши. На самом деле она была за ними обоими. Обито и Какаши пошли в их дом. В старый заброшенный дом за пределами деревни, который ещё только предстояло освоить. Но пока им было не до этого. Какаши отправился готовить ужин, как во времена далёкого детства. И отправил Обито хотя бы как-то разобраться с комнатой, которую они определили как свою будущую спальню. В этот вечер остального мира для них будто не существовало вообще. Обычное пары списали бы это ощущение на атмосферу первого вечера в новом доме — первого вечера новой жизни с любимым. У всех так бывает, не только у Какаши и Обито. Однако только в первое время. А у них так будет всегда. Это являлось началом той самой сосредоточенности друг на друге и на этих отношениях, о которой предупреждал Обито. Но это было не плохо. Это было закономерно. И тот факт, что они находились сейчас там, где они находятся, подтвержал принятие ими этой закономерности. Пока Обито гремел вещами и мебелью в спальне, Какаши успел не только приготовить им ужин, но и намазать свою кожу кремом, чтобы она была более упругой и гладкой, и тактильные ощущения казались ярче и полнее. У него на эту ночь быльшие планы. Когда Обито пришёл на кухню, он обомлел. Там стоял Какаши в свободном шёлковом халате, который едва-едва держался на его плечах, оголяя грудь и ключицы. Это выглядело чертовски сексуально, но при этом очень естественно и расслабленно. А ещё привычно-правильно и непривычно-ново одновременно. Обито впервые видел столько открытого тела Какаши, потому что ограниченное время дозволенных свиданий не хотелось растрачивать попусту… Оба шиноби давно мечтали о подобном ужине. Было очень вкусно, а ещё они впервые вместе напились. Какаши бросал много долгих взглядов на Обито и всегда загадочно улыбался, когда встречался с его взглядом, а ещё они часто касались друг друга. Они были уже совсем пьяными, когда Обито спросил: — Ты меня соблазняешь, что ли? — Это же надо быть таким недогадливым… — усмехнулся Какаши. Обито не нашел слов, чтобы сформулировать свою мысль, мол, да Какаши никаких усилий не надо, чтоб соблазнить его. Да и не хотел находить. Потому что ему были безумно приятны действия своего возлюбленного. — Так — понятнее? — с этим вопросом Какаши сел Обито на колени и обхватил его торс ногами. Больше к вину и еде они не притронулись. Какаши целовал медленно и много, поцелуй к поцелую. Щёки, уши, нос, скулы, шею, лоб… Целовал так, что у Обито кружилась голова далеко не только от алкоголя. А пока сплетались их языки, Какаши водил пальцами под футболкой Обито. Хатаке ещё никогда так подробно не изучал все переплетения шрамов и швов на нём (и никогда бы не назвал так это занятие). Какаши и Обито вдыхали пьяные дыхания друг друга и ещё сильнее пьянели. У них впервые была такая долгая прелюдия. И никто не собирался торопиться. Обито забирался под полы халата Какаши и сжимал его ягодицы, сильнее прижимая к себе, уверенными движениями оглаживал бёдра и спину. Обито, как только зашел на кухню, подумал, что на Какаши нет ничего, кроме халата. И теперь убедился, что был прав. Учиха бы одним движением мог заставить халат Какаши оказаться на полу. Но не хотел. Была какая-то прелесть в этой едва-едва, будто бы нарочито неполной наготе, какая-то возбуждающая и наверняка пошлая пикантность. Когда в паху Обито стало совсем, даже болезненно тесно, и Какаши стянул с него футболку, начав целовать половинчатую грудь, они оба поняли, что нужно переходить к большему. Обито подхватил Какаши под бёдра, и они быстро оказались в спальне. Учиха неведомым образом пропустил тот момент, когда Какаши избавился от халата. Хатаке, уже совершенно голый, тянулся к своему возлюбленному, который замешкался со штанами. Тянулся, чтобы поторопить, помочь и ещё больше подначить. А потом всё было вроде бы до одури просто — Обито просто брал Какаши самым обыкновенным образом, как уже делал много раз. Да, Какаши уже говорил возлюбленному о своих сексуальных фантазиях. И Обито был вовсе не против. Главное, что с Какаши. А как — уже неважно. Но осуществятся эти фантазии точно не сегодня. Несмотря на кажущуюся простоту, всё происходящее уже было качественно другим. Было совсем не тем, чем являлись их встречи в тюрьме. Ещё и потому, что они впервые занимались сексом без презервативов — в камере, понятное дело, такое себе нельзя было позволить. Ощущения получались совсем другими: более выпуклыми, рельефными реалистичными и в тоже время нереальными. От удовольствия перед глазами всё пьяно плыло, тем более, алкоголь усиливал приятные ощущение и заглушал боль. И пускай забывшийся Обито иногда слишком сбивчиво и слишком сильно толкался, пускай очевидно-до-синяков сжимал запястья Какаши над его головой, пускай… На это Какаши было всё равно. Главное — ощущение Обито внутри, горячие прикосновения их тел, счастливые, немного затуманенные взгляды глаза в глаза и пьяное сбивчивое дыхание… Утром Обито проснулся первым. Было довольно прохладно, спящий Какаши прятал свое лицо на его груди от утреннего холода и света, проникающего через окна, на которых ещё не висели шторы. Какаши немного хмурился. Они, разгорячённые алкоголем и друг другом, не подумали, что утром будет так холодно, поэтому закрылись одним одеялом. Хатаке прижимал ладони к груди в попытке их согреть. Обито аккуратно взял их в свои. Какаши расслабился. Учиха залюбовался спокойными, умиротворенными чертами лица своего возлюбленного, который тихо спал. Спустя некоторое время у самого Обито начали вновь закрываться глаза, но тут уже проснулся Какаши и протянул немного хриплым, сонным голосом: — Доброе утро, Обито… — а потом потянулся и вновь закрыл глаза, расплываясь в улыбке. И Обито понял, каким беспросветным глупцом был ещё вчера раз хотел лишить их обоих такого долгожданного счастья.