Беспокойство о "ненаглядном"

Народ на улочках Мондштадта расходился вдоль стен, когда рыцари как можно быстрее несли на носилках в церковь Фавонии своего капитана. Оставалось лишь хмуриться и не довольствоваться их недееспособностью, утопая в жалости к таким методам защиты города. Но с носилок свешивается прядь синих волос и смуглая ладонь в крови лежит неаккуратно на краю. С губ срывается прерывистый выдох, глаза шокировано округляются, тело тут же ознобом заходится, а руки дрожат как лист слабый на ветру. Паника разум тут же охватывает, ведь он понимает кого именно ранили в этот раз. Звон в ушах настигает его, когда ноги непослушные плетутся за рыцарями к церкви с толпой обеспокоенных вместе. Нет-нет-нет, он не может потерять его, снова и навсегда. Но мондштадтцы расходятся, пропускают, когда видят как алая копна волос вперёд непоколебимо продвигается, даже если его за плечи сёстры Фавонии останавливают. Они держали это в секрете, все думали, что они до сих пор в ссоре, что не ладят, что загадка того вечера все ещё является таковой. Но сейчас вечно улыбчивый капитан в обмороке явно с «болячками», а «болячки» именно этого капитана он лечит сам, в сознании. И улыбка его ярко искренняя уже давно, принадлежит только возлюбленному, как и тело израненное. Он должен там быть обязательно, смотреть и наблюдать за качеством лечения, просто находиться рядом. Розария держит его за плечо, когда другие сёстры уже отчаиваются слезами раздражения, смотрит хмуро, пока обеспокоенные граждане шепчутся. — Конечно, сестра Розария будет беспокоиться за своего хахаля ненаглядного, — звучит похабное из толпы слишком громко. Кольцо парное на пальце сверкает опасным бликом на солнце ярком. Официальной церемонии не было, рано разглашать. — Мастер Дилюк, успокойтесь, — говорит отрезвляющее спокойно не безгрешная монахиня и на говор за спиной внимания не обращает. Дилюк злится, поддался, послушал, раскрыл шкаф со скелетами в нем. Но мондштадтцы ссорятся, где чей парень и что произошло с их ненаглядным №2, и Рагнвиндр успокаивается. Кивает лишь сестре хмурой в благодарность, а та его за собой зазывает подальше от толпы в тень здания огромного. Они стоят минуты три в тишине абсолютной, каждый думает о своем и молчание не особо напрягает, только мысли тревожные заставляют нервничать ещё сильнее. Рагнвиндр выдыхает с дрожью неаккуратно громко, что девушка сбоку от него лишь хмыкает. — Не хорони его раньше времени, — говорит та, сигарету в стену собора втирая до погасшего бычка. — Ты же знаешь, что убить твоего ненаглядного та ещё головоломка… Позади её спины раздаются проклятия в сторону потенциальных угроз безопасности того самого «ненаглядного», на что Роза лишь глаза закатывает в жесте раздражения. — Не бубни, лучше иди за мной, — она дверь железную под цвет собора замаскированную раскрывает в тёмный маленький коридор. Единственный плюс быть монахиней — знать все потайные лазейки этого здания, а это часто бывает полезно. Розария в темноту шагает и оттуда только рука бледно-синяя зазывает за собой, Рагнвиндр следует за ней. — Над ним все ещё хлопочет Барбара, — девушка открывает дверь в какую-то мелкую каморку, а за ними хлопает целый книжный стеллаж. Роза подпинывает к стенке упавшие книги и смотрит на Дилюка слишком раздражённо для того, кто только что помог. Рагнвиндр оскорбился бы, если не знал какова натура хмурой монахини. — Потайные ходы? — получает на этот вопрос кивок слабый. — Попробуй только кому-нибудь рассказать, — у подбородка останавливается лезвие кинжала, слишком опасно надавливая на мягкую кожу. — Я похож на того, кто любит болтать? — взгляд слишком оскорбленный, будто девушка действительно глупость сказала. Лезвие прячется обратно под слои одежды, а сама Роза лишь на стул около стола падает обречённо. — Чувствуй себя как дома, — пролепетала она, насмехаясь больше над собой, нежели над Дилюком. Розе комнатки с ванной маленькой вполне хватало, никто её не доставал, и она никому здесь не должна была ничего. Но вот пришедший не более чем на полчаса Рагнвиндр напрягал. Несмотря на то, что он просто молча сидел, уставившись в свои колени. Видно было, что накручивает себя, винит. Не спас, не защитил, не проверил и плевать, что пострадавший взрослый мужчина со своей головой на плечах. Розария устала это объяснять каждый раз. Внизу что-то щелкает, скрипит колокольчик тоненьким перезвоном, вроде и 20 минут не прошло. — Заштопали, — кивает Дилюку девушка, пепел сбрасывая постукиваниями в пепельницу. Вторую на нервах курит, соврет, если скажет, что не волнуется. — Даже быстрее чем я предполагала… Пепел стряхивается в окно неаккуратно льдинками застывшими, а сама пепельница укатывается в тайник между столом и окном. Рагнвиндр смотрит на это все с недоверием, пока перед глазами та смуглая ладонь без перчатки на носилках поблескивает кольцом непримечательным. Ему дурно. Он боится увидеть мертвенно бледного капитана, перемотанного слоями бинтов, сердце которого чрезвычайно редко бьётся.  — Лезь через окно на один этаж вверх и в левую комнату, — но Розария слишком прямолинейно прерывает его тревожные мысли. — У него под кроватью полое пространство — там и прячься, — она со стола все сгребает в стороны. Ручки и тетради сыпятся на пол, там мелькает их совместная фотография с Кли и Кэйей. Роза её заботливо ловит двумя пальцами, отряхивает и убирает в ящик. — В экстренной ситуации лезь сюда, я оставлю окно открытым, — она в кошель маленький сгребает остатки моры и смотрит на Рагнвиндра слишком укоризненно. Тот, конечно, все прекрасно понимает и на пустой бумажке пишет витиеватым почерком по-аристократически аккуратно: «Чарльз, с сестры Розарии деньги сегодня не брать». Ставит подпись в углу правом и отдаёт записку Розе. — Оставляю его на тебя, — и выходит с довольной улыбкой из коморки уже с главного входа. Непонятно довольствовалась ли она таким щедрым подарком или тем, что у Кэйи наконец появился якорь в этом мире помимо его долгов и висящего над ним неизвестностью будущего. — Я тебя не разочарую, уж не беспокойся, — дверь напротив захлопывается и Рагнвиндр перемахивает через оконную раму. Тюль белоснежной лёгкостью на солнце переливалась, развеваясь. По плитке напольной тихой поступью к койке. По ладони смуглой бегают лучи солнца. За окном тихо шелестят ветви деревьев. Пальцы бледные без перчатки, кольцом обвитые, находят себя на раскрытой чужой с таким же колечком. Рагнвиндр смотрит на умиротворенного сном капитана на койке, погружается в свои мысли. Сапфировые волосы по кровати разметались, из звуков лишь сопение разносится прерывистое. Сломанные кости трещат при любом вдохе. Каким бы хорошим лекарем Барбара ни была, магия не в силах полностью залечить все серьезные раны…особенно кровоточащие душевные. Но сейчас лишь безмятежный сон и никакого груза будущего, прошлого, настоящего. — Мастер Дилюк? — раздается сзади неуверенное, а потом писклявые и удивлённые восклицания. — Что вы здесь делаете? — спрашивает совсем тоненький голос. Рагнвиндр дёргается от испуга, его никто не должен был видеть. Он поднимает свою ладонь от чужой смуглой, вместе со своим взглядом на пришедших. Люмин смотрит на мужчину с недоумением вполне уместным, а Паймон была слишком громкой и встревоженной. Ладонь прячется под другой, но лучи солнца находят его даже там. — Я…как и вы пришел его навестить, — на лице полная невозмутимость, будто его и не заставали врасплох. Путешественница робеет ещё сильнее, когда ей на руки лучи солнца отсвечивают от непримечательного колечка. Лилии калла, собранные буквально полчаса назад у пруда в Спрингвейле, находят себя в вазе у койки. Любимые цветы Кэйи. — Паймон, сбегай к Саре за рыбацким бутербродом, мы же сегодня не ели совсем, — она вкладывает в ручки феечки маленькой мору. Выглядит слишком доброжелательной и непринужденной, но намёк обиженной Паймон вполне ясен. Здесь будет что-то серьезное, но явно эта парочка не хочет, чтобы болтливый язык летающей консервы разнес сказанное в комнате по всему Тейвату. Люми вкладывает ей в ладоши ещё больше моры, разрешает ещё чего-нибудь прикупить и Паймон отступает. Они смотрят ей вслед, долго молчат. Девушка хочет начать первая, но сконфуженный мастер её прерывает тихо: — Не рассказывай никому, что я тут был… — смотрит куда-то в сторону, закусывает нижнюю губу. Нервничает. — Я сюда попал немного…нелегально…скажем так, Но путешественница лишь улыбается, кивает, понимает все без слов. Они, собственно, тут и не нужны. Потому без зазрения совести Рагнвиндр снова кладёт свою ладонь поверх чужой, серебро сталкивается звонко под краснеющие щеки молодого мастера. Вроде уже взрослый мужчина, а так стесняется, будто юноша без грешка. — Не скажу… Чуткая Люмин замечает недвусмысленный намёк. Скрывает свое удивление, прикрывая ладошкой рот, несмотря на то, что холостяки изначально были очевидны. А там уже Паймон поспевает с горой еды, стучится в двери палаты чрезвычайно громко. — Приглашение на свадьбу ждать? — улыбается девушка у входа, замечая как хмурый Рагнвиндр в щеках багровеет. — Какую свадьбу?! — на весь этаж, а купленное Люмин ловит испуганно. — Мы ещё не решили насчёт этого, — бурчит себе под нос, старается сделать вид душевного спокойствия, щеки красные, правда, все портят. — Тогда я точно буду ждать, — Люми неловко мнётся у порога, затыкает слишком любопытной подруге её маленький ротик. Дилюк кивает, теряясь от того, что руки накрест сложить не может в виде защиты, ведь держит ладонь смуглую с нескрываемой любовью. Его маска холодного винного магната рушится на глазах. Вроде бы не трагедия? Вот только самому мастеру молодому слегка неуютно, если привирать насчёт «слегка». Двери хлопают с обратной стороны и Дилюк складывается пополам, упираясь лбом в раскрытую ладонь любимого. Тело было напряжено как натянутая струна. Прерывистый выдох. — Люк? — звучит хриплое сверху. — Ты чего? Рагнвиндр не сразу опознает голос среди вороха мыслей, беспокойств. Люмин можно доверять, но… Ладонь бледную сжимают сбитыми костяшками. Красная макушка заинтересовано поднимается вверх. — Ты чего? — единственный глаз прикрыт устало, кажется кто-то не доспал положенного. Дилюк как мальчик маленький губу нижнюю поджимает, поток эмоций сдерживая, тычется в чужое плечо. — Сколько я спал? — спрашивает больше впустую, хотя удивление не спадает никак. Он бы погладил загнанного мужчину по алой макушке, но рука переломана другая. — Я испугался, — тихо, кратко и слишком откровенно. Жмется ближе к чужому телу, теплому слишком для владельца крио. Но это успокаивает очень даже, особенно когда у самого пиро. — За меня? — без смешков даже. — За тебя, Альберих, за тебя, — хватает в ладони чужое лицо, гладит по щекам, целует в них же аккуратно. Кэйя Альберих фырчит забавно, улыбается как можно теплее, ловит чужие губы коротким поцелуем, буквально касание. — Я не хотел, — привстает вслед за Рагнвиндром, но получает слабый толчок обратно и укоризренный взгляд. — Альберих, когда свадьба? — глаза в глаз. В одном удивление, а в другом стальная решимость. — Когда встану на ноги, — из-под одеяла торчит сломанными костями гипс на правой ноге. В глазу лишь море уверенности в своем ответе. Руки снова сцепляются слишком крепко, как нужно. — А с чего это вдруг? — он смотрит в открытое окно, понимает нелегальность нахождения Дилюка здесь. Смеётся легонько, действительно похоже на сказку про принца на белом коне и…пожалуй, принца. — Меня подтолкнула на мысль твоя беспечность, — по лбу стукает щелбаном, хмурится, получает в ответ обиженное «ай». — А не великая любовь к беспечному мне? — хихикает слишком влюбленный. — Ты не доспал до конца, Альберих, — резко переводит тему, смущается чересчур. — А ты останешься со мной подержать меня за ручку? — прикрывает глаз, собираясь обратно в сон провалиться. Устал слишком. — Останусь, люблю же дурака, — мастер молодой укладывается на край койки, руку чужую держит и смотрит на лицо родное чрезмерно. — Я тебя тоже, Рагнвиндр, но это пока что Рагнвиндр, — смешок такой едкий с капелькой коварства. — Спи уже… Тюль прозрачная развевается на слабом ветру, лилии в вазе роняют росу на тумбочку прикроватную, а солнце играет с лучами на лицах спящих. Пальцы переплетены как души навечно, кажется невозможно разорвать, собственно, никто и не пытается.