***
Сегодня Роланд снова смылся на свидание, ему сказал об этом Астольфо, неодобрительно фыркая и сопя, пытаясь казаться взрослым. И Оливье вроде как должен был бы уже привыкнуть к этим постоянным свиданкам, должен был уже смириться с тем что его чувства всего лишь дефект несовершенного человеческого сердца, но в груди болело. Надрывно, долго, тяжело болело. И освободиться от этой душевной боли можно было только через физическую, поэтому, окинув Астольфо скептическим взглядом старший Палладин предлагает ему тренировочный спарринг. Гранатум, конечно, не соперник Оливье, но сейчас кто угодно сойдёт, лишь бы отвлечься. - Я так легко не сдамся!!! Астольфо, в который раз выкапывается из обломков стены и подобрав с пола Луизетту, кидается в атаку. Получасовой бой, вымотал его до предела, без сыворотки он всего лишь подросток. Оливье не использует препарат во время тренировок, и считает крайним методом в бою, зная все его побочные действия, а вот юный коллега, привык злоупотреблять зельем, за что сейчас жестоко расплачивался. - Отлично, я к твоим услугам, Астольфо. Оливье, приподнимает краешек рта, находя своего соперника весьма забавным, и с лёгкостью парирует его выпад Алтеклером. Разворот, и ловкая подножка заставляет Гранатума упасть на одно колено, сквозь скрежет металла и шорох песка под ногами, Обсидиановый Палладин слышит яростные ругательства партнёра по спаррингу, и от души веселится. Эмоции Астольфо чисты как слеза младенца, они все на изнанку, все как оголённый нерв, на них легко давить, и ими легко управлять, когда-то таким же был и сам Оливье, но десятки лет в братстве его изменили. - Попытайся снова. Лаконично бросает Обсидиан, покачивая в руке своим оружием. И Гранатум кидается в бой, но видимо в этот раз использует голову по назначению, потому что манёвр его копья очень быстр, и направлен в неожиданную сторону. Оливье успевает его отбить, но отклонившись далеко назад теряет равновесие, и падает на спину. Астольфо реагирует мгновенно, уже через секунду он прижимает древко Луизетты поперёк шеи соперника, и тяжело дыша склоняется к самому лицу Обсидиана. - Я выиграл! Хрипит Гранатум, а руки мёртвой хваткой сжимают копье. «Судорога» - понимает Оливье, и медленно, накрывает посиневшие пальцы соперника своими, смотрит в глаза, как дикому животному, стараясь успокоить и приручить. Астольфо всё ещё не стабилен, не стоило так его донимать, как старшему товарищу, Оливье следовало это знать. - Да, ты выиграл, молодец. Шепчет Обсидиан, поглаживая, холодные пальцы, стараясь их разогнуть, и не разрывая зрительный контакт продолжает тихо говорить: - Астольфо, отпусти Луизетту, тренировка окончена, давай же… - Да… я сейчас… я… Гранатум моргает, и судорожным рывком разжимает пальцы. - Молодец. Обсидиан, улыбается и сжимает кисть в своей ладони. - Оливье! Мне сказали, что ты тут… тренируешься… Голос Фортиса врывается в тишину подземного зала как гром в безмятежные небеса, и вздрогнувшие от этого Палладины, резко оборачиваются к вошедшему товарищу. В глазах Астольфо всё ещё гуляет адреналин и зрачки неестественно расширены, а в глазах Оливье плещется смущение и испуг. - Роланд! Гранатум резко разгибается, разжимая вторую руку и перехватывая Луизетту, а Оливье озадачено моргает, стараясь прочитать странную гамму эмоций, внезапно отразившуюся на знакомом до боли лице. - Я думал вы тренируетесь… Голос Фортиса почему-то звучит ниже обычного, и в глазах мелькает смутная тень, но возможно это просто пламя от газовых светильников и ничего больше. - Мы и тренировались, закончили пару минут назад. Всё же собирая здравый смысл в кулак, поясняет Обсидиан, садясь на полу, и отпуская ладонь Астольфо. Истерика видимо миновала, можно было надеяться, что Гранатум не покрошит в капусту кого-то из встреченных в коридоре братьев. - Я победил! Так что теперь удаляюсь. Юный Палладин, поднимается на трясущиеся ноги, вскидывает голову и не оборачиваясь покидает помещение. - Какой же он ребёнок… Вздыхает Оливье, потирая виски и закрыв глаза, ему нужна отсрочка, перед рассказом о свидании Фортиса, который тот несомненно желает на него вывалить по привычке. - Но видимо тебе это по нраву, Оливье. Реплика Роланда звучит с эмоцией, которую раньше Обсидиан никогда у него не замечал, которая до этой минуты была только его прерогативой – с неприкрытой издёвкой. - Что прости? Не веря своим ушам, переспрашивает Оливье, широко распахнув свои жёлтые глаза. - Не прощаю, и повторять не стану. Лаконично бросает Фортис, и без каких-либо пояснений уходит. После этого случая, всё кардинально меняется: Роланд больше не приходит по вечерам рассказать какую-то забавную историю, не зовёт Оливье с собой погулять по выставкам или кафе, он даже пересел от него за общим столом в трапезной, а при попытке поговорить широко улыбается включает дурачка и сваливает в неизвестном направлении. Зато Гранатум как на зло, пристал хуже липучки. Таскается повсюду за Оливье, тренируется с ним, и безуспешно пытается повторить свой подвиг с победой. И может всё так бы и шло дальше, если бы в один прекрасный день, когда Оливье наконец-то отошёл от изматывающей миссии с Гранатумом, где тот в очередной раз заработал передозировку препаратом, и его пришлось нести на руках до самой обители, его не вызвал епископ.***
- Оливье, я хотел бы узнать у тебя кое-что, вы ведь друзья с Роландом, я прав? И пусть Палладин хотел бы сказать, что уже не уверен в этом, но начальству вряд ли было бы это интересно, поэтому он лишь скупо кивает, не решаясь уточнять. - Дело в том, что сегодня он попросил о переводе в другой город, мотивировав своё желание, провидением свыше… Если б Оливье не был так шокирован новостью, он бы непременно закатил глаза, узнавая привычную манеру объяснений Фортиса. - Перевод? И вы одобрили его? - Пока что нет, хочу, чтоб ты поговорил с ним. Мне кажется, что это глупое решение, к тому же он нужен нам здесь, но я не могу его заставить, ты же понимаешь… Оливье понимал, слишком хорошо понимал, что перевод, мотивированный божьим провидением, не может быть оспорен духовным лицом, просто по сути своей, и должен быть удовлетворён. - Я сделаю всё возможное, ваше преосвященство. Склоняясь перед епископом в поклоне, Оливье уже продумывает в голове план. Ему во что бы то ни стало нужно выяснить причину такого поступка друга, иначе он потеряет сон и аппетит, не говоря уже о сердце, которое Роланд заберёт с собой покидая Парижскую обитель. - Роланд! Какого чёрта? Ты хочешь перевестись из Парижа? Ты последние мозги растерял? Или симпатичные девицы для свиданий закончились? Только не смей мне втирать про божье провидение, иначе я тебе сразу по морде втащу! Обсидиановый Палладин ворвался в отдельную часть библиотеки, без лишних предисловий, и размениваться на тонкий подход не собирался. Фортис не понимает намёков, он игнорирует неприятные для него факты и тупо прёт напролом, поэтому добиться от него результата можно было только таким способом. - О, ты уже узнал. Ну, это не удивительно, епископ скорее всего попросил тебя повлиять на моё решение. Роланд, откидывается на высокую спинку стула, прикрывая изумрудные глаза и подозрительно улыбаясь. Сутана на нём отсутствует, а нижняя рубаха расстёгнута на несколько пуговиц от ворота. Оливье сам не замечает, как бессовестным образом залипает на уходящую в вырез рубашки цепочку с крестом, и на тень от ключиц, штрихом обозначившуюся на открытой коже. Сейчас, в свете масляных ламп, в окружении пыльных фолиантов, поздней ночью, в пустой библиотеке, Роланд казался особенно сексуальным. - Прекрати играть в умника, ответь мне на вопрос. Обсидиановый Палладин, сжимает кулаки до боли, ему нужно разрушить чары, окутавшие сознание, нужно поговорить по душам, раз уж до этого дошло. - А ты уверен что хочешь услышать честный ответ? Вопросом на вопрос отвечает Фортис, и поднимает взгляд на Оливье, да ещё какой взгляд. Такой от которого всё внутри старшего Палладина цепенеет. Такой взгляд бывает не у миловидных блондинов с лёгким нравом, а у опытных, циничных интриганов. Испытующий, нахальный, дерзкий, глубокий в своей беспощадности взгляд. На мгновение Оливье колеблется, прекрасно осознавая, что речь идёт уже не о переводе, и даже не о том, что на него сподвигло, а о чём-то очень личном. Том, что озвученное в слух, изменит их отношение друг к другу на всегда. - Хочу. Сипло выдыхает Обсидиан, и уже в следующее мгновение его с силой впечатывают в ближайший стеллаж. Лопатки больно ударяются о полку, а из лёгких вырывается удивлённый вздох. Роланд в один молниеносный бросок, напомнивший кобру, оказался в максимальной близости к своему собеседнику, и не размениваясь на пояснения впился в губы Оливье. Горячо, так горячо стало в левой части груди Обсидиана, так сладостно больно, как не было никогда. Губы Роланда были настойчивыми, бескомпромиссными, сладкими и сухими, они лишали Оливье всех здравых мыслей, заменяя разум наслаждением. Фортис вжимался в друга всем телом, фиксируя плечи ладонями. Он не закрывал глаз, следя за мельчайшим изменением в выражении лица напротив. И через мгновение показавшееся Оливье вечностью, он наконец-то отстранился, прикусывая напоследок нижнюю губу Обсидиана до крови. - Я тоже хочу, но не ответов, а тебя - Оливье, хочу днём и ночью, каждую минуту своего существования, словно одержимый…хочу, чтоб ты смотрел только на меня, чтоб улыбался только мне, чтоб прикасался, только ко мне! И я больше не способен наблюдать за тем, как ты флиртуешь с Астольфо! Сильные ладони Фортиса, сжимают плечи старого друга до боли, и склонившись к самому уху, обдавая его лихорадочным дыханием, Роланд снова шепчет: - Я не хочу брать на себя грех братоубийства, но ещё немного, и мою душу поглотит эта огненная тьма. Я едва сдержался на днях увидев Гранатума у тебя на руках… Оливье, я хочу его смерти, ты понимаешь? Отстраняясь и глядя прямо в расширившиеся от шока глаза Оливье доверительно вещает Яшмовый Палладин. Кончиками пальцев, Фортис чертит линию по скулам собеседника, с жадностью достойной вампиров впитывая в себя каждый вздох Оливье. - Боже, Роланд, о чём ты говоришь? Мне нет дела до Астольфо, он просто на моём попечении, и постоянно попадает в передряги… я никогда не относился к нему по-особенному… никогда… Дрожащие губы старшего Палладина, с трудом выталкивают все эти слова, а мозг лихорадочно собирает мысли в кучу. - Поклянись мне именем Господа, что говоришь правду… Полыхая яростным взором, требует Роланд, внезапно вплетая свои пальцы в чёрные пряди Обсидиана, и сжимая их в кулак. Губы совсем близко от губ Оливье, каждое его слово будет выпито до капли собеседником, но колебаться смысла нет, и Палладин говорит: - Клянусь именем Господа нашего Исуса Христа, что говорю правду. И время замирает. Роланд, глубоко вздыхает, словно задержавший дыхание пловец, а затем закрывает свои невероятные глаза и разжимает пальцы на загривке собеседника. - Прости меня, друг, я потерял голову… Фортис счастливо улыбается, как делал это прежде, а затем подаётся вперёд и снова целует, но уже закрывая глаза и ласково скользя по губам партнёра языком. - Моё признание ты слышал, Оливье, теперь я хочу услышать твоё. Скажи мне, что ты чувствуешь? Голос Роланда струиться как шёлк по влажной коже, проходясь по шее и спускаясь далеко вниз. Обсидиану сложно что-то сказать, его моральные устои были попраны и сметены, а душа вывернута на изнанку. Но откровенность за откровенность, и несмотря на то, что в груди со скоростью света бьётся сердце, Палладин уверенно говорит: - Все твои чувства взаимны, как бы я не хотел обратного… - Обратного? Лукавая усмешка, скользит по припухшим губам Роланда, и глядя в глаза товарища он, плавно спускает свою руку вниз по груди Оливье. - Только не говори мне что ты всё это время сдерживал себя, из-за моральных норм и церкви… - А ты считаешь это нормальным?! В панике перехватывая шаловливые ручонки друга, кричит Оливье, но его манёвр терпит неудачу, так как Фортис, похабно улыбнувшись плавно подаётся вперёд, и втискивается коленом между ног партнёра. На скулах Обсидиана вспыхивает румянец, а глаза расширяются до предела. - Что..? Ты?... Роланд! Ааа…хх.. - Я считаю, что любовь — это дар Божий, поэтому она не может быть ненормальной, или порочной. - О, нет, только не приплетай сюда Господа… прошу… Стонет Оливье, и откидывает назад голову сдаваясь на милость любовника. А у Роланда горят глаза, он лихорадочно расстёгивает мелкие пуговицы сутаны, освобождая себе путь к груди и шее, Оливье, он быстрыми движениями, развязывает синий пояс, и запускает руки под рубашку, исследуя каждый сантиметр желанного тела. - Но всё так и есть, mon amour, все светлые чувства в этом мире, это благодать небес. - Как и все твои пассии? К которым ты бегал постоянно? Оливье, немного приходит в себя, и уже принимает активное участие в происходящем, но глупая ревность всё ещё плещется в крови, отдаваясь горечью на языке при поцелуе. - Я был слеп, мой дорогой друг, и не понимал, что огонь, который горит у меня в груди не потушить женскими ласками, и вниманием. Думаю, так же, как и ты сам, я искал в этих встречах то, чего там быть не могло. И только увидев тебя с Астольфо, держащим его за руки, смотрящим ему в глаза, прижавшимся так близко, я осознал, чего хочу на самом деле. Не сдержавшись, Роланд прикусывает кожу между шеей и плечом любовника, притираясь бёдрами вплотную, сдавлено стонет, ощущая чужое возбуждение сквозь плотную ткань. Его ведёт как после одной из братских попоек, где обычно все отключались раньше Яшмового Палладина. - Так вот почему ты… Аххх… Роланд, что ты творишь? Мы же не можем прямо тут… - Почему? Невинный взгляд зелёных глаз пугает своей искренностью, и коварно улыбнувшись, Фортис отходит к столу, одним движением сметая всё на пол. - Прошу, mon amour… Приглашающим жестом указывает на потемневшую столешницу искуситель, словно заниматься сексом на столе, для него привычное дело. "А может и привычное" – думает про себе Оливье, поддаваясь пороку, и делая шаг навстречу, - ведь им уже не по двадцать лет, и в жизни довелось испробовать всякое, вопреки представлению окружающих об их ордене. - Ты теперь будешь только моим, Оливье, надеюсь ты это понимаешь. Внимательный взгляд из-под золотистых ресниц скользит по практически обнажённому уже телу Обсидианового Палладина, вслед за взглядом, по коже путешествуют и руки, оставляя за собой покалывание и жар. И почему люди считают Роланда милым добряком? Неужели только Оливье видна его волчья натура, скрытая за неистовой верой в Бога, справедливостью и праведностью? Неужели другие Палладины не замечают его жёсткости и непреклонности, позволяющих идти даже против уставов церкви без страха и сомнений? Даже сейчас, в ситуации, когда Оливье считал их связь абсолютно невозможной, Фортис нашёл для себя оправдание. Он легко зачеркнул все сомнения и страхи, едва осознав свои чувства к другу, сделал решающий ход. У него меньше месяца ушло на то, чтоб вынудить Оливье, самого прийти к нему с разговором, и вывернуть душу на изнанку. И пусть Обсидиан был старше, пусть он был когда-то начальником Роланда, это ни значило ровным счётом ничего. - О, чём ты говоришь? Мы не можем быть парочкой! Мы воины католической церкви! Ты вообще слышишь себя? Оливье предпринимает последнюю попытку воззвать к здравому смыслу друга, но она терпит сокрушительное поражение. Потому что, улыбнувшись словно неразумному ребёнку, Фортис, одним ловким движением укладывает Оливье на стол, нависая сверху. - Если никто не узнает, то и не запретит. - Не узнает?! Рола…!! Голос Оливье срывается на полуслове, потому что Фортис, устав от разговоров, запускает руку под пояс чёрных штанов, и настойчиво сжимает возбуждение любовника. Обсидиана выгибает дугой, он практически упирается макушкой в стол, откидывая голову назад, и подаваясь на встречу горячей ладони, всё плывёт перед глазами от выброса адреналина, и возбуждения. Оливье едва осознаёт, что его лишают последних остатков одежды, сбрасывая штаны с бельём на каменный пол, как следом отправляется и одежда Роланда, укрывая собою разбросанные бумаги и книги. - Может быть больно. Доверительно шепчет Фортис перед поцелуем, склоняясь к самому лицу любовника, а затем обмакнув пальцы в масло стоящего рядом светильника проникает ими внутрь Обсидиана. Оливье прикусывает губу, и по подбородку скатывается алая капля, всё внутри трепещет и горит, едва мозг частично возвращается к реальности. Боже правый, они занимаются сексом на столе в библиотеке, в обители Палладинов, где любой полуночник может зайти каждую минуту. Два капитана отрядов, два наставника, в конце-то концов! Но упасть в пучину самобичевания Оливье не даёт уверенное движение внутри тела, задевающее нужную точку, и тело сотрясает наслаждение. Все мысли покидают голову в одночасье, оставляя после себя сладостный дурман. Секунду спустя, пальцы исчезают, и Роланд, с пылающим всеми адскими безднами взглядом входит в любовника одним движением. - Oh mon Dieu! Срывается с губ Фортиса, замершего над своим партнёром. Он тяжело дышит, облизывая пересохшие губы, и смотрит на Оливье так как смотрят проклятые вампиры, учуявшие свежую кровь. И только сейчас становиться понятно, по какому тонкому краю ходил Гранатум, ища общества Оливье, на глазах у Фортиса. Только сейчас Обсидиан понимает, насколько реальными были слова о желании убийства, и насколько глубока была его одержимость. - Роланд… Оливье поднимает ладонь и касается лица напротив, слегка поглаживая и придвигая ближе. Мелодично звякают друг о друга подвески паладинов, соединяясь на груди лежащего Оливье. Роланд, моргает, словно приходя в себя от наваждения, протягивает руку ласково касаясь длинных прядей волос, рассыпавшихся по столешнице, обводит контур губ, подбородка, спускается по шее вниз и замирает напротив бьющегося птицей сердца Оливье. - Я очень тебя люблю, Оливье… возможно даже больше Бога… Тихий шёпот падает между ними как камень в воду, заставляя вздрогнуть обоих, а затем Фортис делает первый толчок, и мир смазывается в калейдоскоп цветных картинок. Больше никаких слов, никаких вопросов или сомнений, всё сметается жаркой страстью и стонами паладинов, цепляющихся друг за друга, подающихся на встречу друг другу и сгорающих друг для друга.***
- Я рад что тебе удалось отговорить Фортиса от перевода, сын мой. Было бы досадно лишиться столь сильного воина в нашей обители. Надеюсь, что больше его не будут посещать подобные идеи. Удовлетворённый новостью епископ благосклонно улыбается Оливье, и взмахнув рукою позволяет удалиться, но Обсидиан медлит, а затем всё же говорит: - Я хотел бы попросить ваше преосвященство, рассмотреть идею перевода в другую обитель Астольфо Гранатума. Мне кажется, что для него здесь не самая здоровая обстановка, да и задания тяжелы, он всё чаще злоупотребляет эликсиром… Епископ на минуту задумывается, а затем кивает. - Я подумаю об этом Оливье, ты опытный наставник, и твоё мнение имеет вес, поэтому я рассмотрю такую возможность, но что странно, совсем недавно меня просил о том же и Роланд. Правда мотивировал он это туманной фразой о том, что ему был Божий знак, и здесь с Астольфо может случиться какое-то несчастье… Палладин давит в себе болезненный стон, и только слегка закатывает глаза, уже предвкушая как вломит Фортису при встрече за то, что он полез со своими пророческими просьбами и предостережениями. Вломит если успеет, поскольку с недавних пор, Роланд заваливает его на спину быстрее чем Обсидиан успевает рот открыть, видимо считая, что тут, как и в молитвах, требуется усердие и регулярносшее