Игрушка

Тихая мёртвая ночь. Время на часах, из золота и редстоуна, было уже далеко не ранним. Давид беспокоился. Он не сможет лечь спать без друга, который сейчас шляется непонятно где. Роменский уже давно встретил закат — через узкую щель убежища, выходящую в океан и застроенную цветным стеклом, это у них было некое подобие окна. Где-то за плотной каменной стеной скребутся зомби и зомбифицированные жители недалёкой деревни. Недалеко шипел разозлённый эндермен. В дырках стен пробегали чешуйницы, так как недалеко находился портал прямиком в Энд. Ожидание съедало шатена, разрывало, словно зомби тёплую свежую плоть. С сырого потолка падали капли воды, стекая в одинокую лужицу в углу бункера. Звук каждой стукающейся по водной глади капли отдавался у шатена в голове. Булыжник, из которого складывались стены их убежища, заплесневел и покрылся мхом. Каждый выбивающийся камушек обладал своей особенностью: один был серенький и гладкий, другой — шершавый и голубой, третий — коричневатый и неровный, словно разбитое стекло… Здесь было настолько сыро, что можно было выращивать ламинарии в самых мокрых углах помещения. И тем не менее, мифоискателям тут нравилось. Это место прижилось вместе с ними и стало даже родным домом. Нервное стучание пальцев по столу. Давид выпил уже немеренное количество чая, чтобы не уснуть. Звенящая тишина снова завладевает его рассудком, так и тянет спать, но сердце настойчиво не даёт этому свершиться. Наконец, спустя некоторое время — как показалось Роменскому, несколько длинных и тяжёлых лет — он услышал долгожданный звук в дубовую дверь. Он тотчас оживился, пробудился ото сна и радостно поскакал ко входу. Давид глянул в маленькую узкую щель. Это действительно был Берг. Роменский с глубоким выдохом приоткрыл тяжёлую дверь. Никита нелепо затащился в бункер. Давид запер дверь на все замки, как они всегда запирались на ночь. Казалось, пришедший снова обо что-то споткнулся, и шатен поспешил поддержать его за руку и помочь дойти до кровати. — Давид, пожалуйста, пить… — сухими голосом произнёс брюнет. Голос, ощутимо для шатена, плыл от воздействия алкоголя. Казалось, друг был не в состоянии что-либо делать. — Да, конечно, сейчас, — поспешно ответил он. Не подозревая подвоха, шатен повернулся к самодельному столу, похожему на скрепление строительных лесов, дабы налить свежей чистой воды, доставая чашку из шкафа. Таким образом он повернулся к Никите спиной и расслабленно стоя и обдумывая, где же друг всё-таки пропадал. — Давид… Парня потянули за низ белой футболки с потрясным черно-серым принтом. Не успел Роменский даже оглянуться на своё имя, как был грубо вжат в стену кухни. Последовала незамедлительная реакция. Парень оттолкнул его, но недостаточно сильно, чтобы причинить вред, ведь его целью было только ограничиться от непонятных спонтанных действий Берга. Никите такое сопротивление не понравилось, и Давид был готов поклясться, что за его вновь натянутой на рот и нос маской промелькнуло недовольное выражение лица, что означало его сильное раздражение. Он осторожнее подплыл к перепуганному не на шутку другу. Тот застыл в немом шоке. — Ммм, Давид… — снова вдохнул его запах Берг. — Никит… Человек, носящий это имя, не дал ему договорить, срывая свою маску и грубо впиваясь своими губами в его. Его руки рывками проходились по щекам всё ещё непонимающего что происходит шатена, зарывались в основания вьющихся средней длины волос. Поцелуй был резким, но совершенно не болезненным. Оторвавшись и глубоко выдохнув, он попытался выговорить: — Никита, стой… Роменский попробовал упереться ладонями о его ключицы, но мифоискатель развёл его руки и заткнул новым требовательным поцелуем. — Никит… Что ты делаешь? — выдохнул, едва оторвавшись. — Ммм, Давид, давай, прошу тебя… — Нет, нет, нет, ты, наверно, пьян и, возможно, не до конца понимаешь, что делаешь… — скороговоркой выпалил Роменский. — Ничего ты не понимаешь… — Никита, нет… Он снова упёрся тыльной стороной ладони в грудь мифоискателя, не отталкивая, но и не давая приближаться к себе. Другой он закрыл своё смущенное пылающее лицо, но её схватили и силой опустили вниз, отводя ото рта. — Мхх~ Никита, нет! — он вырвался из рук удерживающего его за запястья Никиты. Он взглянул Никите в глаза, ожидая увидеть в их глубине помутнение, навеянное алкоголем, и всё-таки намереваясь отвести его отоспаться, так как на вид он явно был не в себе. Но его взгляд… Чистый, глубокий, трезвый и… слишком-слишком странный. Это заставляло дрожь ещё больше херобринячить по мокрой от ледяного пота спине Давида. Он дёрнул руками и вырвался из объятия друга. Первой мыслью, промелькнувшей в голове, было как можно дальше оказаться отсюда. Убежать, уплыть, улететь. Всё что угодно, но не быть здесь. Пока он мимолетом обдумывал способы спастись от Никиты, совершенно не заметил, как уже пребывал в его крепких тисках. Сейчас он снова проклинал свою задумчивость и невнимательность. Как можно было просто стоять и ничего не делать, на миг получив глоток свободы, пока за тобой гонится человек с неизвестными намерениями?! Никита нежно провёл двумя пальцами от зажатых рук до бёдра. — Мгха~ н-н-нет-т, — стон тянулся из глубины горла, и Никите заметно это нравилось. Давида свернуло от отвращения к самому себе. — Тише, солнце, тише… — издевательски улыбался он. Мифоискатель решил пойти нечестным путём и начал просовывать коленку между ног шатена, заставляя его присесть. Тот задрожал, его глаза испуганно бегали по неприступному лицу друга. Глаза Берга повеселели при виде страха друга. — Никита, одумайся, проспись, ты же будешь жалеть об этом… Тот, снова игнорируя, продолжал свои действия, словно с игрушкой. Давид вновь округлил глаза ужаса. Он понимал, что хорошим это не закончится. Не помня себя от страха, шатен сделал мощный рывок, высвобождая свои запястья из холодных ладоней мифоискателя и снова имея возможность ускользнуть от него. Шатен рванул мимо Никиты, толкая его куда-то в стену. Пока тот, упав в стопку хлама, сердито поднимался и отряхивался, Роменский в страхе оглядывался, ища пути спасения. Он хотел поскорее скрыться отсюда. Сам факт того, что даже в собственном, родном, доме он не был в безопасности, вселял в парня неимоверный ужас. Он ринулся к двери и начал судорожно трясти её за ручку и замок. Руки тряслись от липкого страха и, казалось, уже не подчинялись ему. Пока пытался размуровать замки, которые, наверно, специально не открывались в нужный момент, он на секунду обернулся назад и смог разглядеть во взгляде уже отряхнувшегося от всего мифоискателя недобрые мотивы. — Ну Давииидушка… — натянуто промямлил Берг, и от этого тона голоса Давиду сразу вспомнился момент, когда тот уговаривал его погладить белого медведя, который едва его не убил. Он подходил ближе. Давид бросил замок и начал в ужасе пятиться назад, оступившись о лежащую на полу кружку с разлитой водой и падая в лужицу воды в углу. — Ты такой милый, когда боишься… — загадочным тоном шептал мифоискатель. Его разноцветные глаза заметно сверкали — он наслаждался нерешительностью и ужасом Давида. Он понял, что это неизбежно. Он мог бы убежать, но с наибольшей вероятностью Берг настигнет его на улице и выполнит то, что хочет, под дождём. Везде, куда бы он не пошёл, ему не укрыться от желаний мифоискателя. Он провалился в бездну отчаяния. Кричать и звать на помощь бесполезно. Его никто не услышит, кроме гуляющих за стенами мобов. Убежище, надёжно скрытое в глубинах океана — Берг знал это и использует в своих целях. Никита грубо поднял его и снова приложил его запястья к стене. По его хватке Давид сразу определил, что друг использует далеко не всю свою силу. — Даю тебе шанс решить: либо… — Нет! — отчаянно бья того ногой по животу и снова предпринимая неудачную попытку высвободиться, кричал Роменский. Тогда мифоискатель что есть силы схватил его запястья одной рукой и повалил на пол, садясь сверху. Другой рукой шарясь где-то у себя в набедренной сумке, он продолжал со всей силы сжимать тонкие, как веточки, запястья друга. — Не дергайся, — прошипел где-то совсем рядом голос. Давид попытался столкнуть груз с себя, пока в ужасе не почувствовал, как холодное лезвие касается кожи его горла. — Не дергайся, я не шучу, — снова тот самый голос, до смерти пугающий его своей загадочностью и жутью. Давид застыл, поняв, что двигаться нельзя, пока клинок находится в опасной близости от горла. Хоть он и знал, что Бергу сейчас он нужен живым и что он не причинил бы ему бесполезного вреда, но подчинился, зная капризный характер брюнета, не зависящий от обстоятельств. Тот снова приопускает маску и тянется к шее шатена, не убирая лезвие от его горла. Он оставляет красную отметку и переходит к всё ещё свободным рукам жертвы. Колючей проволокой, от которой останутся ссадины и порезы, он несколько раз обернул запястья уже слабо брыкающегося шатена. Брюнет поднимает того с пола и прижимает его к стене за связанные запястья. Было ощущение, словно Давид, подвешенный за них, свисает со стены. Близко приблизившись к его лицу, он получил нелепый пинок ногой в живот. Низкий угрожающий смешок вырывается из Берга, когда он хватает его за волосы и с силой прикладывает его об холодную стену бункера, разворачивая тело к себе спиной. Связку из двух рук заводит за спину, чтобы те не мешали проводить махинации над телом друга. Он довольно оглядел связанного и трясущегося от страха Роменского. Мифоискатель нежно дотронулся до его резко вздымающейся груди, на что Давид, зажав зубы, сдавленно ахнул. — Не нужно сдерживаться, солнышко, — он пытается говорить нежно, чтобы друг уловил эти нотки. Нотки, которые Давид не улавливает. Горячий язык медленно проходит по похолодевшей от ужаса коже и останавливается около уха Роменского, начиная круговыми движениями облизывать его мочку. А его холодные руки устремились под футболку, обрисовывая всю форму пресса друга, от чего у Давида снова пробежала буря мурашек. Беря брошенный, недалеко лежавший, незеритовый меч, Берг делает маленькие швы на одежде, а после разрывает её на две части одним разрезом. Он проложил себе дальнейший путь к телу друга. К телу, которое брюнет так любит. В их убежище, и без того ледяном, стало ещё холоднее. Его рука сама потянулась к изгибу тела, начиная от плеч и спины, за которой держались связанные руки, и заканчивая бёдрами, дергавшимися от единого прикосновения холодных пальцев. — Пожалуйста, хватит… — всё ещё не веря в происходящее, молил шатен. Невзирая на просьбы, тот продолжал доводить его до безумия. Трогать, поглаживать, теребить чувствительные места, вылизывать их языком, нежными прикосновениями оглаживать всё его тело. Он не собирался щадить его. Давид, как бы не старался, не мог сдержать ответной реакции, постанывая от прикосновений Никиты. А тот, словно воспринимая это как согласие, продолжал, устремлял свои движения, делая их резче, делая слишком невыносимыми. Словно Никита знал о чувствах Давида к нему, решил наплевать на них и использовать для себя. И то, что Давид пытался отпереться, заводило Никиту в некий ступор. Тем не менее, он продолжал. Наконец, он наигрался со всеми зонами его тела и решил перейти к главной своей цели. Его рука потянулась вниз, легко стягивая чёрные штаны. Давид в страхе сжался. Его от слез покрасневшие глаза бегали по темноте, к которой он был повёрнут. — Ты проявил сопротивление, поэтому я вынужден тебя наказать, — отвратительно приторным голосом, совсем не похожим на привычный, лепетал мифоискатель. — Я прав, Давидушка? — Н-нет! Прошу тебя! Его губы порвались в улыбке. Она становилась шире и честнее под звуки стонов, просьб, криков Давида. Он легко высвободил член, неприятно тершийся о ширинку синих джинс, и выдавил немного смазки, распределяя её по всей поверхности органа. Делает он это только для облегчения задачи себе и, наверное, считает, что такой «заботы» для друга будет более чем достаточно. Он припадает к жертве, удобно устанавливает её слабо тело спиной к себе. Давид понимает, к чему это ведёт, пытается ударить того руками, но те зудят от острой, давящей и царапающей боли. Он что есть сил сжимается, и своим внимательным взором Никита замечает это. — Расслабься, — натянуто сочувствующим голосом тянет Берг, совершая круговые движения, но не входя — он давал ему последний шанс принять это телу и позволить войти добровольно. Орган снова немного трётся у входа, словно дразня, а затем входит резко, во всю длину, вырывая из шатена болезненный кричащий стон и выбивая из глаз слезы. Его тело, словно незеритовый клинок, глубоко и беспощадно проткнула боль. По чувству надорванной кожи вокруг члена и пробежавшей по бедру капли крови, Берг понял, что порвал его. Роменский тихо прорыдал куда-то в своё плечо. Это было мучительно, невыносимо больно. Но, казалось, его не беспокоит даже это, и ни единая преграда не помешает выполнению его цели. Не давая привыкнуть, он до синяков хватается за бёдра и начинает быстро двигаться, припадая к шее и плечам, до крови прокусывая их, словно оголодавший зверь. Пары следующих толчков сопроводились ужасными криками боли. Он вошёл легко, благодаря смазке, но нерастянутое отверстие давало о себе знать. — Ну же, солнышко… Кричи для меня… — сквозь собственные стоны боли услышал Давид тихий злой шёпот. Мифоискатель грубо схватил того за щеку. — Нет, пожалуйста, остановись… — захлебывался он в собственных криках и слезах. Тихие просьбы прекратить это вперемешку с болезненными стонами становятся дивной музыкой для насильника, побуждая входить ещё резче и сильнее, задевая простату, и выбивая из парня довольно пошлые стоны. И от них ему становится противно от самого себя. — Умоляй. Не слыша ответной реакции, он берёт его за корни волос, стягивая их до боли, что глаза наполнились новыми слезами. Воздух пронзило еле слышное, хриплое подобие крика. Верёвка, впивавшаяся в запястья, оставляла жгучие ссадины. Его горло сразу же охрипло от оглушительных криков, оставляя лишь их подобие, хриплые, шипящие, словно звуки пластинки 13. Берг словно хочет видеть его страдания, его боль, он наслаждается этими хриплыми криками и беспомощными стонами. Но это не его Никита… И Давид это понимает, ещё раз взывая к его рассудку: — Никита, это не ты, пожалуйста, остановись… Но тот не слышит его, продолжая свои действия. Боль проникновения немного отступила на задний план, пропуская вперёд мучительные пытки от Берга. Срывающимся шёпотом шатен в последний раз просит человека, которого некогда считал другом: — Пожалуйста, остановись, мне больно… От этих слов его дикое желание возрастало. Он начинал с ещё большей силой вдалбливаться, не слушая крики и просьбы. Он сдавил шею шатена, перекрывая воздух, радуясь его хриплым вздохам. Казалось, он действительно наслаждался мучениями Роменского. Толчки резко стали глубже, будто плавнее, отчего в глазах Давида темнело. Он не знал, сколько прошло времени. Казалось, мифоискатель трахал его целую вечность. Он — словно игрушка в руках Берга, которую он не отпустит, не наигравшись. — Ммм, солнышко… Роменский от отвращения хотел было дернуться и влепить тому пощёчину, но оплетенные шершавой верёвкой руки сдержали его. Чтобы он не сказал, Бергу будет абсолютно наплевать. Мифоискатель поглаживал бёдра шатена, на которых уже давно застыли капли пробежавшей крови. Давид, не переставая рыдать, невольно двигался от силы толчков Берга. Тот, грубо задевая злосчастный пучок нервов, заставлял того ударяться в слезы, и вот очередная горячая капля стекала по мокрому, красному, вымученному лицу. Никита наклонился над пытающимся сдержать слезы Давидом и, чуть подождя, завладевая вниманием, потянулся к нему, театрально слизывая солёную каплю языком. Давида передёрнуло от омерзения. Это был не его Никита. Это был словно чужой для него человек. Его глаза закатились от боли, а из горла послышались хриплые, непонятные звуки. Внутри вязло клейкое отвратительное чувство, заставляющего задыхаться до смерти. Он молил, чтобы эти ужас и боль скорее закончились. Он больше не мог терпеть. Но сил продолжать сопротивление буквально не осталось. Боль высосала всё, без остатка. Его тело стало податливым, как раз таким, каким хотелось видеть его Бергу. Он продолжал грубо вбиваться в тело, уже мягкое, гибкое и безвольное. Что-то внутри Давида, с каждым новым толчком, разбивалось, ломалось, давало новые трещины всё быстрее и сильнее, пока в один резко наступивший момент, под низкий рычащий стон Берга и чувства чего-то тёплого внутри себя, окончательно не разбилось на тысячи осколков, впившихся в разбитую душу. Мифоискатель резко вышел, и Давид выдохнул от новой мимолетной ослепляющей боли. Внутри пусто. Давид уже не понимал, его ли это Берг, или нет, предательство ли это или ужасный ночной кошмар. Его сознание отчаянно цеплялось за реальность. Берг хищно облизнулся. Его взгляд так и говорил, что ему нравилась его игрушка, и что он совершенно не собирался прекращать игру с ней. Давид слышал, как тот удовлетворённо выдохнул. В его душе пустовало. Внезапное предательство потрясло его до самых глубин души. То, что друг использовал его чувства в своих целях. То, что он ограничил его свободу, заставляя подчиниться себе. Тем, что ударил в спину, и ударил без предупреждения. Тем, что угрожал жизни, шантажировал, издевался, смотря в лицо. Давиду было настолько плевать на свою жизнь, даже не смотря, тот факт, что Берг сделал это — это, и только это растрясало его чувства. То, что его стоны вырывались, противореча собственным чувствам. То, что Берг воспринял это как поражение друга и продолжил наступать, добивая до конца. То, что для своего удовлетворения он использовал чувства друга, удобно находившегося рядом. То, что он всего лишь игрушка в руках мифоискателя…