Стабильность

      От Нингуан сложно скрыть что-то, ведь ее глаза и уши у каждого, с кем она заключала сделки или была их свидетелем; разве что Путешественнику, далекому от Мира торговли и Мира в целом, на то дана единичная вольность. Каждый остальной в этом мире непременно ей открыт и слишком беззащитен в любой информации и тайнах. Даже коррумпированные лавочки работают по ее тщательно и щепетильно отобранному принципу, не слишком дерзкие и не зажатые в сомнениях — идеальные элементы прокуротурной системы да примеры для подражания. Ее мир живет и пахнет, в нем каждому отведено свое место, безоговорочно верное и незаменимое, а потому Кэцин вблизи нее — то, что обязано быть. Совпадением не является и должность и судьба Бэйдоу, Нингуан не делает исключений, но этот факт не задевает ее так же сильно как первый. Трогает ее на удивление только Юйхэн, не так заметно, как ей хотелось бы, но и не так явно, чтобы послужить угрозой. Нингуан даже отчасти рада, что Кэцин занимает такую высокопоставленную должность и выходит из коренной семьи Лиюэ — при минимальном уровне преступности переживать за ее безопасность Нингуан все же приходится. Эти переживания не выходят за рамки мысли и нейтрально-делового ободрения в мимолетном перерыве на работе. Это действительно печалит Нингуан — в рамках, которые она сама себе наметила, — они видятся чересчур мало, если не видятся совсем, — с ее секретаршами и в частности Ганьюй ее можно заметить куда чаще да и ведут они себя раскованней и теплей, почти как друзья. Нингуан быстро отметает от себя эту мысль — Юйхэн ни с кем не заводит дружбы, это противоречит ее природе. Это понимание единоличия всего мира в глазах Кэцин зарывает росточек горькой недоревности. Нингуан не позволяет себе печалиться и тосковать, что и сама она не станет кем-то значимым, близким для Кэцин. Юйхэн прекрасна в своем равнодушии ко всем вокруг, в уважении, альтруизме и взаимопонимании ко всем одинаково, и, наверное, не стоит пытаться ее поменять, даже если бы это было возможно. Может, Кэцин и есть тот самый ориентир, ограничение, не позволяющее Нингуан приравнивать себя к Архонтам, показатель ее ограниченности и несовершенства. Эта мысль не утомляет и не огорчает, нет смысла прыгать выше головы и мнить себя всемогущим — люди смертны, им свойственно стареть и умирать, даже Архонты чахнут и рассыпаются в пыль, только медленней, эпатажней, с фейерверками и вином. Вечности не достигнуть никак, мир догоняет даже спустя миллиарды лет, даже если уже никто не помнит о твоем обещании сохранить вашу любовь на веки вечные, и тогда приходит смирение; Кэцин тоже не бессмертна, и Нингуан очень хочется, чтобы Инадзума оставалась закрытой от всего мира еще как минимум до ее смерти, дабы Кэцин хоть на чуть-чуть стала на нее похожа. Судьба не просто так свела их вместе, но все равно почему-то продолжает портить ужасно точный и продуманный план — в него точно не вписывалась Бэйдоу. Нингуан не нужна эта женщина в ее жизни — ни в рабочей, ни в семейной, — никто не нужен кроме Кэцин. Бэйдоу не тот человек, которого она могла бы хоть чуточку полюбить, она невыносима, фривольна и совершенно не этична в тех вещах, которые для Нингуан сакральны и просто интуитивны. Нингуан не любит ломания барьеров и своих границ, которые она уже давно провела и скорректировала; давно — это, может, сотни лет назад, когда они с Кэцин в первый раз встретились. Знание, что они знакомы и близки еще из прошлых своих жизней, неоспоримо и очевидно, это аксиома. Нингуан знает историю и своего купеческого рода, и аристократического Кэцин, ей не составляет труда узнать, какие их конкретно родственники первыми начали налаживать связь друг с другом. Их двоюродные и троюродные прабабушки были действительно близки, да настолько, что бежали из еще на тот момент строгопатриархального и застрявшего в кризисе Лиюэ, чтобы жить в бесконечной любви вместе. В очерках о них двоих мало сообщений, о любовной связи и слова не шло как такового, но из отдельных записей и некоторых оставшихся в память телеграмм прекрасно ясно, в какого рода отношениях их обвинили. Для Нингуан такие предки — большая проблема в репутации, но тем не менее и какая-то тайная надежда на хотя бы толику внимания со стороны Кэцин к себе. Может, духи предков в ней, наконец, проснутся, а что-то наподобие сердца в полноценном механизированном теле вдруг лихорадочно забьется?       На самом деле о том, что Кэцин кукла, знает мало. Она, Бэйдоу да разве что челядь, убежденная в городской легенде и присказке «Бесчувственная Юйхэн». Бэйдоу долго не решалась заговорить с ней об этом, увиливала как могла, не желая расстроить и вогнать в отчаяние что ли. Нингуан была ей за это даже благодарна — не каждый, борящийся за внимание любимого человека, не пойдет при первой возможности подрывать чужие чувства, если на то есть аргумент. Благородство — ключевое качество мореплавателя, если даже раньше плававшего без флага, и свое рыцарство Бэйдоу без проблем оправдывает. Возможно, они могли бы действительно завести серьезный роман и полюбить взаимно друг друга — Бэйдоу благочестиво, Нингуан — отчаявшись, смирившись, открывшись новым людям и возможностями. Это было хорошее решение, вполне приемлемое и даже кажущееся правильным для страдальца и мученика. Но оно было неверным; Нингуан бы так и поступила, если бы Кэцин была человеком. Нингуан бы так и поступила, если бы они не любили друг друга сквозь века. Да и на страдалицу она мало смахивала, для нее несложно упросить своих секретарш помочь с объемом работ Кэцин, чтобы та пораньше пошла домой, заказать все места в Нефритовом павильоне, чтобы она смогла тихо и спокойно перекусить, нашептать Ганьюй о ее нелучшем состоянии в последнии дни и тем самым заменить Кэцин на денек, даже сшить ей праздничное платье за пустяковую сумму. Возможно, Нингуан даже целенаправленно принуждала Кэцин заказать платье именно у ее портной; идея ходить в почти одинаковых нарядах побуждала у нее какое-то странное неясное томление, как будто Кэцин приняла в себя частичку самой Нингуан. Но Кэцин кукла и вряд ли различала такие тонкости. Для нее все вещи вокруг не имеют особых подтекстов, а потому она свободна от стереотипов и предвятостей — Кэцин точно примет к сведению, что Нингуан она может нравиться (так сделала и ее прабабушка, она сама), но вряд ли скажет что-то в ответ. Нингуан не говорит именно потому, что знает, как все произойдет. Мир, которым она управляет, действует по ее желаниям, он неидеален, несовершенен, а потому функционирует и спокойно существует без лишнего вмешательства. Темными вечерами, лежа в постели вместе со спящей Бэйдоу, Нингуан думает, что, возможно, потому Кэцин и не может ее полюбить — мир бы потерял стабильность, как это случилось раньше. А в стабильности — ее жизнь. И кукла — естественная и единственная возможная форма жизни для Кэцин; Нингуан знает, что так нужно думать, но иногда ночью она воображает, что вместо массивного, сильного, жилистого тела Бэйдоу она когда-нибудь сможет разделить кровать с хрупкой, крохотной, но очень юркой и родной девушкой, обнимать ее нежно, крепко, выцеловывать лоб и узкие плечи, зарываться пальцами в космы фиолетовых волос и шептать слова любви, так несвойственные ей. Такое вполне было способно разрушить мир, и, даже если Нингуан временами этого ужасно хотелось, мир был против. И так тому и быть.