all because i'm yours (and you are mine)

Праздничные дни на работе кажутся слишком долгими, особенно сейчас, когда Лиам знает, что дома его ждёт Зейн. Они не планировали чего-то грандиозного — просто уютный вечер в компании друг друга, но это намного приятнее, чем сидеть в комнате для допроса с каким-нибудь обнаглевшим наркоторговцем или заполнять бесконечную череду документов. Атмосфера в отделении не самая романтическая, несмотря на то, что стены украсили тематическими постерами, но это даже радует Лиама. Он сосредоточен на том, чтобы скорее дописать отчет, и тишина в новом кабинете способствует этому. Не отвлекает даже кучка открыток всех оттенков красного, лежащая на краю стола. Раньше у Лиама не было своего кабинета. Он трудился в отделе вместе со всеми, сдвинув свой хлипкий стол со столом напарницы для большей эффективности. Они перебрасывали папки с делами друг другу, иногда вместе устраивали «мозговой штурм», по очереди готовили кофе, чтобы сэкономить время, одалживали друг другу ручки и скобы для степлера, и в целом Пейн считал, что это были неплохие времена, потому что процент раскрытых дел держался на высоком уровне. Однако теперь его труд оценили по заслугам — повысили в должности и выделили кабинет с большим окном, через которое Лиам мог наблюдать за работой детективов. У него появился свой рабочий стол с множеством ящиков, небольшой сейф для секретной документации, два удобных кресла — для себя и посетителей, небольшую софу, несколько стеллажей для папок с делами и канцелярских принадлежностей. Пейн планировал навести порядок в кабинете как можно скорее, но руки пока так и не дошли. В центре комнаты по-прежнему стояли коробки — Лиам сразу окунулся в работу, и не успел разложить не то что личные вещи, но даже папки с делами, за которые собирался взяться после окончания отчета. Лиам закрывает последнюю папку, откидывается в кресле и вытягивает ноги, чувствуя, как тяжело гудит тело. Тридцать секунд, и он будет готов ехать домой. Когда перестанут плясать цветные точки перед глазами, и шум в голове сменится привычным ходом мыслей. Пейн устал, но не очень сильно — он ещё может поужинать с Зейном и не заклевать при этом носом. Робкий стук в дверь вырывает из размышлений. Лиам устало говорит: «войдите», надеясь, что обошлось без происшествий. Задерживаться ещё на час нет никакого желания, но если случилось что-то серьезное, его и не спросят. В кабинете появляется молодой детектив Стоун, знакомый Лиаму ещё с полицейской академии. Он немного взъерошен, галстук переброшен через плечо — день сегодня такой суетной, что весь отдел в мыле. Лиам и сам за день отвлекся всего один раз, чтобы съесть сэндвич и немедленно вернуться к работе. В руках детектива корзинка со сладостями, в которую сгружены разноцветные открытки, милые канцелярские принадлежности, печенье и шоколадки в форме сердечек. – Там ещё принесли, лейтенант, – жалуется Стоун, встряхивая увесистой корзинкой. – Их сейчас проверяют через детектор. Булочки и эклеры, и кексы, и... – Если хотите, можете их съесть. Ты же знаешь, я сейчас особенно на сладкое не налегаю, мне скоро нормативы сдавать. Просто возьму кое-что для Зейна, он как узнал, что у нас здесь «халявные сладости» — будто предохранители слетели, – замечает Лиам, указывая на шоколад легким кивком. – Открытки тоже заберу. По праздникам многие люди, которым Пейн и его товарищи помогли в разное время, всегда благодарят полицейских за преданную службу закону небольшими личными подарками и очень трогательными записками. Это обратная связь, и для служителей закона она очень ценна. Как и всевозможные сладости, но съесть всё — невозможно физически, поэтому Лиам нередко делится с теми, кто остается в отделе на ночь, и забирает послания, чтобы прочитать их и ответить в свободное время. – Поработаешь тут ещё годик, Стоун, и тебе будут приносить даже больше сладостей, – ободряюще говорит Лиам, собирая подарки в кучку, чтобы не оставлять на столе беспорядок. На нем и без открыток хаос. – А пока ешь и набирайся сил, по-моему, я видел тут твое любимое печенье... Всё, я побежал, – торопливо добавляет Пейн. – Я уже час как должен быть дома. – Бегите. С Вашего станется приехать и поджечь мусорный бак перед участком или кинуть чем-нибудь в стекло, – говорит Стоун, немного смелея. Со старшими товарищами молодой детектив всегда старается общаться обходительно. – Это ведь он спрятал яйцо за панель под потолком? Лиам многозначительно поднимает брови и, демонстративно закрыв рот на «молнию», уходит из кабинета. С Зейном он тогда провел серьезную воспитательную беседу и для большей убедительности закрепил её легкой поркой, но, конечно, Пейн не собирался рассказывать обо всём в участке. С него и так достаточно трехчасового разговора с комиссаром о том, как важно для позитивного имиджа, чтобы он образовал гей-пару с каким-то детективом из седьмого отделения. «Этот блядский проверяющий из правительства должен видеть, что мы здесь поддерживаем меньшинства, а то о новом тренировочном поле можно и не мечтать», – заявил тогда комиссар, но Пейн был непреклонен. Да и детектив из седьмого отдела не горел желанием сообщать своему мужу, что его сватают за какого-то незнакомца. В итоге пиар-отдел всё-таки нашел способ извлечь выгоду из сложившейся ситуации, и Пейн был рад, что всё-таки настоял на своем. Как будто Зейну нужен повод, чтобы спустить кому-нибудь шины. Поездка занимает несправедливо много времени — Лиам попадает в небольшую пробку, связанную с приездом какой-то мыльно-оперной телезвезды — но зато Зейн встречает его на пороге и немедленно целует в губы. Он то ли кусается, то ли пытается повиснуть на Лиаме зубами — всегда загадка. Но такая сладко-дразнящая, что Пейн упивается моментом. Усталость прошедшего дня постепенно растворяется, когда его лицо покрывают жадно-беглыми поцелуями, накрывают объятиями и родным, домашним запахом. Лиам обещает немедленно присоединиться к ужину, но после быстрого душа. Хочется смыть с себя рабочие заботы. Он оставляет открытки и подарки на письменном столе в домашнем кабинете, где обычно работает, если график слишком напряженный, окунается под воду с мыслями о том, что нужно снова начать ходить в бассейн, и выходит из ванной комнаты уже совсем бодрым. Зейн запек курицу со специями и, конечно, ждет похвалы, поэтому Лиам немедленно идет ужинать. Малик редко покладистый и домашний — такие моменты стоит ценить, но, конечно, Пейн любит его по многим причинам и вовсе не хочет, чтобы его партнер делал что-то, что противоречит его природе. – Ты сегодня задержался. Без меня в участке, наверное, совсем скучно, лейтенант Пейн? – весело тянет Зейн, рассматривая Лиама из под полуприкрытых век. Щеку он подпирает кулаком, и вообще выглядит так, словно уже напакостил, хотя Пейн знает, что Малик всегда держит обещания. Сегодня он, действительно, не отвлекал Лиама от работы, хотя — очевидно — очень хотел. – Ты прав. Ничего особенного сегодня не случилось, кроме того, что я закрыл в участке твоего друга Дезмонда, – отвечает Лиам, отправляя в рот кусочек изумительно вкусной курицы. – Теперь все барыги нашего района на допросе будут говорить «кстати, я знаком с Зейном»? – Надеюсь, что нет, – усмехнувшись, говорит Зейн и демонстративно поднимает руки. – Но, когда начинаешь встречаться с копом, это моментально становится общим достоянием. Между прочим, однажды это сыграет тебе на руку! – добавляет он уже серьезно. – Я уверен, если перед кем-то из моих старых друзей встанет трудный выбор, тебя обязательно вернут мне целым и невредимым. У Зейна действительно есть несколько криминальных знакомых. Он рос в одном квартале со множеством мальчишек, и не все из них выбрали правильный путь. Малик и сам промышлял мелким хулиганством, и однажды мог вляпаться в серьезное дело, если бы не встретил на своем пути молодого полицейского. С тех пор Зейн медленно, но верно перевоспитывался. Конечно, без приключений не обходилось, но Лиам был уверен, что их ждет счастливое будущее, в котором тюремные решетки будут лишь частью его работы. – Что ж, буду ссылаться на тебя каждый раз, как придется вести переговоры, – произносит Лиам, стараясь не вкладывать слишком много иронии в свой голос. – Надеюсь, все преступники, услышав твою фамилию, тут же сдадутся в руки правосудия, и я, наконец, получу премию. Съездим отдохнуть в Венецию, покатаемся на лодке... – И вот так ты меня ценишь? – спрашивает Зейн псевдооскорбленным тоном и с деланной надменностью зачесывает волосы назад рукой. – А кто уговорил Спенса торговать в другом квартале? И вот благодарность: я целый день умираю от голода... – Конфеты на столе в кабинете, забирай уже, – понимающе улыбается Пейн, накалывая на вилку очередной кусочек курицы. – А что ты сделал с конфетами, которые я подарил утром? Там была целая коробка. – Конечно, я их съел, – отвечает Зейн, поднимаясь из-за стола, и окатывает Лиама таким взглядом, словно он спросил что-то слишком очевидное. – И мне стоило больших трудов не съесть тот шоколад, который я подарил тебе. Так что ешь его быстрее, иначе я не выдержу. Это невероятное очарование заставляет Лиама засмеяться. Он с легкой улыбкой провожает Зейна взглядом, после чего начинает собирать тарелки со стола. Они оба — не образцы ведения домашнего хозяйства. Лиам — настоящий трудоголик, Зейн — раздолбай, каких поискать, но сейчас у них совместный быт, и они в равной степени стараются не перекладывать дела друг на друга. Подарков в этом году у Лиама очень много, возможно, не многим меньше, чем на Рождество. Копы получают благодарность на все праздники, даже самые незначительные, а уж день Святого Валентина для многих повод разгуляться и показать свое кулинарное мастерство. Зейн засовывает сладости под мышку, на ходу откладывая открытки в сторону, чтобы Лиам мог разобрать их позже, и замечает особенно большую коробку в виде сердца, заметно выделяющуюся на фоне остальных. К краям огромной картонной коробки кто-то заботливо приклеил белоснежное кружево, соединения оказались скрыты под слоем красного фоамирана, к которому неведомый умелец прикрепил искусственные цветы из органзы. Открытка была написана перьевой ручкой на искусственно состаренном кусочке бумаги — возможно, его размочили в ароматном чае. В голове у Зейна непрерывно крутится слово «пошлость», но он всё равно берет коробку в руки, чтобы рассмотреть поближе. «Дорогой лейтенант Пейн, С тех пор, как Вы подарили мне мое второе рождение, я не могу перестать о Вас думать. Днем и ночью, утром и вечером, Вы всегда со мной в моих мыслях. На самом деле Вы мне даже иногда снитесь. Я думаю, не случайно, именно Вы тогда спасли меня. Судьба свела нас, и теперь, надеюсь, мы никогда не расстанемся. Мне не терпится завтра увидеть Вас вновь. С любовью, Кейт». – Это ещё что такое? – вслух спрашивает Зейн, кривясь от отвращения. В тишине кабинета голос звучит слишком резко, и он зачем-то кашляет. В голове ни одной хорошей мысли — в груди, как кипящая вода под крышкой кастрюли, непрерывно клокочет чувство гнева. Кто эта Кейт, что пишет такие записки его партнеру? Нет, очевидно, это кто-то из пострадавших, кому Лиам спас жизнь во время службы, но — черт возьми — этой женщине явно стоит сбавить обороты, потому что Зейн Малик — не джентльмен, и за своё готов драться до последнего зуба. На секунду его рука задерживается над коробкой — выпотрошить содержимое да съесть, вот и вся судьба, что ждёт Лиама и эту пигалицу, но Зейн оставляет подарок на столе и возвращается в кухню. Ему кажется, будто коробка со сладостями наблюдает за ним с легким ехидством. – Я уж думал, ты решил съесть всё в кабинете, – весело говорит Лиам. Тарелки уже гудят в посудомоечной машине, холодный чай с мятой разлит по стаканам — в нем плавают кубики льда. На большом черном блюде апельсиновые и яблочные дольки. Зейн подсаживается за стол и начинает теребить уголок коробки шоколадных конфет, не зная, как подцепить край. – Было бы нечестно не поделиться с тобой, – машинально отвечает Зейн, пристально рассматривая Лиама. – Каким ты иногда бываешь трогательным, – замечает Лиам, размешивая лед соломинкой, чтобы скорее охладить напиток. Лепестки мяты так и норовят прилипнуть к стеклу — Пейн чуть-чуть придавливает их, делая чай более свежим. – Но вообще-то я принес все сладости для тебя. Неприятный узел начинает распутываться внутри, словно кто-то медленно потянул за конец веревки. Нет, какие глупости! Лиам спешил с работы домой, к нему, принес для него «трофейные» сладости, а «томное» послание даже не спрятал — очевидно, оно ничего и не значит. И с чего Малик решил, что какая-то назойливая девчонка стоит того, чтобы всерьез переживать? – Правда? – спрашивает Зейн. – Должен же быть хоть какой-то плюс от работы полицейским, – подмигивает Лиам. – Только не ешь всё сразу. А то будет как на Рождество. На Рождество выяснилось, что у Зейна небольшая аллергия, но тогда так и не удалось понять, на что именно, потому что Малик ни в чем себе не отказывал. Когда родители Лиама пригласили их погостить, он уничтожил целиком даже кекс. Успокоение блаженным теплом разливается по телу, и когда руки Зейна перестают быть такими неловкими, упаковка конфет легко поддается. Какие могут быть сомнения, когда они так счастливы вместе? Во рту сладко, на душе светло, глаза Лиама такие спокойные и уютные. Как и он сам. Зейн удовлетворенно постукивает пальцами по столу, ожидая, когда Лиам накроет его руку своей. – Попроси своих фанатов дарить больше конфет с кофе, – говорит он с набитым ртом. – Это не фанаты, – мягко поправляет Лиам, сжимая пальцы Зейна. – Просто люди, которых мне повезло спасти. – Так прямо повезло, – немедленно возражает Малик. Когда Лиам преуменьшает свои заслуги, ему становится неприятно, потому что он не по наслышке знает, как упорно Пейн трудится — не просто ради повышения, но ради благополучия людей. Многие полицейские, с которыми Зейн сталкивался раньше, не были настолько идейными людьми. Хотя постепенно Малик начал пересматривать свое отношение и к другим копам. – Тебе только повод дай нырнуть под пулю, – добавляет он. До сих пор перехватывает живот, когда Зейн вспоминает, как Лиам лежал в больнице с пулевым ранением. Одна из самых длинных ночей в его жизни. После ужина они танцуют под медленную музыку. Недолго, потому что им обоим больше нравится R&B, и когда Зейн переключает трек, в комнате становится жарко. Танцевать лучше всего в компании друг друга — у них своя вечеринка, и они — самые главные гости. Лиам ест конфеты, подаренные Зейном, делится, передавая сладость ртом. Сладко и мокро — всё, что так нравится Зейну. Он чувствует себя превосходно, смеясь в теплых объятиях. Они самую малость возятся в постели, а потом засыпают, прижимаясь друг к другу, опустошенные, но очень счастливые. На следующий день будильник Лиама срабатывает в шесть утра. С одной стороны, Зейн рад, что Лиама повысили, ведь его лейтенант так серьезно относится к своей профессии, с другой — теперь он всё чаще уходит спозаранку и задерживается допоздна, а Малик очень любит лежать с Пейном в постели. Он получает поцелуй в нос, желает Лиаму удачи на работе и снова проваливается в полудрему. Зейн пытается синхронизировать их режимы, но после двух-трех удачных пробуждений неизменно задерживает допоздна, и потом снова просыпается в полдень, а то и в два часа дня. К десяти утра Зейн, наконец, раскачивается. Он принимает освежающий душ, даже закидывает в себя чашку крепкого кофе с медом и грейпфрутом. Желание доесть оставшиеся с праздника конфеты вновь приводит его в кабинет Лиама — открытки всё ещё не разобраны, но Пейн точно займется этим в выходные. Зейн собирает сладости в охапку и снова натыкается взглядом на огромную коробку в форме сердца. Слабо морщится. Нет, разве так можно? Так откровенно себя навязывать? Но мало ли на свете настырных девиц, которые не знают чувства меры... Определенно точно нельзя устраивать Лиаму выволочки из-за каждого знака внимания — в конце-концов, многим людям нравятся бравые полицейские, и они то угостят выпивкой, то до дома подбросят в качестве благодарности. Вот только подобного раньше не случалось. Зейн, конечно, злился каждый раз, когда видел Лиама и Эбигейл, но они, по крайней мере, были напарниками и часто прикрывали друг друга во время облавы. Были и другие коллеги-полицейские — Зейн сразу дал им понять, что лейтенант занят. Но с ребятами из участка оказалось просто сладить, потому что мало кто не знал о существовании Зейна и его тяжелом характере. Зейн идет в гостиную, на ходу доедая конфеты, открывает ноутбук, включает и откидывается назад на софе. День рабочий, но работать совсем не хочется. Возрастает неприятное напряжение, в висках гудит, под кожу будто раскаленный провод засунули. Хочется дунуть — совсем немного, просто чтобы расслабиться и отогнать тревоги. Малик не знает, как выглядит эта пресловутая Кейт, но воображает её максимально неприятной. Тем сильнее хочется раствориться в сонливом чувстве успокоения. Уже набрав номер дилера, Зейн резко сбрасывает вызов и кладет телефон в карман. Близится время обеда, и у Зейна есть отличная возможность застать Лиама и Кейт, да разъяснить настырной девчонке, что к чему. Приличные люди всегда сперва прощупывают почву, иначе на них сваливаются огромные неприятности. Малик считает себя достаточно мягким: если бы к девушке его приятеля Верна подошел какой-то мутный тип с шоколадкой, несчастного беднягу собирали бы по оврагам. Зейн не собирается драться, только если девушка первая не распустит руки. Больше не раздумывая, Зейн накидывает на себя куртку, запрыгивает в машину и направляется в отделение. Сейчас не время «медитировать». В участке, как всегда, царит оживление. Непрерывно звенят телефоны в диспетчерской, глухо шлепают печати, кричат и молотят по решетке задержанные, кто-то под шумок пытается заказать пиццу. Зейн закладывает руки в карманы, сдерживает порыв натянуть капюшон и старается держаться уверенно. Обычно он в участке не в качестве партнера Лиама, а скорее как задержанный, поэтому внутри разливается неприятное чувство, будто он что-то натворил. На кончиках пальцев нетерпение — немедленно помешать встрече Пейна и его «поклонницы». – Малик? На чем попался в этот раз? Услышав колкую фразу, Зейн автоматически оборачивается, чтобы окатить наглеца презрительным взглядом, и видит детектива Паркера. Вид у полицейского немного удивленный, Малик сразу понимает — это связано с тем, что лейтенанта Пейна нет поблизости, и каждому в участке известно, насколько такому проблемному парню, как Зейн, тяжело в присутствии других копов. – Ты какой-то странный сегодня. У тебя ничего не случилось? – уточняет детектив, упирая руки в бока. – Если какие-то проблемы, я могу сам принять заявление. Малик старается незаметно выдохнуть. В машине он успел по кругу разозлиться и расстроиться, снова разозлиться и снова расстроиться, и, наверное, со стороны это заметно. Обычно Зейн насмешливый, наглый, но только Лиам знает, какой он внутри. – Я ищу своего бойфренда, у меня к нему личное дело, – говорит Зейн, стараясь придать голосу больше уверенности, чем у него есть. Судя по тому, каким становится взгляд Паркера, у Малика получается. – Он ведь у себя в кабинете? Где это? – Вон там, – кивает детектив Паркер через плечо. Зейн видит массивную дверь из затемненного пуленепробиваемого стекла, а также окна, выходящие на отдел. Из-за жалюзи он не может видеть, что происходит в кабинете, и его это неуловимо нервирует. – Но лейтенанта сейчас нет в отделении, он вышел на обеденный перерыв. Новость приносит Зейну облегчение, потому что на секунду он действительно подумал, что у Лиама приватная беседа. Малик не хозяин своим мыслям, иногда они берут над ним верх, и когда у Зейна получается это осознать, он злится ещё больше, но уже на себя. – Не волнуйся, прошло уже полчаса, твой парень обычно надолго не задерживается, – вмешивается напарница Лиама, идущая через отдел с папкой дел под мышкой, и приветливо машет рукой. – Здравствуй, Зейн! – Да, привет, – цедит Зейн через губу, рассматривая Эбигейл с ног до головы. – Смотрю, тебя тоже повысили. Поздравляю. Получается суше, чем он планировал. – Да ладно тебе, – полицейская интенсивно хлопает его по плечу, так что Зейн покачивается. Полицейские сдают нормативы чаще, чем Малик от скуки висит на перекладине, поэтому сустав начинает ныть, но он старается не подавать вида. – Не обязательно всё время делать такое лицо. Ты в нашем участке, можно сказать, знаменитость! В самом образцово-показательном смысле. Это значит, что он ступил на тропу исправления, и лейтенант Пейн влияет на него исключительно в положительном ключе. Звучит хуже, чем есть на самом деле, потому что Зейн недолюбливает людей, которые делают выводы об их отношениях. Лиам для него не просто положительный пример, не инструктор и не воспитатель, который возится с ним, как с проблемным ребенком. Лиам — это слово на букву «Л». Зейн живет моментом, поэтому Лиам его настоящее. Он эгоист, поэтому не отделяет Лиама от себя. Раньше пустоту в его душе заполняло хулиганство, а сейчас... в его душе уже не пусто. – Хочешь сказать, никто надо мной не смеется? – скептически щурится Малик. – И в отделении никто не сплетничает? – Я иногда, – поднимает руку детектив Паркер, рассеянно махнув головой. – Но я просто до сих пор не могу поверить, что наш лейтенант связался с... – Ты собираешься сегодня доделывать отчет, Паркер? – спрашивает Эбби, многозначительно изгибая бровь. Паркер понуро опускает голову и немедленно садится обратно за свой компьютер, демонстративно начиная стучать по клавишам. Краем глаза Малик замечает, что он четыре раза подряд написал слово «задница». – Посиди в кабинете, Зейн. Там пока не очень уютно, но ты же понимаешь, мы люди занятые. Зейн усилием воли сдерживает напрашивающуюся колкость и стремительно направляется в новый кабинет Лиама. Что ж, встреча с коллегами его лейтенанта прошла не так плохо. Они не одобряют его кандидатуру на сто процентов, но, по крайней мере, воспринимают всерьез. Репутация проблемного парня и тут играет на руку, ведь кому захочется стать участником разборок? Закрыв за собой дверь, Зейн уверенно проходит внутрь. В кабинете уже чуточку пахнет Лиамом — пока только мягкие нотки его парфюма, к которым примешивается запах офисной бумаги, еле уловимый аромат чернил из принтера. Ещё есть суховатый запах старого картона — это давно начатые дела, к которым полицейские возвращаются время от времени, когда появляются новые зацепки. Зейн бегло окидывает взглядом коробки на полу и угловатую софу, подходит к столу и садится в кресло. Удобно. Рабочий стол в небольшом беспорядке. Лиам оставил несколько папок открытыми — кажется, он пытается выявить связь между членами какой-то группировки. Обычно во время работы Пейн использует маркерную или пробковую доску, но в новом кабинете удобных вертикальных поверхностей нет, поэтому на крышке стола много стикеров желтого и розового цвета. Зейн не знает людей с фотографий — он не настолько уличный парень, чтобы иметь дело с настоящими бандитами, у которых не осталось ничего человеческого. Но помимо фотографий преступников на столе много знакомых предметов — Зейн особенно любит стаканчик для ручек в виде динозавра с открытой пастью. Есть ещё дырокол, на который приклеен стикер в виде лего-бетмена. Но самое лучшее... Зейн скользит взглядом по столу вновь и недоверчиво качает головой. Раньше у Лиама точно была их совместная фотография на рабочем месте. Нахмурившись, Малик решительно заглядывает под стол, проникает рукой в отверстие между крышкой стола и ящиками, но нащупывает лишь какие-то пособия. Он открывает первый ящик — внутри только папки с документами, открывает второй — но находит только учебник по ведению переговоров... В третьем ящике он, наконец, видит их совместную фотографию. Помимо их лиц под стеклом ещё засушен клевер — они нашли его во время прогулки. – Какого черта ты убрал нашу фотографию? – вслух спрашивает Зейн, поднимая рамку, чтобы рассмотреть получше. Под рамкой находится запасной комплект наручников вместе с ключами. Возможно, это те же наручники, которыми Лиам как-то заковал его. Зейн бережно стирает с рамки пыль рукавом, осторожно убирает обратно в ящик и берет в руки наручники. Сталь обжигает руки прохладной. На ощупь мельчайшие зазубрины, действительно, кажутся ему знакомыми. Дома они иногда используют наручники Пейна, и однажды Зейн даже попросил дать ему слабый заряд электрошокером. Но эти наручники, возможно, остались с тех времен, когда они трахнулись в полицейском участке. То, что Лиам хранит их в нижнем ящике своего рабочего, в каком-то смысле сентиментально и трогательно, но стоит мыслям Зейна вернуться к рамке для фотографий — накатывает слепая ярость. В гортани появляются булькающие звуки. Нет, правда, какого черта? У людей, которые будут приходить в кабинет, может сложиться неправильное впечатление. Ведь Лиам не носит кольцо, нет никаких признаков того, что он занят, кроме того, что Малик иногда оставляет на его шее следы. Они даже не женаты, но ведь это не значит, что Пейн свободен. Другие люди точно не могут печь его лейтенанту печенье, писать томные любовные послания, и... приглашать на обед? Малик встает из-за стола и импульсивно проходит круг по кабинету, словно посаженная на цепь собака. Его голова рефлекторно дергается, словно чувствует невидимый ошейник. Сколько можно обедать? Обычно Лиам ест быстро, чтобы скорее вернуться к работе и пораньше приехать домой, но его нет уже почти час, и это может значить только одно — Пейн обедает в приятной компании. Настолько приятной, что он потерял счет времени. Возможно, с человеком, который так сильно хотел его видеть, что буквально... наблюдал во снах. В горле Зейна распухает злость на собственную глупость — почему он сразу не додумался спросить у напарницы Лиама, куда Пейн поехал сегодня обедать? Может, Эбигейл заодно проболталась бы, собирался ли он обедать один или в компании... Обычно Лиам обедает с напарницей, а сегодня она по какой-то странной причине осталась в участке. Может, чтобы Лиам мог поговорить с кем-то приватно? Зейн злостно заталкивает наручники в карман своего худи, кладет ключи в задний карман, где обычно держит кредитную карту или пачку сигарет. Нет, это нельзя так оставлять. Нужно всё выяснить и немедленно! Он уже разворачивается корпусом к выходу, чтобы найти кого-нибудь из полицейских и узнать, куда Лиам ушел обедать, как дверь в кабинет открывается, и Малик в тот же миг встречается взглядом с Пейном. – Зейн! – с радостным удивлением произносит Лиам, проходя в кабинет, и невольно улыбается. – А я думал, ты ещё спишь. Давно ждешь? Я встретил в отделе Паркера, он сказал мне... – Ты почему так долго? – быстро спрашивает Зейн, закладывая руки в карманы, и скользит взглядом по рослой фигуре Лиама. Его лейтенант, как всегда, выглядит безупречно, но почему-то сейчас у Малика из-за этого сводит скулы. – У тебя была встреча? И, очевидно, на этой встрече он выглядел, как гребанный Джеймс Бонд. – Что? Нет, – качает головой Лиам. – Я просто был в забегаловке на углу, и... – Хочешь сказать, ты не виделся сегодня с Кейт? Лиам с искренним недоумением сводит брови над переносицей и ошеломленно мотает головой. – Прости, с кем? – переспрашивает он. – С Кейт, – цедит Зейн сквозь зубы. Слова стукаются о его губы, и звучат, как проклятье. – С той, которая написала, что Вас судьба свела, и ты даже снишься ей во сне. Ему противно даже произносить это, и он невольно гримасничает, передразнивая девушку, которую он никогда не видел. Зейн думает, так Лиаму станет понятно, о ком идет речь, но лицо Пейна становится всё более недоумевающим. – Зейн, ты случайно с утра ничего не принимал? – осторожно спрашивает Лиам. – Я понятия не имею, о чем ты сейчас говоришь. Зейн выдыхает через нос. Ему хочется схватить что-нибудь со стола и швырнуть через всю комнату, но вместо этого он только сжимает кулаки, до боли впиваясь ногтями в мякоть ладони. Почему? Почему его сжирают настолько противоречивые чувства? Он горит от желания прижаться к Пейну губами и вместе с тем жаждет схватить его за рубашку и встряхнуть, как следует. – Ты что, не помнишь записку на самой огромной коробке сладостей, которая только может быть? – спрашивает Зейн раздраженно. – Ту, в которой написано: «С тех пор, как Вы подарили мне мое второе рождение, я не могу перестать о Вас думать. Днем и ночью, утром и вечером, Вы всегда со мной в моих мыслях»? – Я не читал никакие записки. Я сгреб всё в охапку и принес домой, – терпеливо отвечает Лиам. Он недоверчиво качает головой и тяжело вздыхает. – Ты что, разозлился из-за какой-то открытки? – Это, блять, была не просто открытка, а целое признание в любви, и... – И что? – спрашивает Лиам, невольно повышая голос, и устало растирает переносицу двумя пальцами. – Какое мне дело до каких-то любовных посланий? Я просто стараюсь делать свою работу. И иногда так случается, что люди, которых ты спасаешь, влюбляются в своих спасителей — у нас целый курс был на эту тему с психологом, особенно, когда наш отдел снарядили помогать пожарным. Но я-то умею абстрагироваться и знаю, что просто выполняю свой долг. Слушай, у этой девушки было бы больше шансов, если бы она закидала мне яйцами лобовое стекло. Серьезно, я, наверное, единственный человек в мире, который получает удовольствие от того, как горят его нервные клетки, – добавляет он и устало падает в кресло. – Если мы доживем до старости, то оба станем сумасшедшими. Что-то зудит под кожей, разгоняя по венам кровь. Как не верить Лиаму? Он, действительно, единственный человек на свете, который может полюбить такую занозу в заднице, как Малик. Но успокоиться не получается. Это несправедливо, это больно, что нельзя просто любить кого-то и не гореть при этом заживо. Зейн тяжело выдыхает и нащупывает в кармане наручники. Легкий звон кажется успокаивающим и дразнящим одновременно, накручивает тяжесть внизу. Зейн облизывает губы. Это просто. Лиам не должен забывать, кому принадлежит на самом деле. Ни на секунду. – Извини, – тихо говорит он, обходя кресло Лиама, и кладет руки на его плечи. Пальцы чуть-чуть надавливают на шею — Пейн блаженно выдыхает. – Я знаю, ты сильно устаешь, но меня бесят такие вещи. Я просто... я в ярость впадаю, и ничего перед собой не вижу. – Зейн, ты же знаешь, я люблю тебя, – ласково говорит Лиам и прикрывает глаза, наслаждаясь расслабляющими прикосновениями Зейна. Слова медом вливаются в уши Малика, вызывая приятную дрожь. – Я, правда, рад, что ты пришел. Дома ты бы всё равно весь извелся... – Ты меня хорошо знаешь, – шепчет Зейн, склонившись к его уху. Он двигается молниеносно: достает из широкого переднего кармана наручники и ловко защелкивает один из браслетов на запястье Лиама. Браслет обжигает кожу знакомой прохладой. К тому моменту, как Пейн открывает глаза, он уже прикован к стулу. Лиам инстинктивно дергает рукой, но прекрасно знает, что цепь наручников не расшатать. Он переводит на Зейна недоумевающий взгляд. – И что это? – спрашивает он, изгибая уголок губ в полуулыбке. – Думаю, только так можно удержать тебя от посторонних взглядов, – говорит Зейн, медленно обходя Лиама по кругу. Вид прикованного Лиама делает его по настоящему твердым. – Стоило бы приковать тебя к себе, но так будет намного удобнее. Лиам изгибает бровь. – Думаешь, в этом действительно есть необходимость? – уточняет он. – Есть, – отвечает Зейн, вновь обходя Лиама и садясь на его колени. Он не задевает его, но уже видит, как натянулась ткань рабочих брюк, демонстрируя, что возбужден не только Малик. – Знаешь, я, действительно, понимаю, почему тебе пишут такие послания. Помнишь, я тоже не мог противиться тебе, и каждый раз доводил тебя, пока ты не трахнул меня в камере? Мое любимое воспоминание, – шепчет Зейн на ухо Лиаму и проводит языком по его ушной раковине. Пейн сладко вздыхает. – Мои руки были закованы, и я был полностью в твоей власти. Ты помнишь? – Помню, и очень хорошо. Той ночью ты был таким громким, что тебя слышали в отделе, – говорит Лиам, обхватывая Зейна свободной рукой. Малик возбужденно охает, чуть-чуть сдвигаясь, чтобы задеть Пейна. Лиам движется медленно, Зейн — быстро, и этого недостаточно, потому что мешает одежда. – Так ты отстегнешь меня? – Нет, думаю, ты не заслужил это, – Зейн медленно встает и расстегивает ремень. Он еле контролирует движение своих пальцев, но всё-таки высвобождает член прямо перед лицом Лиама. Момент заводит до чертиков, Малик подходит на шаг ближе. – Но если ты ублажишь меня, как следует, я, так и быть, отстегну тебя. И лучше бы тебе поторопиться, потому что дверь открыта. Ему даже хочется, чтобы их застали, и Лиам это прекрасно понимает. Зейн никогда себя не сдерживает — он громкий, шумный, готовый трахаться и на рабочем месте и на заднем сидении. Его член сейчас такой красивый и аппетитный — Лиам смотрит на Зейна внимательно и, наконец, наклоняет свою голову ближе к желанному. – Сейчас самый разгар рабочего дня, – говорит Пейн, и его горячее дыхание дразнит чувствительную плоть. – Мои коллеги могут зайти в любую минуту. – Ты, правда, можешь устоять перед ним? – спрашивает Зейн, лениво поглаживая свой член одной рукой. – Разве ты не любишь отсасывать мне? – Не знаю, что я люблю больше этого, – отвечает Лиам, прежде чем обхватывает ртом головку. Он, действительно, это любит. Любит вкус Зейна, любит то, какой он твердый и крепкий у него во рту. Зейн тоже это любит. То, как влажно и горячо Пейн его обхватывает, как он шумно сосет, как облизывает его по всей длине. Его язык скользит по твердой плоти, Лиам сладко причмокивает, словно слизывает самое вкусное на свете мороженое. Устоять невозможно — Зейн начинает двигать бедрами, сразу задавая хороший ритм. Член проскальзывает по языку в горло, как по водной горке. Это самый настоящий парк аттракционов, скорость с каждой секундой становится всё быстрее. Лиам подается лицом навстречу, носом вжимается в его пах, разбрызгивает в разные стороны смесь слюны и смазки. Прекрасное зрелище, самое лучшее. – Ты такой красивый с моим членом во рту, – говорит Зейн. В ответ ему Лиам мычит. Чувствительная кожа дрожит от вибрации. Зейн взрывается наслаждением — кончает шумно, с удовольствием наполняя рот Лиама семенем. Пейн открывает рот, с удовольствием катает сперму на языке и с наслаждением сглатывает. Его мокрые губы нежно касаются головки напоследок легким поцелуем. Пейн медленно поднимает глаза, словно гипнотизирует. – Достаточно? – спрашивает он, по кругу облизывая губы. – Более чем, – говорит Зейн, поглаживая его щеку. – Думаю, до дома мне хватит. На миг его большой палец задерживается на раскрасневшейся губе, проникает в теплый рот, готовый принять Зейна в любом виде, так глубоко, как Малик захочет. Лиам засасывает его с громким звуком, скользит по подушечке языком. Малик удовлетворенно кивает и, наконец, вытаскивает ключи, чтобы отстегнуть Лиама. Пейн медленно встает с рабочего кресла, прогибается в спине, разминает запястье. Его кисть красиво поворачивается, возвращая себе подвижность. – До дома не хватит мне, – говорит он, притягивая лицо Зейна за шею. По коже вновь пробегают мурашки — во взгляде Пейна жажда, его возбуждение ещё не спало, и Малик уже знает, что это значит. Следующие слова звучат как благословение. – Теперь я хочу получить тебя полностью. Сядь на софу. Зейн судорожно облизывает губы, стараясь не выдавать волнение напополам с предвкушением, и торопливо идет к софе, пока Лиам закрывает дверь в кабинет. Теперь их никто не потревожит. Кажется, кабинет вдвое уменьшается в размерах. Воздух становится горячим, так что с кожи испаряется влага. Лиам снимает галстук и бросает его на стол — неспешно и красиво, как в замедленной съемке, зарывается рукой в волосы и взлохмачивает их. Он наклоняется к среднему ящику и, повозившись, достает из под кипы документов лубрикант. Малик недоверчиво облизывает губы, чувствует легкий ожог между ребрами. – И зачем тебе смазка на работе? – спрашивает Зейн, облокачиваясь рукой на плоскую спинку софы. – После того, как я получил этот кабинет, у меня появилось предчувствие, что рано или поздно ты что-нибудь устроишь, – говорит Лиам, неторопливо подходя ближе. – Лучше трахать тебя здесь, чем в камере, не думаешь? – Лучше трахать меня везде, где можешь, – отвечает Малик с вызовом. То, на что он напрашивается, случается через секунду — Лиам впивается в его губы и властно ведет за собой по фантастическому кругу удовольствия. От поцелуя срывает голову, Зейн притягивает Лиама к себе, заставляя прижать к софе, забрасывает на него ногу. Пейн обнимает его за поясницу и чуть прикусывает за нижнюю губу, чтобы осадить и не дать завести слишком далеко — Малик тяжело переводит дыхание. – Ты прекрасно знаешь, что меня лучше не дразнить, – говорит Лиам серьезно. – Дай мне тебя подготовить, пока я ещё держу себя в руках. От его слов кости Зейна будто крошатся в пыль. Он чувствует желание Лиама кожей, но ему нужно не только это — весь Пейн, целиком. Они снова приникают друг другу, сцеловывают с губ друг друга тяжелые вздохи. Лиам помогает Зейну разбросать одежду по кабинету и кивает в сторону подлокотника, чтобы Малик перевернулся. – Я не буду тебя видеть? – спрашивает Зейн. – Зато будешь чувствовать, ты разве не этого хочешь? – замечает Пейн, шлепнув Зейна по бедру. Зейн настороженно облизывает губы и послушно переворачивается на живот. Единственный человек, который может его укротить, сейчас с ним в одной комнате, и уже этого хватает, чтобы Малик стал совсем ручным. Он старается расслабиться, но его тело сводит от нетерпения. Лиам не дразнит его слишком долго, сразу проникает в отверстие, распределяя смазку так глубоко, как может достать. Касается только пальцами, но чувствовать Лиама даже совсем немного всё равно прекрасно. – Я готов, давай, – говорит Зейн и пытается перевернуться, но Лиам фиксирует его в прежнем положении с внезапной силой. Он как животное, угодившее в силки, с той лишь разницей, что Зейн готов жизнь отдать, чтобы не выпутываться из сладкого плена этих рук. – Я не разрешал двигаться, – властно отвечает Пейн, и того, какой у него сейчас низкий голос, Зейна пробирает дрожь. – Не шевелись. И не трогай себя, ясно? – Ясно, – произносит Зейн нетерпеливо. Он сходит с ума, когда Лиам его наказывает. Он всегда получает то, что заслуживает, то, что ему нужнее всего, в том виде, в каком ему будет приятнее всего. Потому что Лиам хорошо его знает, потому что он его чувствует. Потому что это просто Лиам. Его Лиам. Внутри него пусто всего несколько секунд, а потом он чувствует теплое и влажное прикосновение. – О, боже, Лиам, это... – Ш-ш-ш, – жарко шепчет Лиам у его входа и поглаживает ягодицу одной рукой, чуть впиваясь пальцами. – Расслабься. Зейн закрывает глаза и выдыхает, напряжение в его теле спадает — он расслабляется, подается навстречу, позволяя Лиаму широко проникнуть языком внутрь. Он такой мягкий, но при этом настойчивый — вылизывает каждый дюйм внутри него. Дразнящая нежность сводит Зейна с ума. Сейчас он совершенно себе не принадлежит — только сладкой пытке, в которую его раз за разом окунает Лиам. Кажется, нельзя быть ещё более чувствительным, но нервы оголены, и Зейн готов кончить от любого прикосновения. Даже от того, как Лиам дышит в него. – Видел бы ты себя сейчас, Зейн, – шепчет Лиам, отрываясь от своего занятия, и вновь проникает языком жарко и глубоко, так что Малика перебрасывает. – Я сейчас сам себе завидую. Звук собственного дыхания звучит как крик. Зейн не может быть громче — ему слишком хорошо. Лиам исследует его с рвением первооткрывателя, ласкает каждый уголок его кожи, до которого может дотянуться. Малик чувствует себя рыбой, выброшенной на берег — ему нужно больше воздуха, но сам он не может нырнуть обратно в море. Он хочет, чтобы Пейн тоже чувствовал его желание. – Я... тоже хочу... облизать тебя. Мгновение длится вечность, и кажется, что Лиам ему не позволит, но Пейн всегда понимает, что ему нужно. Сейчас это его член. – Тогда немного помоги себе пальцами, Зейн, – разрешает Лиам и отстраняется, чтобы расстегнуть ширинку. Дважды повторять не нужно: Зейн загоняет в себя пальцы как можно глубже — это легко, он хорошо увлажнен слюной своего лейтенанта — и открывает рот, чтобы Лиам мог им воспользоваться. Он не может дождаться, когда получит желанное — жадно дышит, как собака, лихорадочно наблюдая за действиями Пейна. Тело полностью взмокшее, натянутое, словно струны. – Как грязно, Зейн, – замечает Лиам, с удовольствием скользя членом по высунутому языку. Он смотрит на жадный рот и такую же жадную задницу, в которую Малик продолжает заталкивать пальцы, заведенной назад рукой. Его выгнутое назад плечо выглядит, как крыло. – Ты такой развратный, такой похотливый. Я люблю это в тебе. Он вынимает член — Малик по-инерции тянется за ним — чуть похлопывает Зейна по щекам, и снова вгоняет его в рот, на этот раз сильно и быстро. Глаза Зейна закатываются, горло дрожит. Он то ли мычит, то ли воет, но продолжает усиленно сосать, словно хочет выпить из Лиама все соки. Их желания полностью совпадают: они движутся навстречу друг другу. Член и глотка. Этого хватает, чтобы подвести Лиама к краю. Он выпускает свой член изо рта Малика и спускает на лицо, красиво расписываясь на щеках, веках и лбу. Теперь Зейн словно карта звездного неба. Его космос. Лиам вынимает пальцы Зейна и заменяет их своими, его движения уже не медленные и дразнящие, но быстрые и уверенные, и Малик тоже кончает — сперма стекает по члену на софу крупными каплями. Такое наказание Зейну очень даже по вкусу. – Хороший мальчик, – говорит Лиам и опускается рядом. Несколько минут они глубоко дышат разгоряченным воздухом, пропитанным их запахом, и рассматривают друг друга, после чего Зейн ведет рукой по лицу, пытаясь собрать семя. – Нет. Хочу, чтобы твое лицо было залито моей спермой, пока я буду тебя трахать. Сердце начинает биться быстрее: он не может получить так много после того, что натворил. Но его лейтенант серьезен. Он манит Лиама поближе и кивает на свои расстегнутые брюки. – Сними с меня штаны. Он чуть приподнимается, чтобы Малику было удобнее — Зейн проявляет инициативу, помогает ему полностью снять рубашку, пока Лиам возбуждает себя одной рукой. Его член снова волнующе крепкий. – Объезди меня, – говорит он. От его властного тона Малик моментально становится твердым. Ему всегда хватает нескольких секунд, чтобы завестись, где бы они ни были. У них одно желание на двоих. Зейн охотно забирается на колени Лиама и направляет его член в себя. Он уже достаточно разработанный, чтобы сразу принять его полностью, но Лиам всё равно кладет свои руки на его бедра. – Медленно, – предупреждает Лиам, прежде чем Зейн на него опускается. Он внимательный и заботливый, даже когда Малик чувствует, что не заслуживает этого. Взгляд Пейна становится удовлетворенным. – Вот так. Ты такой красивый. – Правда? – спрашивает Зейн. Почему-то сердце бьется быстрее и быстрее. Он видит любовь в глазах Лиама, видит и восхищение, но ему хочется слышать, так сильно, что ребра будто вот-вот на куски развалятся. – Неужели ты сомневаешься? – уточняет Лиам, вскидывая бедра, чтобы выбить из Зейна долгий стон. – Думаешь, ты не самый красивый на свете? – Мне... иногда кажется, что меня не достаточно, – говорит Зейн, кусая губы, и Лиам вновь движется внутри него, доказывая, что это не так. Невозможно испытывать такое наслаждение, если это действительно не так. – Зейн, послушай меня, – рука Лиама крепко сжимает его член, другая придерживает за спину, не давая ему упасть во время движения. – Мне ни с кем не было так хорошо и никогда не будет. Ты совершенство. Ты самый лучший для меня. Он обхватывает его обеими руками и поднимается, чтобы поменять положение. На миг у Зейна совсем захватывает дух — его роняют на спину, крепко вжимают в софу. Он видит перед собой глаза Лиама, чувствует его в себе. У него не получается осознать всё, но перетряхивает — от кружащей голову любви и Лиама внутри него. – Если бы ты видел себя так, как вижу тебя я, то не смог бы сдержаться, – говорит Лиам, не останавливаясь. С каждым его словом, он движется быстрее и быстрее, так приятно разбивая Зейна на части. – Ты невероятный. Ты волшебный. Ты единственный для меня. Глаза Зейна закрываются сами по себе. Он больше не может. Это слишком. Он на пике. На самой вершине, где воздух разреженный, и не получается даже дышать. – Я люблю тебя, – говорит он, и почти не слышит себя со стороны. Дух захватывает. Как от самый крутых виражей. – А я тебя, – отвечает Пейн, погружаясь в него снова и снова. Он словно дайвер, который не может перестать погружаться на глубину, зачарованный её таинственной темнотой. – Ты чувствуешь? – Д-да, – протяжно воет Малик. – Я так хорошо это чувствую. Какой ты... твердый внутри. Как ты меня... просто... разрываешь на части... – Я люблю тебя даже сильнее, – говорит Лиам, со шлепком входя до конца. – Вот так сильно. Мне всё время хочется быть в тебе. Ты создан для меня. – Да, – стонет Зейн и жмурится до разноцветных точек перед глазами. – Я знаю. Я люблю тебя. Знать — это самое прекрасное чувство на свете, расплавленное в этом моменте. Таком необычайно долгом и коротком одновременно. Его, действительно, разрывает от удовольствия, от принадлежности, от любви. От того, что Лиам — всё, что ему нужно. От того, что он — всё, что нужно Лиам. От того, что Лиам оставляет внутри него часть себя. От того, что он оставляет часть себя на животе Лиама. От того, как это прекрасно, просто кончить с человеком, которого ты так сильно любишь. Теперь их дыхание слишком громкое для такой небольшой комнаты. Они устало прижимаются друг другу, крепко сжимают в объятиях — настоящее продолжение друг друга, неразрывное кольцо. Лиам целует Зейна в уголок губ и, не сдерживаясь, раздвигает его губы языком, продлевая момент их близости. Он никогда не устанет целовать Зейна. Это никогда не перестанет быть таким приятным. – Теперь точно нужно будет здесь убраться, – говорит Лиам, обводя взглядом кабинет. Иначе, чем «полнейший беспорядок» — этот хаос не назвать. По полу разбросаны их вещи, на софе пятно от спермы, воздух пахнет потом и сексом, но Зейну нравится всё, что он видит и ощущает. Это просто они, и это прекрасно. – Не слишком старайся, я ещё зайду, и тебе придется убираться снова. Так... мне остаться и дождаться твою поклонницу или ты сам пошлешь её куда подальше? – говорит Зейн, расслабленно закидывая на Лиама ногу. Лиам устало смеется. – А работать тебе не надо? – К черту работу, – Зейн откидывается головой на спинку софы и рассматривает Лиама из под полуприкрытых век. – Есть вещи намного важнее. И, может, перестанешь скрывать, что у тебя есть я, и поставишь рамку с нашей фотографией на стол? – Что? О, боже, – Лиам качает головой и немедленно встает, чтобы пойти к столу. Без него немного прохладно, но Зейн предвкушает то, что увидит, поэтому не спешит осадить своего лейтенанта, хотя безумно хочет, чтобы он вернулся обратно. – Извини. Не успел освоиться в новом кабинете и навести на столе порядок. Вот, – Пейн торжественно достает рамку и ставит её на стол. – Самое видное место. Пожалуй, это и есть настоящее счастье. Беспорядок на полу и рамка для фотографий на столе. – Хорошо, – великодушно кивает Зейн, хотя от радости ему хочется осыпать лицо Лиама поцелуями. – Но вопрос так и не решился. – Слушай, кто бы это ни был, я прямо скажу, что у меня уже есть любимый человек. Тебе совершенно не о чем волноваться, – уже серьезно добавляет Пейн. Зейн смотрит в глаза Лиама и, наконец, кивает. Ему достаточно подтверждений, достаточно слов и того, что случилось на софе. Ему достаточно, что его любят, и он знает, что Лиам ещё не раз подтвердит это, если у него снова появятся сомнения. Они помогают друг другу одеться, ставят на пятно от спермы коробку с документами и неловко смеются. Словно школьники, прячущиеся от родителей, но им приятно быть такими ребячливыми друг с другом. – Черт, – Лиам растирает шею и шумно втягивает носом воздухом. – И как теперь работать? – Усердно, чтобы вернуться пораньше и немного развлечься с твоим любимым арестантом, – улыбается Зейн. Они целуются на прощание, чуть дольше чем следует после такой долгой встречи, и Зейн вразвалочку выходит из кабинета, наслаждаясь приятной тяжестью по всему телу. На пороге он немедленно сталкивается с девушкой, прижимающей к груди корзинку со сладостями. Личико красное, смущенное, и Зейн сразу же понимает, кто перед ним. Рядом с девушкой стоит Эбигейл, явно указывающая посетительнице дорогу. – Лейтенант Пейн сейчас занят? – спрашивает она. – Больше нет, – великодушно отвечает Зейн и демонстративно застегивает пряжку ремня. – Я его немного вымотал, так что слишком не наседайте на него. Тем более, вечером мы собираемся повторить. Может, это самая глупая выходка в его жизни, но какая разница, если Лиам любит его и таким?