bears do swim

— Полина — моя жена. Пауза повисает долгая. Ни один из мужчин и не думает двинуться с места. Миша кивает, подтверждая слова то ли для себя самого, то ли для Евгения. Он не смотрит в глаза. Никогда и никому. Зрительные контакты сложны и неприятны, а метафоры о том, что глаза — зеркало души — ерунда. Глаза — обычная часть человеческого тела, ничем не лучше и не хуже, чем нос или язык — точно так же собирают и передает мозгу информацию о мире. И не о состоянии души человека, через ее «зеркало», а о реальных, физических вещах, которые действительно можно увидеть. Глядя человеку в глаза ещё труднее понять его мысли и намерения. Поэтому приходится либо поднимать взгляд выше, либо опускать ниже. Отворачиваться вовсе — исключительно в крайнем случае. Миша выбирает второе. Он быстро проходится взглядом по шее и ключицам Евгения, замечает православный крест на простой верёвочке, а после опускается к прессу. В прессе тоже нет ничего особенного, просто мышцы, как, например, бицепс — ничем не лучше и не хуже. Мозг, однако, с этим фактом упорно не соглашается. Живот мужчины кажется невероятно эстетичным, то, как мышцы чуть напрягаются и расслабляются при каждом вдохе и выдохе — завораживает. От внезапного бунта в черепной коробке начинает сбоить и тело. Миша выдыхает шумно и пытается войти в ритм дыхания своего собеседника. Так же размеренно не получается, сердце слишком колотится (так, наверное, бывает у людей с тахикардией), а ладони внезапно потеют. Волнение? Тревога? Страх? Именно. Это все от того, что он боится плавать. Так и никак иначе. Состояние уж точно никак не связано с тем, насколько хочется опустить взгляд ниже пресса, внимательно изучить и запомнить все тело Евгения. Миша начинает расстёгивать свою рубашку. Резко, совсем не так аккуратно, как стоило бы. Пальцы быстро запутываются в пуговицах и петельках, дёргают слишком нетерпеливо. — Миш… Миш, ты чего? — голос мужчины оказывается ближе, чем можно было ожидать. Сфокусировав взгляд, парень понимает, что стоят они уже почти вплотную, а прохладные, сухие руки накрывают его собственные, — ты чего? — повторяет уже тише, — сейчас все пуговицы оборвешь, а пришивать здесь нечем, а? Не май месяц ещё, постоянно в расстёгнутой рубашке не походишь — холодно. Давай помогу? — Научите меня. — Не вопрос, не просьба, не требование даже. Чистая постановка перед фактом. Кажется, первое противоречие супруге, но мысли в голове совсем не о ней, — Плавать. Я сам никогда не научусь. — Конечно, — Евгению все же удается заменить руки Миши своими. В глаза заглянуть так и не получается, — только рубашку снимем сначала, чтобы не намочить. Вот так, да, смотри как быстро. — парень действительно переводит взгляд на ловкие пальцы, почти полностью расправившиеся с противными мелкими пуговицами. Когда он поднимает взгляд обратно, они едва ли не сталкиваются носами. Обычно, находясь на таком расстоянии от другого человека, Миша испытывает дискомфорт. Теперь он и не думает отстраняться, десяток сантиметров до чужого тела — почти как пропасть, на другом конце которой те самые долгожданные спокойствие и безопасность. Рубашка, из длинных рукавов которой парню наконец удается выпутаться, летит куда-то на траву. Через несколько секунд за ней отправляется и футболка. Евгений делает широкий шаг назад. Что-то не так, должно быть. Миша опускает взгляд, осматривает свою бледную кожу, усыпанную родинками и веснушками, останавливается на редких волосках на груди, а после на впалом животе. Он никогда не был накачан, но пара месяцев голода не прошли даром, и теперь тело смотрелось особенно истощенным. В сравнении со стоящим напротив, точно так же внимательно его изучающим, — особенно. — Это, джинсы оставить можешь, тут по желанию, а обувь снять лучше, сохнет долго, — тихая речь обрывает позыв прикрыться, — и носки тоже, на всякий случай. Следуя собственному совету, мужчина стаскивает свои ботинки, и отставляет на траву, к остальной одежде. Штаны, видимо, Евгений решает оставить. Миша тоже разувается быстро, стягивает носки, и ступает босыми ногами на землю. То ли хочется быстрее снова оказаться на спине человека напротив, то ли грунт под ногами слишком ребристый и жёсткий, но стоять вот так в любом случае неприятно. — Объясните мне, — уже менее уверенно, — что мы будем делать? — Плавать учиться, что! — На лице Евгения проскальзывает улыбка, — смотри, — начинает объяснять он, снова сокращая дистанцию, на этот раз, однако, поворачиваясь спиной, — ты сейчас на меня залезешь, мы зайдем в воду, я присяду. Потом начну руками двигать, а ты за мной повторять, добро? — Добро… — повторят неосознанно, разглядывая рельефы мышц на спине, но тут же приходит в себя. — А держаться как же? — Сначала ногами, потом я тебя поддержу, разберемся. Давай. По спине Миши пробегает холодок. Страх, волнение, предвкушение. Снова, все сразу, так много… Не давая себе возможности передумать, парень забирается на спину Евгения. Сильные руки тут же подхватывают бедра, крепко прижимают их к мускулистому торсу, заставляя скрестить ноги спереди, где-то в районе талии. Руки Миши обвивают чужую шею, а подбородок почти ложится на манящее, крепкое плечо. Касание кожи с кожей — остро, горячо и неожиданно приятно. Парень неосознанно льнет ещё ближе, как только они начинают двигаться. — Сперва может холодно быть, пока не окунемся. Потерпи уж. Дальше — проще, потом тебя вовсе из воды не вытащить будет! — Это вряд ли, — ответ максимально честный, но пояснения не следует, потому что босые пальцы ног уже касаются прохладной воды и инстинктивно поджимаются. — Посмотрим. Евгений заходит неглубоко, река едва скрывает его пупок. Миша опускает руку, чтобы попробовать воду. Будто до этого не было понятно — холодная. Далеко ещё не летняя, не та, в которой действительно можно было бы провести часы. Поднимая руку обратно, он проводит по груди мужчины. Медленно, осторожно, самыми кончиками пальцев. Это, однако, не мешает почувствовать, как мышцы резко напрягаются, становясь почти каменными. На то, чтобы убедить себя, что мурашки по всему телу — лишь последствие контакта с холодной водой, уходит ещё секунд десять. — Ну ты чего, готов? — спрашивает Евгений, удобнее перехватывая парня. В ответ тишина, но спиной он чувствует активные кивки. — Тогда после считалочки я присаживаюсь. Все, давай, — пальцы крепче обхватывают шею, — баба сеяла горох, — брови сдвигаются к переносице сами собой, а губы сжимаются в тонкую полоску, — и сказала деду «ох». Прохладная вода накрывает до плеч. Миша инстинктивно вытягивает шею, пытается взобраться по широкой спине выше. — Без паники, че ты. Не тонем. — Не тонем, — повторяет несколько раз, убеждая себя, и действительно успокаивается. — Все, смотри теперь, что я делаю, — Евгений начинает медленно водить руками по воде, как бы рассекая и отталкивая ее от себя, — попробуешь так же? — предлагает он, поворачивая голову, вновь чуть не сталкиваясь носами. — Н-наверное, — снова дрожащим голосом. Тем не менее, двигать руками парень начинает: медленно и преувеличенно осторожно. — Отлично, только смелее давай, ты чё, стесняешься? — без насмешки, но с какой-то провокацией. Движения действительно становятся более уверенными. Евгений начинает двигаться. Идёт по скользкому дну реки, постепенно разгибая колени, не давая почувствовать глубину. Они оба все так же двигают руками, но и ноги продолжают плотно обвивать талию. Так — точно не поплывет. — Смотри, как хорошо получается. Че, может попробуешь отпуститься? — в отказе нет смысла сомневаться. — Нет! Мне же тогда нечем держаться будет, я утону, я захлебнусь, я ведь не умею плавать! — повышает голос, сильнее стискивает ноги, и совсем перестаёт грести. — Ну чё ты, не дрейфь, — сильные руки снова ложатся на бедра, оглаживает медленно, осторожно пытаются отстранить, — Ты же Миша! — Не понимаю, при чём тут мое имя, — парень наконец слезает со спины и опускается на ноги. Шея снова вытягивается, а рука хватается за предплечье Евгения. Он и правда не ожидал, что они зашли так глубоко. — А при том, что мишки плавают, и весьма неплохо. Когда за рыбой охотятся, приходится им порой, да, — мужчина почесывает уже мокрую, отросшую бороду, подходит ближе и останавливается сбоку. — Мое имя к медведям никакого отношения не имеет. Меня не в честь них так назвали, а в честь прадеда, Михаил. — Звучит почти обиженно. Парень с места так и не двигается. — Но тебе ведь страшно. И медведям плавать страшно. Только вот у тебя я есть, подстрахую, придержу, если чего, а у них никого. Представляешь, насколько в одиночку страшнее? В подтверждение слов, рука мужчины действительно ложится на живот. Только чтобы не утонуть, это ради безопасности — убеждает себя Миша. Он осознает, что один в воду не полез бы никогда в жизни. С некоторыми из своих — только в критической ситуации. С Евгением… Они знакомы меньше суток, он чужой, должен быть чужим. Но почему тогда ощущается настолько своим? Рука все ещё остаётся на животе, вторая поддерживает грудь. Миша наконец отрывает ноги от дна. Паника охватывает с головой. Механические движения, как репетировали, просто грести и не думать о том, что захлебнуться можно в любой момент. Комментарий относительно того, что надо активнее работать ногами, пропускается мимо ушей. Две руки греют так сильно, что мартовская вода уже не кажется неприятной. — Голову, подбородок выше. Вот так, да. Я осторожно отпускать буду, — в глазах моментально читается паника, — не дрейфь говорю. Я тебя подстрахую. Спасу если что. Веришь? — В-верю. — Дрожащим голосом. От холода? От усталости, страха? От странного, абсолютно иррационально-приятного волнения? От теплоты на коже, оставшейся после касаний? От…куда столько тяжёлых мыслей в голове? Проплыть действительно получается несколько метров. И это вызывает чувство гордости ровно до того момента, пока Миша не пытается снова встать на ноги. Дна он не может достать даже самыми кончиками пальцев. Еще более сильная паника, чем минутами до этого, захлёстывает в секунду. Он начинает сильнее молотить руками по воде, но вместо того, чтобы помогать держать его на плаву, река, будто обозлившись, тянет на дно. Он не кричит, наоборот, набирает побольше воздуха, готовясь тонуть. Сильные руки притягивают к себе, прижимают вплотную. — Миш? Че ты, испугался? Да ты вон какой молодец, плыл сам, слышишь? — Сам? — Переспрашивает неуверенно, наконец выдыхая. Момент, когда повис вот так, спереди, обвив всеми четырьмя конечностям остаётся стертым из памяти. — Я плыл сам, да. Сам… И чуть не утонул. Но ты спас, да? Евгений, ты спас меня? — Спас, — подтверждает, — и не Евгений, а Женя, а то че ты так официально? — Он поглаживает спину, успокаивая все ещё дрожащего парня. — Женя… Спасибо, — Миша вцепляется ещё крепче, утыкается носом в плечо, и даже не думает отлипать, пока его не относят на берег. Не потому что страшно, а потому что в этих сильных руках невероятно хорошо и спокойно. Все это удается вспомнить за те невероятно долгие минуты, в которые Евгений Женя ведет остальных к выходу из пещеры, к спасению. Говорят, что перед смертью перед глазами проносится вся жизнь, все самые приятные и самые неприятные моменты. К Мише пришло лишь одно воспоминание. Последнее, самое-самое яркое. Действительно ли последне — пока неизвестно. — Миша! Эй, ты как там? — Вместе с тяжёлыми шагами, хлюпаньем воды и сбившимся дыханием — из другого конца пещеры. — Я не смогу. Я не умею плавать, я не научился. Я попробую и захлебнусь. Я не смогу, я умру, — чередой быстрых, но четких слов в ответ. Парень опасливо ступает в воду одной ногой, но тут же делает шаг назад, будто жидкость обжигает его. На деле вода все такая же холодная. И как Женя справляется — ходит туда-обратно уже в четвертый раз? Миша продолжает говорить, отбрасывая эти мысли, — я не смогу. Я утону, я не умею плавать… На просьбу помочь он реагирует почти автоматически. Подходит, складывает какие-то вещи в рюкзак, даже не думая о том, что делает. Не понимает, зачем все это, если дальше он все равно идти не может. А если и может, то обязательно утонет, когда станет слишком глубоко. Закрыв наконец рюкзак, Миша чувствует, как его ледяную руку накрывает чужая — сильная, горячая и влажная. Пальцы легонько сжимают ее, на что-то большее не хватает сил. — Ну чё, страшно тебе? — серые глаза, почти прозрачные в ярком свете фонарика, наконец встречаются со светло-карими, почти ореховыми. — Страшно, — соглашается тише. — Мне тоже, знаешь, как страшно. Я когда один, мне очень страшно, — вторая рука ложится на плечо, успокаивающе поглаживает и поднимается к шее, — но ты же не один. Мы же с тобой вдвоем. Мы вдвоем. — Не один, вдвоём, — бормотание едва можно разобрать. Женя уже хочет сказать что-то ещё, когда его губы накрывают чужие, сухие, мягкие, но холодные. На «настоящий» поцелуй похоже мало, но мужчина все равно прикрывает глаза, пытается притянуть к себе ближе за шею. Чужая борода колится об его собственную, и он не сдерживает быстрой улыбки. — Не один, нас двое, — произносит Миша, уже чуть отстранившись, — значит не страшно? — Значит не страшно, — все ещё улыбаясь, наверное как полнейший идиот, Женя предлагает: — Че, пойдем посмотрим, что там? Парень соглашается. Он продолжает бормотать слова, о том что не один, и что теперь не страшно. То ли мозг действительно верит в своеобразные мантры, то ли поцелуй минутой ранее затмевает здравый смысл, но Мише действительно не страшно. Он идёт медленно, придерживаясь за верёвку, всегда держа Женю в поле зрения. Добровольно передает тому фонарик и только после этого понимает, что пришло время нырять. — Смотри, вот так, вот так по верёвке, оп-оп-оп и пошёл, — пытается объяснить мужчина. — Я не смогу, мне страшно. Я утону, я ведь не умею плавать, — жуткие мысли снова возвращаются в голову, — я захлебнусь и… — Миш, ну ты чего, — на этот раз рука оказывается на затылке. Женя притягивает к себе так, чтобы коснуться лбами, чтобы снова заглянуть в глаза, — ты же не один, помнишь? Мы вместе. Вместе не страшно. — Страшно, мне так страшно. На этот раз первым целует Женя. Медленно, осторожно, будто боясь навредить, касается своими губами чужих, быстро проводит по нижней языком, осторожно толкается им в рот. Миша прикрывает глаза и отвечает, забывая о глупой верёвке, о воде, о всех страхах. Он всецело отдается поцелую, отдается мужчине перед собой. Отдается настолько, что, кажется забывает дышать. А потому, когда Женя наконец отстраняется, хватает ртом воздух. Глаза распахиваются так же резко, а пальцы снова вцепляются в верёвку. — Ты целуешься… Не так как плаваешь совсем, не так, как говоришь. — А ты смотри, как дыхание хорошо задерживаешь, — мужчина специально меняет тему и переводит свет фонарика на другую стену, чтобы не выдать чуть покрасневшие щеки, — точно справишься. Я в тебя верю. — А если не справлюсь? — Тревоги в голосе нет, только искренний интерес. — Тогда я тебя спасу опять, как тогда помнишь? — Миша помнит, пожалуй, слишком хорошо, — а потом, на той стороне, мы с тобой будем ещё тренироваться. И плавать, и дыхание задерживать, да? — Ты только не бросай меня. Не бросай, — звучит в ответ вместо согласия. — Не брошу. Все, давай, чуть-чуть воздух возьми и по считалочке. Если что, сразу ко мне. Парень снова кивает. Он ждёт заветное «ох», набирает побольше воздуха и опускается под воду. С закрытыми глазами, не разбирая, куда, он движется по спасительной веревке, а увидев свет, тянется к нему, гребет руками, как научили. Наконец вынырнув, он слышит радостные крики. Кажется голос Полины, зовущий его имя, и чей-то ещё, со вздохом облегчения. Миша даже не хочет разбираться. Он вытирает воду с лица, держит голову над поверхностью, наверное каким-то чудом, и разворачивается туда, откуда только что выплыл. С плеском на поверхности появляется и Женя. Он смахивает воду с лица точно так же, и улыбается во все тридцать два. Парень не выдерживает. Он отплевывается от воды, тяжело дышит, но гребет к своему спасителю. — Он плывет! Ты плывешь! — Кричит мужчина, уже обнимая, придерживая подплывшего к нему. А Миша снова цепляется за него. Цепляется, как за спасительный круг, способный вытащить и из ненавистной воды, и из тотального пиздеца, творящегося вокруг последние несколько месяцев. Звук чужого голоса, похвалы, возвращают к реальности. Парень начинает грести к камням, все так же не отпуская своего Женю. Даже если бы они не были в лесу, и интернет все ещё работал, он бы не полез в гугл узнавать, умеют ли медведи плавать на самом деле. Он поверил. Он доверился.