Баризоль. Начало.

Примерно в 2 часа 58 минут жителей небоскрёбов мог разбудить рёв мотора спорткара, рассекающего летний воздух пока ещё пустого широкого проспекта в центре мегаполиса. И спустя несколько минут или через два часа услышать его снова: объехав круглую площадь или иногда припарковавшись у Старого Города для того, чтобы якобы погулять пешком 2 часа среди шедевров архитектуры, владелец кабриолета возвращался обратно в свою загородную резиденцию. Готические соборы, неоклассические дворцы, аккуратные, как будто бы миниатюрные, дома, фонтаны в стиле модерн — всё это он любил, как будто жалел, что не родился в один год с этими зданиями и сооружениями. Но стоило ему покинуть исторический район и сесть за руль, так он сразу включал в наушники японский поп-рок рубежа столетий, и его стальной гепард оказывался в объективах тех, кому он мешал. Владелец авто знал об этом, но ничуть не был раздосадован Ибо в стране самым жёстким наказанием за нарушение тишины был штраф в размере зарплаты среднего инженера на высокотехнологичном предприятии. А Баризоль, отец молодого нарушителя, мог заплатить штрафы на десятки лет вперёд, не потеряв и десятой доли своего состояния. Но не платил, ибо нарушитель имел свои деньги для погашения штрафов. Баризоль-старший стал себя так называть после смерти своей жены от рака, взяв половины её и свою фамилий. Часть его предков в XVII веке воевали бок-о-бок с Богданом Хмельницким, другая в XVIII — с Фридрихом Великим, в конце XIX века состояли в обществах, похожими своими целями на «Священную дружину», за что и сбегут в веке двадцатом из окровавленных обломков истощённой Российской Империи в Южную Америку, где основали фармацевтический бизнес, через сто лет ставшим крупнейшим на континенте. Отцы, братья и сыновья предков покойной жены Баризоля-старшего умирали как за империи Инки, Наполеона и Хирохито, так и за независимость Греции, Сербии и Израиля. Брак мог быть и счастливым и выгодным одновременно: тесть Баризоля-старшего был владельцем сети частных больниц по всему платежеспособному миру, так что первенец мог согласно завещанию получить в наследство огромную бизнес-империю, часть клиентов которой могут запросто сократить количество биологических видов до сотен штук, и благодаря которым её не разрушит практически ни одно антимонопольное ведомство. И всё бы идёт хорошо в делах коммерческих, если бы… не наследник. Нет, не поведением на дорогах сына был опечален Баризоль-старший, уж к чему-чему, а вот к репутационным потерям человек, который, если верить колумбийской левой прессе, получает часть прибыли от продукции захваченного и преобразованного для своих нужд местным наркокартелем завода, и который проспонсировал крупное конспирологическое издание, где после этого появились статья о том, что производимые компанией Баризоля лекарства негативно влияют на репродуктивные функции белых мужчин, а он сам стоит за созданием опасной болезни, был максимально равнодушен. Его в сыне волновало другое. Началось это у, как он назовёт себя в официальных документах после совершеннолетия, в честь апокалиптического зверя на еврейский манер, Бегемо, ещё с шестилетнего возраста, после двух трагических событий. Первым была смерть матери от рака, с которым она безуспешно боролась с середины беременности, когда болезнь и была замечена. Вторым — пожар в особняке Баризоль, произошедший спустя пару месяцев после смерти жены Баризоля-старшего при не выясненных до конца обстоятельств: причиной возникшего примерно в полдень пожара в доме, в котором тогда были лишь сын Баризоля-старшего и одна из служанок, оказалась бутылка из-под веронского вина с зажигательной смесью, оказавшейся в комнате для прислуги женского пола, на полу которой и был обнаружен обгоревший труп служанки, красивой молодой девушки, на которой, что позже удивило экспертизу, не было одежды, что, по словам свидетелей, было для неё неприемлемым: была вполне скромной, ни к кому не лезла в постель, никто в доме не домогался до неё. О смерти полиция хотела сообщить родственникам погибшей, однако каким же было разочарование и удивление правоохранительных органов, что мало того, что в телефоне служанки находилось лишь то, что нужно служанке и никаких контактов и звонков, не считая хозяина и коллег, попросту не было, так ещё и оказалось, что, будучи мигранткой, но получив гражданство, погибшая указала в месте рождения несуществующий населённый пункт своей родной страны, МВД и разведка которой согласились помочь расследованию, однако никаких плодов это не принесло: местоположение всех лиц, похожих на служанку, оказались известны, их личности и биографии подтверждены, а службы безопасности государства, в котором пожар и происходил, даже в своих базах данных не нашли ни одного лица, похожего на неё. В ходе дела о пожаре было допрошено около полутысячи человек: от хозяев и слуг недвижимости до проезжавших мимо горящего дома водителей, но ни поджигателя, ни «заказчика» (если считать служанку поджигательницей) не нашли, так что за решётку сесть было некому. Охранная система в доме ничего подозрительного перед пожаром не заметила: никаких следов пребывания посторонних или попыток ограбления, иначе бы она вызвала полицию. А она и пожарные приехали на звонок довольно быстро, однако проблема была в том, что искавший какой-либо телефон шестилетний Баризоль-младший позвонил спустя минут пять после смерти служанки. Сам мальчик, ещё не оправившийся от смерти матери, физически не пострадал, спрятался в гараже после звонка пожара, однако то, что он не смог спасти служанку, его расстроило намного больше, чем сам факт пожара, уничтожившего половину трёхэтажного особняка. Отец, взяв в руку своего шокированного до полной неспособности плакать сына, повёл его к чёрному внедорожнику, дабы отвести в другую резиденцию в соседнем регионе, благо их десятки. Автомобиль ехал по трассе, делящую пополам кажущейся из окна автомобиля бесконечной степь, выглядя почти круглогодично по географическим и климатическим причинам вечнозелёным полем с многочисленными вкраплениями других цветов, умеющей в жаркий полдень медленно, но верно выуживать жизнь из любого существа, не сумевшего по каким-то причинам найти себе тени, будь то потерявшее дорогу к ближайшему дереву копытное или не нашедший в десятых-шестидесятых годах прошлого столетия в городе работы молодой человек, подписавший контракт с дорожной компанией за почасовую работу, которая на бумаге сулила хотя бы возможность иметь запас в виде ещё одного хлеба, только надо потерпеть отсутствие даже простой медпомощи и нормального обеденного перерыва, отчего четверть строивших разделяющую степь пополам трассу, стали невольным удобрением, позволившем и без того цветущей степи цвести в некоторых местах ещё цвести пышнее, оттого выжившие построившие и назвали эту трассу «трассой смерти», правда, прозвище это было известно лишь среди самих строящих, их родственников и потомков, один из которых в статью о ней в Википедии таким фактом когда-то и дополнил. Факт этот был незнаком и Баризолю-старшему, прочем, даже если бы знал, то это бы не испортило его дружбы с нынешним главой той самой дорожной компании, усилиями которого были изменены стандарты производства асфальта для городских дорог. Хозяину авто дорога почему-то даже на скорости, превышающей двести километров в час, казалась неимоверно долгой. Даже когда умерла жена, длившийся дольше этой поездки полёт на личном самолёте в Индию для заключения фактически и так ступившего силу контракта с индийским поставщиком сырья, не казался изматывающим. Возможно, это было так, потому что смерть от неизлечимой и неоперабельной стадии рака — событие несомненно печальнейшее, но абсолютно необратимое, а пожар случился в то время, когда Баризоль-старший беззаботно играл в гольф с министром здравоохранения. К левой стороне салонного зеркала канцелярской резинкой было прикреплено фото покойной жены, а в самом зеркале отражалось лицо шестилетнего сына, в такой же причёске, с таким же цветом волос, как и у его матери, с таким же оттенком радужки, формой носа, ушей и бровей, как у неё. Лишь сейчас, и без того зная, что Баризоль-младший очень похож на свою мать, отец заметил, что в лице своего сына нет ни одной его черты. Нет, в собственном отцовстве он не сомневался, да и после недавней мучительной смерти подозревать любимого человека в измене — дело довольно подлое (и честно говоря, на измены жена Баризоля-старшего была неспособна по многим причинам), просто лицо сына было до невозможности девчачье. — Папа, а я похож на маму? — обычно молчаливый после последних трагедий мальчик внезапно нарушил вызванную ими, но какую-то пытающуюся умиротворить тишину, будто читал мысли отца, хотя сын просто тоже увидел своё отражение рядом с фотографией матери. — Да. — с горечью и удивлением такому совпадению ответил Баризоль-старший. Знал ли он тогда, как на такой совершенно простой ответ отреагирует чуть позже сын… Спустя пару месяцев после пожара Баризоль-младший предстал перед отцом в чёрном платье и белом переднике, с голубой лентой на лбу. Как оказалось позже, сын сумел найти конверт от отцовской банковской карты, благодаря чему смог заказать себе платье как у первоклассницы Петербургского Института Благородных Девиц. Баризоль-старший сначала подумал, что это лишь временное баловство и наказал сына только за использование отцовских денег без спроса. Но некоторое время спустя, читая письмо Санта-Клаусу отец заметил, что сын, помимо традиционных познавательных книг для школьников, предпочитает кукол вместо привычных ранее танков, пушек, ружей и машинок легковых, и как оказалось позже, чем старше был, тем дороже и раритетнее куклу он хотел. Уже после Рождества Баризоль-старший всё-таки решил поговорить по этому поводу с сыном: — Понимаешь ли, сынок, то, что ты делаешь… это не совсем правильно. — Не совсем правильно быть как мама? Для тебя что, мама некрасивая? — Красивая, но, сына, пойми, ты мальчик, и как не был бы похож сын на свою мать, какой бы красивой она ни была, он должен одеваться как мальчик. — А я хочу быть как мама, у неё платья красивые. — заявил Бризоль-младший — И я и в платье буду мальчиком! — Другие мальчики не поймут. Засмеют, бить будут. А дальше… дальше могут тебе сделать даже хуже, чем избить, если так дальше и будешь себя вести. — А они просто красоту не любят. — сын Баризоля-старшего был более развит, чем его ровесники, что уже создавало относительно незначительные, но всё-таки заметные проблемы в общении со сверстниками. У отца, и так ранее думавшего, в какую школу отправить своего отпрыска, появилась идея относительно демократичного способа «выбивания дури» из своего сына в виде его отправки в Adelschule, расположенную в болотах бразильского штата Пара, причудливо сочетающей в себе сверхэлитную мужскую гимназию и колонию для малолетних преступников, основанную в 1970-х, во время хунты, сыном мигрировавшего в середине прошлого века бывшего начальниа штаба одной немецкой молодёжной организации, месяц обучения в которой стоил сотню тысяч долларов. Выбрал Баризоль-старший частное учебное заведение со столь странной историей, потому что в ней учились сами потомки той хунты, с которыми отец дружил и по-доброму завидовал послушности и солдатской точности их сыновей. Баризоль-младший, конечно, огорчился тому, что ему придётся девяносто один месяц ходить в одной униформе, но капризничать особо не стал: за полгода из-за предпочтений в одежде отношения с отцом и так ухудшились, и дальше портить он не хотел. Да и трёхмесячные каникулы никто не отменял. В Adelschule можно было попасть лишь через воздушный транспорт: единственная дорога к трассе Белен-Альтамира намеренно не использовалась после строительства, из-за чего более, чем за полвека была практически полностью уничтожена лесами и болотами. Стены школы были построены в стиле готических замков, однако они окружали здания в куда более современном стиле, тот же кампус выглядел как типичное многоэтажное здание, построенное в Европе конца XIX — начала XX века, отличавшись с ними разве что утолщающимися кверху с определённых сторон стенами первого этажа, проектированных так для ливневой системы, крайне необходимой вещи в тропическом регионе, которая здесь включала ещё в себя покатые крыши для защиты дорог и тех, кто по ним ходит, от обильных осадков, чтобы не намочить и не испачкать форму, сшитую по лекалам униформы кайзеровских гимназистов, разве что без фуражек, правда, их отсутствие не мешало наличию немного смягчённой версии солдатской дисциплины: если у учащихся с первого по третий классы есть три часа вечернего свободного времени, то с четвёртого по шестого сокращается до двух, а семи-, восьми-, и девятиклассникам пришлось довольствоваться одним часом. Не считая оборудования персонала и кабинетов информатики, школьникам запрещено проносить электронные устройства и металлические предметы в целом (канцелярские принадлежности выдавала непосредственно школа), однако старшеклассники, зная о том что их портфели проверяют лишь металлодетектором, могли практически без особого труда пронести в том числе журнал для взрослых, за наличие которого могли посадить в на месяц карцер и в течение отсидки снижать оценки на балл, но это случалось лишь тогда, когда школьник не смог его хоть как-то спрятать. Но если журнал заметила определённая доля молодых учительниц, а педагогов женского пола моложе 40 лет насчитывалось 8 человек то они были не прочь воспользоваться бушующим гормональным фоном подростка в обмен на неразглашение наличия взрослого журнала. Педагоги, как и ученики, были из разных, но, в отличии от вторых, в подавляющем большинстве европейских стран, и, за исключением первых трёх классов, где обучение проводилось на английском, вели уроки на своём родном языке. Единственным крупным европейским языком, на котором обучение не проводилось, был португальский, чтобы небразильские школьники, которым посчастливилось сбежать из школы, не погибнув от местных условий, не смогли общаться с обитателями ближайших деревень, которым, однако, администрация Adelschule за поимку ученика платила колоссальные для крестьянина двести тысяч реалов. Однокашниками Баризоля-младшего были сыновья высших военных чинов стран обеих Америк, Европы и монархий юго-восточной Азии, сырьевых магнатов и консервативных политиков со всего мира, а также младшие или внебрачные отпрыски монарших особ и диктаторов из Африки и Азии. Их большую часть он презирал, в чём, впрочем, был не оригинален. Ненависть на какой бы то ни было почве была единственной искренней эмоцией большинства учеников друг к другу, более, чем крайне удачно скрываемое дисциплиной и страхом перед судом, из-за чего каких-либо особых конфликтов у школьников между собой не было. Например, про те же предпочтения в одежде у Баризоля-младшего узнали уже на второй год обучения, но особых оскорблений в свой адрес он не слышал, а, уже будучи подростком, никто не пытался до него домогаться: камеры были везде, кроме туалетов, а туалеты были устроены так, что даже самый глупый сначала три раза подумал, а стоит ли надругательство над кем-то за женоподобность, тем более ставшую незаметней из-за основанной на военной форме, ценой сломанного чужого дорогого имущества. Дружба среди части школьников была, особенно если она была закреплена дружбой между их отцами, но были и исключения, например, тот же Баризоль был единственным другом, хоть и относительно номинально, самого лучшего ученика своего класса (вторым после него был сам будущий Бегемо), младшего сына среднеазиатского лидера, которого сверстники уважали за высокие оценки и в целом хороший ум, однако, не любили за его довольно прогрессивные взгляды и ненависть к своему отцу, хотя и обоснованную. После школы ни Баризоль-младший, ни любой другой выпускник Adelschule больше не видели её самого успешного ученика. После Adelschule Баризоль-младший, и без того владевший как родными английским, испанским, русским и французским, знал на таком же уровне ещё немецкий (азы которого знал ещё до школы), итальянский, турецкий, японский, и умел читать на арабском, иврите, венгерском, китайском пиньине, португальском (даже несмотря на негласный запрет), румынском и украинском. С частью языков он познакомился не через учителей, а через анатомические атласы, с которыми не расставался в свободное время и которые специально заказывал из издательств в том числе Бейрута, Будапешта, Бухареста, Лиссабона, Одессы, Стамбула и Тель-Авива. Отец, конечно, был рад столь высокой успеваемостью сына, но понял, что униформой любовь к женским, особенно чёрно-белым, платьям не отбил, даже наоборот, сын начал увлекаться швейным делом. И тогда Баризоль-старший решил весьма своеобразно подколоть сына в виде ввода в своих резиденциях общий дресс-код прислуге вне зависимости от пола и возраста: каждый её представитель должен носить такую же одежду, какую обычно носит их главный хозяин у себя дома, а именно белую футболку, поверх которой должна быть белая в голубую клетку рубашка и синие джинсы. Отклонения в дресс-коде вроде рисунка на футболке, нашивки на рубашке или более тёмного оттенка джинс великодушно прощались Баризолем-старшим. Ещё в детстве Баризоль-младший решил пойти в медицинский ВУЗ, однако не на фармацевта, как все его предки по мужской линии, а на хирурга, благо высший балл на экзаменах это позволил без труда. Несмотря на блестящую учёбу, проучился Бегемо в самом престижном медицинском институте три года за попытку домогательства до обучавшейся там же молодой монахини-концепционистки. Дело было бы замято, ибо прямых доказательств попытки не было, если бы не возникший из-за его возгласа на студсовете короткий диалог между ним и монахиней: — …С кожурой запретного плод всегда слаще. — Если бы вы его вкусили, Бегемо, то, значит, умерли бы вы в полной нищете. — Вау, да тут у нас миссионерский стендап от сексуальной монашки! После таких слов за исключение из института проголосовали все, даже сомневавшиеся: монахиня была красивой девушкой, но её скрытая под сутаной фигура была просто худой, как и должно быть у честной и здоровой монахини и не имела никаких соблазняющих черт. Впрочем, не только из-за этого случая студенты не желали видеть Бегемо в своих рядах: он принципе для них был малоприятным человеком, с которым дело иметь не хотелось и манера одеваться была одной из, но не основной причиной этому, никто не мог увидеть в нём ни верного друга, ни любящую вторую половинку. Одногруппники чувствовали в нём нечто отталкивающее. А к религии в целом у Бегемо были весьма своеобразные отношения. Ещё в раннем возрасте, когд ему объяснили смысл Распятия, показав и икону Христа и комикс о Его житии, вместо жалости, как к пострадавшему за правду, было странное недоумение: — Красивый мужчина, зачем себя уродовать пошёл? Он же мир создал, смог бы и тех, кто хотел распять, попросту уничтожить. Баризоль-старший считал себя христианином, однако походами в храм он обременял себя лишь на случай венчания или панихиды, причём не важно, было ли это венчание испанских идальго в католическом храме или панихида по потомку советского диссидента в церкви православной. Может быть, он молился, постился и исповедовался после смерти жены, ибо более яркие признаки веры, как и неверия, человек подаёт после трагедий, но как бы то ни было, заступником, как и гонителем, традиционных религий отец Бегемо не был. А вот сын в этом плане пошёл немного по другой тропе: к Христианству он всегда относился холодно из-за непонимания, как кому-то вроде властвующих особ вообще могло понравиться вероисповедание, которое учит не противиться злому, а после прочтения в юности повлиявших на мировоззрение и впредь книг Ницше, Рэнд и Эволы, и вовсе стал презирать монотеистические религии за их постоянное противостояние человеческой природе. Он вполне мог бы создать свою религию, основанную на индуизме с примесью скандинавской, египетской и шумерской мифологий, с добавленим социал-дарвинизма, культа тела и здорового образа жизни, которая была бы популярна в эпоху расцвета текстовых блогов, но эти времена прошли ещё тогда, когда он учился в Adelschule, а снимать видеоблоги или сниматься в кино Баризолю-младшему не хотелось. После исключения из меда Бегемо решил взяться за программирование, благо, что за информатику он получал только высокие баллы, так что вспомнить немногое забытое и смог выучиться за пару лет до такой степени, что был способен и программу создать и кого-то взломать. Чаще свои способности использовал ради второго: инцидент с монахиней как и его пристрастия к женской одежде чёрно-белых цветов быстро стал известен Интернету, так что свиданиям он предпочитал поиск личных фотографий девушек с определённой фигурой, похожей на кукольную в их же компьютерах или мобильных устройствах и сохранением самых лучших кадров на свой переносной SSD. Однако искать женские прелести за бесплатно ему наскучило и он решил устроиться его на непыльную, но интересную и высокооплачиваемую работу в международном проекте Second Period, который занимался симуляцией человеческого поведения и его мониторитнгом. Впервые придя на работу, без труда пройдя испытательный срок, он услышал разговор двух сотрудников: — Какой идиот, чтоб его через пень-колоду, создал эту заразу? Он техзадние вообще читал? Почему он её распространил без ведома начальства? — А эта не та ли чудная инфантилка с египетским браслетом, которая в свои 20 с огромным медведем приходит? — А каких она персонажей создала, не знаешь? — Семь людей, французскую пару, немца, англичанина, румына и наполовину русскую, наполовину японку. — Одного забыл. — А, и себе подобную, только блондинистую. — Смотрел там, что в её компе? «Дела, однако» — подумал Бегемо, войдя в нужное ему помещение. Одним из обязательных правил начала карьеры в Second Period было создание собственного персонажа со всеми подробностями, чем он и занялся. Бегемо любил женщин. Но не так, как любят их обычные мужчины, вне зависимости от того, какой смысл вкладывается в глагол «любить», а до степени какого-то фетишизированного боготворения, когда восторгаешься не только данными женщины в качестве друга, любовницы или матери будущих детей, но ещё, например, и её кровеносной системой, которая позволяет женщинам жить дольше мужчин. И начал Бегемо создавать версию себя. Девушка, с крайне высоким интеллектом, настолько, что смогла полностью пройти школьный курс обучения за то время, и в том возрасте, когда её ровесники посещали детский сад, после чего в шестилетнем возрасте пошла на психолога. И так же блестяще выучилась. Но кто её родил? У Бегемо было и на этот счёт. Необычную женщину родила такая же необычная женщина, только в другом плане, хоть и тоже очень неглупая. Гремучая смесь высокого интеллекта, хоть и чуть меньшего, чем у дочки, максимально возможной естественной сексапийности и какой-то дикой во всех смыслах этого слова женственности, включающей в себя животное материнство и особая, очень удачно скрывающая за половой ненасытностью, мизандрия, по крайней мере до первых серьёзных неудач на любовном фронте. Биография? Родилась на берегу Азовского Моря в семье провинциального мелкого, но эксцентричного, бизнесмена, которую потеряла рано из-за теракта на российско-грузинской границе, остальное детство провела в детдоме, после которого удачно покорила Москву, как с помощью ума, так и внешних данных. Кто же был отцом девушки? Ну, возможно, действительно выдающийся человек, остальное — неважно, у матери девушки было лишь одно правило: новая ночь — новый мужчина, нарушавшееся только по медицинским противопоказаниям. Как же их назвать? Ну, если он Бегемо, то, несмотря на то он назвал себя не в честь ветхозаветного демона, то пускай девушка будет Левией, в честь Левиафана, а мать — Раав, распутной женщиной, способной разрушать неприступные города. Большая часть работников Second Period, в том числе и Бегемо, работала раз в неделю, чтобы события в виртуальном мире «настоялись», но если приходило срочное уведомление из него, то работник обязан был под страхом лишения зарплаты срочно явиться на работу. Чуть позже Бегемо создаст уже абсолютную копию себя, но выпустит «на свет» в определённую дату, предварительно переписав код программы для того, чтобы это было возможно. Факт работы раз в неделю не огорчал его, решив сделать своей второй работой хобби, которым любил заниматься на летних каникулах, выпросив в детстве у отца швейные машинку и принадлежности для того, чтобы куклы носили одежду получше. Осознавая, что сразу у него платья красивее, чем у производителя не станут, первой моделью Бегемо стала старая, чудом сохранившаяся Ликка-тян, с которой в детстве играла ещё тётя Баризоля-старшего, ставшая позже женой родственника одного из членов аргентинской хунты, свергнувшей в своё время Перона. Пошив одежды, уже для живых женщин, вдохновлялся модой первых шести десятилетий двадцатого века. После того, как десятки платьев были полностью готовы, захотелось показать их всему миру в Нью-Йорке. Выставка этой одежды под названием, придуманным Баризолем-младшим простым убиранием первой и двух-трёх последних букв своей фамилии «Aris», в которой новоявленный модельер выступал и как модель, была встречена ошеломительным успехом: сочетание ар-нуво и рок-н-ролла смогла понравиться как голливудским звёздам, так и простым домохозяйкам по всему миру. Бегемо в сшитой им одежде появлялся на страницах популярных журналов и в рекламе косметики, им были подписаны контракты с крупнейшими производящими одежду компаниями, дающие им право на массовое производство одежды из его коллекции, взамен на выплату солидного гонорара её автору. И автор этот гонорар тратил. На спортивный кабриолет с деревянными деталями салона на тысячи лошадиных сил. На собственное производство чернил особого запаха, которые принёс в типографию печатавшего переводы его любимой манги издательства, чтобы, открывая её, можно было перед чтением приложить к носу, дабы почувствовать аромат, который редкие дорогие духи могут дать. Однако самой одиозной и в тоже время скрытой от глаз тратой денег было оформление комнаты Бегемо. Длина комнаты Баризоля-младшего была равна трём её ширинам, на одной из узких стен было окно, всю площадь другой, близкой к двери, стены занимало зеркало, частично скрытое компьютерным столом. Нижняя пятая часть всех стен, кроме «зеркальной» занимали два ряда полок, в нижних были книги, а на верхних стояли редкие, коллекционные куклы, одежда на каждой из которых стоила дороже среднего гардероба растущей в обеспеченной семье девочки, аниме-фигурки, изображавшие женских персонажей сёдзе 80-90-х, и фарфоровые статуэтки пастушек, возраст которых позволял предположить, что они вполне могли быть в Версале. А начиная с полок и до потолка стены были расписаны в стиле картин Фон Штука приговорённым тогда за подделку его работ к тюремному сроку, однако выкупленным у тюрьмы на определённый срок Бегемо, очарованным талантом её арестанта, воспользовавшись отцовскими связями (иногда, по мнению Баризоля-старшего и его отца, деда и прадеда, для опытов грызунов бывает недостаточно). Ему же самому Баризоль-младший заплатил лишь половину намеченной суммы, пообещав отдать половину после освобождения. Но в последние года четыре практически весь порядком поубавившийся из-за предсказуемого падения популярности гонорар Бегемо тратил на обслуживание своего авто и на всякие причуды. Но он по этому поводу не унывал. Возможно, единственным, хоть и крупным, горем его жизни, была смерть матери, на которую он всегда стремился быть похожим. А что касается очередного дополнительного заработка, не считая довольно крупной, но не сказочной, зарплаты в Second Period, то Бегемо вновь нашёл работу, на этот раз по своему незаконченному образованию. Однажды вечером Бегемо сидел в дипвэбе на форуме Charlemagne, где встретил вакансию патологоанатома в своём городе со слишком высокой для простого морга зарплатой. Пообщавшись в самоустраняющейся личке с работодателем под ником Erizo, прикрепившим доказательства подлинности вакансии и причины её создания, Бегемо записал то, что попросил работодатель и адрес для «собеседования», куда утром и поехал. Место оказалось в здании правящей партии в Старом Городе, построенном в XIX веке и год назад отреставрированным после теракта одиночки, застреленного полицией спустя минуту после взрыва, за сумму, равную двухгодовым расходам на крупнейший в городе музей. Бегемо позвонил один раз долго и два раза коротко в подвальную дверь, и, произнеся кодовое слово открывшему её, вошёл внутрь. Часть подвального помещения была оборудована под стандартный холл, где расположена немного возвышающаяся стойка, за которой сидел шарообразный мужчина с бородкой и выбритыми висками, лишний вес которого мешал определить хотя бы примерный возраст. Баризоль ожидал от такого толстяка высокого голоса, однако лёгкая хрипотца его была довольно приятной для уха: — Ники, последние 20 знаков URL лички? — Моё — Bufuko, общался с Erizo, m937463829×429462946 — Бегемо прочитал с бумажки то, о чём попросили написать. — Верно… итак, имя, возраст? — Бегемо Баризоль, 25 лет. — Тот самый, что четыре года назад… — Да, тот самый, однако за 5 лет до модной выставки «Aris» я поступил в мединститут, где учился три года на хирурга. Исключён не из-за успеваемости, был одним из лучших студентов. — Бегемо показал секретарю скриншот «зачётной книжки» — а шитьё и до этого было моим хобби, которое, после исключения помогает запоминать то, о чём учили в институте, ведь чем сильнее изгибы одежды соответствуют изгибам тела, тем удобнее и приятнее носить эту одежду. — Не боитесь, что об этой работе могут узнать СМИ? Ведь вы не только модельер, но и единственный наследник фармацевтической компании Barisol и крупной сети частных клиник… — Меня это от наследства ничуть не отдалит, — усмехнулся Бегемо — об этом всё равно никто не узнает, а если и узнают, то всегда найдутся те, кто превратит факт моей работы здесь в конспирологическую теорию для электората вашего или ваших друзей… — Наших клиентов. — спокойно поправил толстяк — Наши клиенты, которые являются клиентами и вашего отца и отца вашей покойной матери, добровольно дали часть своего здания для нашего бизнеса. А теперь, время поговорить с нашим начальником. — толстяк нажал на какие-то клавиши — Войдите в следующую дверь зразу и поверните налево. В комнате босса сидел куда менее толстый, но с заметным жиром на животе, черноволосый усач шестидесяти лет с перстнями на всех пальцах, похожий на стареющего американского байкера. Бегемо видел этого человека по телевизору, насколько он помнил, это один из самых опасных преступников страны, владеющий личной армией, устроившей резню бастующих шахтёров и их семей в провинции. — Если вы сюда попали, милочка, то знаете, что дело, которым вам предстоит заняться, будет не совсем законным. — вставший со стула усач направился к Бегемо, чтобы потрогать его. — Я не девушка. — Бегемо впервые в своей жизни почувствовал страх, но скрыл это. Впрочем, усачу было не до этого. — Вы… из этих?.. — усач моментально убрал руку с талии Бегемо и демонстративно протёр руки антисептиком. — Вы не первый, кто это спрашивает, — вызванная тюремными нравами карикатурная брезгливость готового убивать за любую мелочь, кроме денежной, усача развеселила Бегемо — Я не гей, для меня нет ничего прекраснее красивого молодого женского тела. Но особенно женское тело красивее, если оно оформлено такой же красивой одеждой. Потому я и ношу одежду самых идеальных существ, которых когда-либо создала природа. Настала очередь смеяться усачу: — Бабы для него прекрасны! Ладно, верю, что ты не заднеприводный, слишком вдохновлённое лицо у тебя было, когда ты эту чушь нёс. Просто нецелованный, который девок голых только на картинке видал. Эх, видел бы ты их рожи, когда им ребёнка делаешь или рожают его — ты б такое не плёл. — с лица усача внезапно пропало веселье и, внимательно посмотрев на Бегемо, спросил: — Ты сын аптекаря Баризоля чтоль? — Да. Услышав утвердительный ответ, усач начал строить определённые планы. С одной стороны, крупная рыба в сетях — это хорошо. С другой — выдержат ли её сами сети? — Так… а почему вы вообще решили работать именно здесь? — Ваша вакансия была выложена на сайте… которому я доверяю. — Ясно… «Вряд ли такого внедрили спецслужбы. Но и полиции он ничего о нас докладывать не должен!» — подумал усач. Облегчённо вдохнув, он всё-таки решил рассказать Бегемо, в чём должна заключаться его работа: — Как ты знаешь, в нашу страну ежегодно приезжает много мигрантов. Благо, миграционная политика у нас достаточно либеральная, нужным политикам есть на чём получить рейтинг, так что восемьдесят процентов мигрантов проживают у нас вполне легально. Но есть и те самые двадцать процентов, которые или террористы, которых доблестные спецслужбы нашей любимой родины быстро ликвидируют, или отчаявшиеся люди, которые попали к нам без гроша в кармане и готовы хоть полы в сортирах мыть, лишь бы хлеб был. А ведь кому-то и хлеба мало. Пирожных хочется, да не на праздник, а прямо сейчас! Кто на родине институты кончал, тот да попытается своё образование доказать, а вот кто всю жизнь в офисах сидел или телевизоры продавал, так им ради пирожных придётся закон преступать. А ведь же есть и женщин процент. Как ты думаешь, куда пойдёт ради легких баксов девка, что себя красивой считает? Правильно, к нам. Мы их накормим, помоем, оденем, полечим — не за просто так, понимаешь, чтоб клиента удовлетворить. И тут приходит идея — девки-то у нас молодые, здоровые, но вот разболтать о клиентах могут, а клиенты ты сам понял какие. Так что пускай они живут в наших борделях неделю, а потом — чик, и всё! Среди граждан они не числятся, их родственники — тоже, их никто искать не будет, а если произойдёт чудо и начнут, то что они найдут? Что девушка куда-то зашла и не вышла и всё, дальше позвонят нужные люди и скажут нужные вещи, после чего поиски прекратятся, а сердобольные ищейки умолкнут. Но это дело не твоего профиля. Твой профиль вот в чём нужен: раньше мы девок после ночи с клиентом — ядом особым, в крематорий, а затем и вовсе в кислоту или на корм рыбам зубатым. А деньги клиента — к нам! Но вот подумали мы и решили, что с мёртвых девок можно больше баксов получить — у них же органы есть! И если у них могут быть хорошие органы, то их продажа может покрыть все расходы на девок! Курящих и алкоголичек для клиентов не берём, пущай братков обслуживают, после чего молятся, и о грехах своих и что повезло им жить на этом свете. А им, ну, тем, над которыми мы тут толдычем — первый сорт! И тебе содержимое этого первого сорта надо изымать, чтоб всё чисто было. Если ошибёшься — записи камер попадут твоему дорогому папаше. Понял? — Понял, про девушек мне уже говорили. Осмелюсь лишь спросить, как человек, которому качество органов тоже небезразлично: вы говорили, что ваши люди этих девушек лечат. Это… просто дезинфекция ран и вопросы о потреблении табака с алкоголем или полное медобследование? — Полное медобследование! Ведь какой стыд перед благоверной и перед народом почувствует наш клиент, если от нашей девки сифилис или чего похуже подхватит? — Замечательно. — Бегемо был искренне ошеломлён предпринимательской хваткой усача, он слушал его как наркоман диллера, готового дать за какую-то услугу месячную дозу — Такое предприятие довольно рискованное, но я согласен. Это куда более полезнее для общества, чем кремация, хотя что то, что это самим обществом вряд ли одобрится. То, что вы предлагаете девушкам, как бы это странно и даже кощунственно для меня не звучало — это необычайное возвышение после незначительного унижения. И моя задача — дать им шанс принести пользу людям, освободив их не только от рабства сексуального, но и от рабства бессмыслености. Выслушав, усач снова, ещё громче, расхохотался как от рассказов готового завтра проснуться миллионером наивного дурачка, в глубине души понимая, что это безупречное, улыбающиеся лицо голубоглазого блондина в платьице так сияет по иным причинам. — Тебе бы сменить эту бабскую одёжу на пиджак с галстуком и на глаженные брюки да в наши клиенты, с такими-то речами. — лицо усача мгновенно стало серьёзным — А теперь слушай: ты зашёл в это здание так, как ты пришёл, в первый и последний раз. В районе Старого Города автомобильное движение запрещено, свою ревелку будешь оставлять за его пределами. В том же квартале, где находимая мы, есть работающий круглосуточно магазинчик проводов, аккумуляторов и прочей такой китайской дребедени, на вывеске этот красный пылесос телефонный будет. Владелец магазина — наш человек, половина камер в этом квартале тоже наша, но сам понимаешь, другая — ментовская, а среди здешних ментов может внезапно совесть проснуться. Но этот магазинчик проводов снаружи не имеет ни одной камеры, так что никто не увидит, как ты туда зайдёшь. Придёшь туда — щёлкнешь пальцами вот так, — усач, щёлкнув пальцами, выставил вверх вместе указательный и средний, выставив большой так, чтобы получимся прямой угол — продавец тебе откроет вход в подвал. А подвал тот тоннелем с этим связан. Придёшь так — там и халат и дезинфекция, ну и тела, конечно. Одна девка, если без сучков и задоринок внутри — двести тысяч баксов, если, например, из-за жирка или недавнего залёта не вся пригодна — сто пятьдесят. Но если здоровый орган повредишь — про камеры на отцовский стол я тебе говорил. На государственные праздники и Пасху можешь не приезжать — наши клиенты в эти даты всегда в кругу семьи проводят. Время твоей работы с 3:00 по местному времени. Так, сегодня суббота, за два дня тебе что надо привезут, так что можешь работать со вторника. А теперь топай так: откроешь дверь — повернёшь налево, увидишь белую дверь — а там и выход к тоннелю. Бегемо поблагодарил усача и, повернувшись для того, чтобы открыть дверь, увидел на ней основную часть «Сада земных наслаждений» Босха, что чуть не заставило его снова засмеяться. Магазин мобильных принадлежностей и аксессуаров, который украшался покрашенным в красный логотипом мобильной операционки, действительно не имел камер снаружи, а выйдя из неё, Бегемо смог практически сразу пойти в парк, где камеры уже находились, однако, из-за того, что вход туда расположен в овраге, магазин с тоннелем в кадр попасть не мог. Следующее утро, начавшееся для Бегемо примерно в 11 часов, началось с освежающего память просмотра столь им любимых видео с операциями. Ему нравилось смотреть, как стерильный нож врача входит в человеческую плоть, которая, не в силах сопротивляться острому инородному предмету, теряет контроль над частью кровеносной системы, выпуская из вен красную жидкость, оттенок и густота которой может отличаться от человека к человеку, как этот же нож режет плоть, чтобы достигнуть цели, расположенной где-то в нескольких сантиметрах под кожей, мышцами и иногда жировым слоем. Ему хотелось тоже так делать ещё тогда, в Adelschule, когда его сверстники тайком созерцали моделей Playboy или Hustler, он наслаждался содержимым человеческого тела. Нет, при просмотре всего этого о чём-то нарушающем законы юридические или моральные он не думал, удовольствие он получал чисто эстетическое, почти такое же, какое получает нормальный человек, который смотрит на ускоренную запись создания из мраморного параллелепипеда скульптуру человека. Большая часть видео созданы в учебных целях, и смотря их, Баризоль-младший повторяя движения за хирургами из видео, держал в руках скальпель из слоновой кости, на рукояти которой вырезан герб королевского рода Браганса, один из личных врачей которых потерял где-то в Бразилии. Вот и настал вторник. Девушки, а порой и женщины, судьба которых занесла на чужбину без знакомых, документов и денег, попадали в этот бордель смерти по-разному. Подавляющая их часть, услышав, какую плату им сулят за одну ночь и кого они будут обслуживать, надеялась, что правдой являются и условия, включающие не только предохранение, хорошее обслуживание, но и несохранение данных о факте в биографии. Впринципе, так и было — никто, кто мог знать их после миграции, не догадывался о причинах возможной смерти. Отобрав относительно здоровых на вид, девушки проходили медицинское обследование, после которого их поселяли в один из шести особняков, расположенных в элитном пригороде и принадлежащие или главе крупнейшей нефтяной компании, или владельцу горнодобывающих предприятий, или бывшему министру по социальным вопросам, уволенного десять лет назад со скандалом, после чего тот ушёл в бизнес и стал другом Баризоля-старшего. Девушки проживали в особняках всего неделю, после чего их отправляли в принадлежащий партии фургон, который в свою очередь въезжал в грузовик. От фургона он избавлялся в специально для этого лишённом камер видеонаблюдения тоннеле, соединяющем две самые малозагруженные дороги в городе. На въезд в Старый Город у водителя фургона была лицензия, созданная для государственного транспорта, к которому причислялись не только специально построенные для маршрутов в этом районе трамваев, скорая помощь и полицейские авто, но и машины административных зданий, правда, из последних пользовались этой лицензией лишь сотрудники отдела МВД, здание которого было единственным в своём роде не выходившим на улицы, отделяющие Старый Город от остального мегаполиса. Фургон с «живым товаром» въезжал в подземную парковку здания правящей партии примерно в восемь вечера, где девушек ждали депутаты в соседних помещениях. После оказания услуг девушек ждал душ и таблетка «от кожных заболеваний», от которой они чувствовали сонливость, кажущейся вполне естественной и ложились спать. Но больше они не просыпались. За год работы борделя кремации подверглось около 900 женщин от 16 до 25 лет, на которых было получено в общей сложности 45 миллионов долларов. Бегемо вошёл в помещение, где была рукомойка, халат и медицинские принадлежности. Помыв руки, надев на гавайскую рубашку халат и взяв скальпели, он вошёл в морг, холодное помещение, стены, пол и невысокий, высотой ниже 2,5 м, потолок которого выложены белой плиткой 10 на 10 см. В помещении находилось двадцать операционных столов, на большей части которых лежали накрытые тела, температура которых ещё не опустилась до 32°, и контейнеры для органов. Освещал всё это один прикреплённый к центру потолка хирургический светильник, длинный штатив которого позволял двигать его основную честь до самого дальнего края. Баризоль-младший приблизил свет к одному из столов и быстро сдёрнул одеяло с одного из столов. На нём лежала стройная короткостриженная африканка с чертами лица диснеевской принцессы. Смерть наступила максимум полчаса назад, было ощущение, что она не умерла а лишь заснула. Бегемо смотрел на неё, на её обнажённое тело… И тут он испугался сам себя. За четверть века у него никогда не было никаких отношений, а интимных связей и подавно, так что обнажённое женское тело, принадлежавшее почти ровеснице Бегемо увидел вживую впервые. Это дало о себе знать в виде крайне сильного сексуального возбуждения, в виде какой-то звериной похоти, ипритовый дым которой пытался затмить не только благоразумие, но и банальный здравый смысл. Бегемо отвернулся и побежал к противоположной стене, тяжело дыша. Потеряв из виду объект для удовлетворения, иприт похоти немного ослабил хватку, дав рассудку небольшое поле для нужных мыслей. Бегемо глубоко дышал, небезрезультатно пытаясь помочь собственному рассудку. — Слава тем, кто, не поднимая взора, шли в абортарий лет двадцать назад, спасая будущее от позора! — шёпотом произнёс он изменённые строки Бродского. После этого кровь постепенно возвращалась обратно, вожделение проходило. Бегемо рискнул посмотреть на тело африканки. Вроде всё нормально. Он подошёл к столу, где она лежала, как будто спала. Тоже без происшествий. Теперь прикоснулся её лба. Неизвестно, какая бы реакция была бы ещё минуту назад, но лоб оказался довольно холодным, что дало понять о непригодности тела к размножению. Бегемо взял скальпель и провёл надрез вдоль туловища. Теперь уже точно не будет такого всплеска гормонов, видя это. Он виртуозно опустошал туловище ещё час назад активной девушки и аккуратно, по знакомой ещё с меда инструкции, складировал каждое его содержимое по контейнеру, складируя не совсем пригодные органы в отдельный контейнер. С другими телами, принадлежавшим не менее красивым девушкам с других регионов планеты, уже было куда проще. Он мечтал о такого рода работе, где самые настоящие человеческие тела можно было разбирать или, что куда сложнее и не входит в обязанности работника любого морга, собирать. Хотя, даже в таком случае его мечта хоть как-то осуществилась. К легальному операционному столу путь закрыт, так что приходится наслаждаться вот таким образом. Ему было действительно жаль этих девушек, но эта жалость была весьма своеобразная: пафосная речь в адрес усача не имела цели угодить ему или предстать в роли сумасшедшего. Его мнение, что они станут полезнее в качестве доноров органов, была абсолютно искренней, ибо для него они таким образом могут помочь другим людям стать здоровее, тем самым очистив своё имя от позора, коим являлась не столько проституция, сколько бедность, которая для Бегемо была чуть ли не передающейся половым путём заразой, способной мутироваться во всякие противоестественные с его точки зрения мировоззрения. Так и работал Бегемо полгода. Со вторника по субботу он отправлялся в подпольный морг при подпольном же борделе, организованной для правящей партии мафией в качестве крайне щедрой взятки, которая сама благодаря пускающему на органы в играющих босса-нову, японский поп-рок или чего-то подобного наушниках Баризолю-младшему, приносила прибыль чуть меньше 260 миллионов долларов, а в воскресенье отсыпался, чтобы в понедельник как ни в чём не бывало идти на работу в Second Period. И дальше мог бы продолжаться так порядок, если бы не один случай. Ровно в три часа Бегемо вновь оказался в низком помещении морга, где лежали тела шестерых девушек. С пятью было всё как всегда, а вот когда Бегемо направил светильник в сторону шестой девушки, то после сдёргивания одеяла его впервые после инцидента с африканкой поразил страх, вызванный уже другим. Персонал борделя никогда не пересекался с Бегемо. Узнав с помощью тепловизора, что девушки уже мертвы, их быстро раздевали оправляли в морг, после чего большая часть персонала уходила. Однако, помимо одежды на девушках могла быть крайне дешёвые украшения, исключением могли составить лишь фамильные ювелирные украшения, да и то далеко не все, а примерно один из ста, и поэтому подобное могло остаться на полностью раздетых телах, что случалось нечасто. Но случалось. И случилось опять. На руке короткостриженой брюнетки был браслет как бы в египетском стиле, звенья которого были в виде скарабеев, однако как бы двигающихся в сторону основной его части, которой почему-то являлась позолоченная под старину пластина с написанными на ней двумя буквами ивритского алфавита. Бегемо видел этот браслет в жизни второй раз. Первый — на руке служанки, сгоревшей двадцать лет тому назад в резиденции Баризолей. Были и другие причины, почему он это запомнил… «Да мало ли кто наштамповал, а вещь для кого-то красивая, вот и носила» — успокаивал себя Бегемо, чтобы вскрыть тело, после чего начал действовать. Но рука дрогнула: после прозвучавшей из наушников строки «In Der Nacht Ist Der Mensch Nicht Gern Alleine» контейнер с непригодными органами как будто в такт мелодии упал на пол, вывалив всё содержимое, из-за чего надрез не получился правильным, так ещё был повреждён и ряд органов, в том числе почки. Баризоль-младший выключил плеер. А вот это уже серьёзно. Отмахнуться их непригодностью не получится: четыре камеры дают понять, что акт повреждения товара имел место. Бегемо не знал, но догадывался, что и непригодные органы проверяют на эту самую непригодность те же самые врачи, что неделю назад проверяли здоровье их носительниц. Ну что ж, надо действовать. — Люди! — Бегемо открыл другую дверь морга, откуда приносили тела девушек для него, — Где ваш начальник, его заместитель мне к нему надо! Он сам или телефон — не важно, мне нужно с ним поговорить! — Иди за мной. — произнёс оставшийся представитель персонала борделя голосом, которым можно озвучивать мрачных персонажей с непростой судьбой. Бегемо не видел его лица, представитель персонала был одет в странную даже для такого заведения униформу: белый комбинезон в розовую клетку и чёрный мотоциклетный шлем с белыми знаками Марса и розовыми знаками Венеры. Представитель персонала привёл Баризоля-младшего то самое помещение, где усач принял его на работу. — Пока стойте здесь — сказал он Бегемо и достал находящийся в кабинете телефон, и набрав нужный номер, приложил к уху, жестом прося Бегемо подождать, — Алло, дежурный объекта удовольствий № 1 на линии, с вами хочет связаться патологоанатом. — после положительного ответа дежурный дал Баризолю телефон. — Здравствуйте, у меня плохая новость и хочу вас предупредить: я повредил здоровые органы одной девушки. — голос Бегемо дрожал. — Ой, ты из-за этого? Ну что ж… ладно, бывает. Я сегодня добрый, даю тебе отпуск на две недели. А об этом всём батя не узнает. — Благодарю вас. — За то, что за полгода ни разу не подвёл и бабла ножиком своим да без мокрухи в десять раз больше занёс, прощаю эту оплошность. Наши парни тоже раз в год мажут, что их, свинец на них тратить чтоль? Иди гуляй, хирург-модельер, придётся снова печи включать, но знай: если будешь промазывать чаще, чем раз в полгода — то ты понял что это грозит. Ciao! Усач положил трубку, Бегемо дал телефон дежурному. Уже в его руках телефон уведомил об SMS от усача. Прочитав сообщение, дежурный сказал: — Можете уходить. — Я знаю. Но у меня есть просьба. Я уронил контейнер с непригодными органами, их убрать с пола надо… Бегемо вновь проснулся в одиннадцать часов утра, и направился на кухню, чтобы позавтракать. На кухне сидел не в лучшем настроении отец с бутылкой не то виски, не то коньяка. Это происходило не первый день. — Не знаю, о чём ты грустишь, отец, но алкоголь тебе вряд ли поможет. — сказал сын отцу и, открыв холодильник, достал молоко и заготовку для завтрака, после чего подошёл к нему — Проблемы с компанией? — Бегемо прощупывал почву для разговора, доставая из холодильника молоко и заготовку для завтрака. Отец, рыжеволосый и сероглазый, посмотрел на садящегося есть сына. Бегемо выглядел даже в платье горничной как эталонная аристократка, в то время как владевший миллиардами Баризоль-старший, и без того обладавший весьма посредственной внешностью, с годами стал выглядеть как типичный работник европейской или американской фермы. А как Баризоль-младший был похож на мать! И платье лишь подчёркивало эту феноменальную схожесть. Лишь в одном Бегемо отличался от неё: взглядом. Взгляд сына был начисто лишён хоть какой-либо теплоты, в нем читались лишь проницательная расчётливость и неестественная осторожность, смешанные с каким-то специфическим азартом. — Знаешь, сынок, тебе уже третий десяток пойдёт, а ты так и не женился. Кто же после тебя компанию в руки возьмёт? — Найду, папенька, себе даму сердца. Но это не повод вливать в себя столько крепкого алкоголя. — Бегемо уже завтракал, — Я не хочу, чтобы такой влиятельный человек как мой отец был алкоголиком, из-за которого может пострадать его же бизнес. Отец вздохнул. — Знаешь… Бегемо, я не знаю, как ты отнесёшься ко мне после моих слов, но… твоя покойная мать не была ни первой, ни последней женщиной в моей жизни. — Не осуждаю. Желание найти себе партнёра вполне естественна. Главное, чтобы он подходил по параметрам и оба избегали всякие неприятные вещи. Баризоль-старший покачал головой. — Иного я от тебя не ожидал. Но я хотел сказать о другом… Я никогда не любил твою мать. — Брак по расчёту, по-моему, неплохая идея. Лучшие люди мира сего должны заводить потомство от себе подобных. А если в случае измены такой мужчина оплодотворяет просую, но красивую женщину, то ей надо дать все условия для безопасной беременности. Пускай гордится, что её оплодотворил достойный! — Но он мог быть и по любви. — отец сделал вид, что пропустил слова сына мимо ушей — У твоей матери была сестра. Эффектная девушка. Один её взгляд мог заставить оцепенеть меня. И до твоего рождения бизнес твоего деда, моего тестя, мог бы достаться именно ей, если бы мы друг другу не приглянулись. Когда впервые встретил её в зоопарке Праги, у вольера с леопардами, я ещё не знал, кто она и кто её родители, но она мне уже нравилась. Взгляд, в который можно смотреть часами, и вокруг тебя останавливается время, потому что движения её век может показаться медленным, а находиться с ней в одной постели было уже чем-то неописуемым, а сам акт секса… — на этом моменте уже не совсем трезвый Баризоль-старший изменился в лице: вместо меланхолии на пару секунд появился какой-то священный трепет, одновременно смешанный с приятными воспоминаниями — Позже я узнал, что у неё деловая хватка прирождённого предпринимателя и за это я полюбил ещё больше, ведь будь бы мы вместе, с нами конкурировать смог бы бизнесмен, обладающий вовсе феноменальными способностями. Я б женился на ней, её родители тоже рады, сын главы крупной фармацевтической компании, как-никак, но за месяц до назначенной свадьбы… она пропала. Вышла из дому, села в авто — и ни её, ни авто. Об этой пропаже написала лишь пара сомнительных газет, которым повезло вынюхать. Искали и в той стране, где она пропала, и в соседних странах. Искали потом все полиции Европы, обеих Америк, Океании, Японии, Кореи, Тайваня, Гонконга и Макао. Лишь спустя два года смогли найти автомобиль, на котором она поехала: в тысячах километрах от нашего дома, в лесу, на берегу реки Буг, на границы Польши, Украины и Белоруссии. Но ни её следов, ни следов кого бы ни было ещё, там нет. На сидении для водителя лишь была фотография, где, как мы думали, был изображён её окровавленный, местами изуродованный труп. Позже выяснилось, что фото появилось ещё за много лет по пропажи то ли в Telegram, то ли в каком-то русскоязычном анонимном форуме, так что на нём была изображена совершенно другая женщина, чья судьба оказалась известна. На обратной стороне фотографии была надпись «Take care of HER» — «Береги её». «HER» написано огромными строчными буквами и с новой строки. Написано рукой её. Если верить полиции — писать ей было не очень комфортно, писала за рулём, но во время написания она считала себя в безопасности. А вот ручку, которой она писала, тоже не нашли. Сын уже поел и закончил мыть свою посуду, собираясь выпить прямо из бутылки оставшиеся поллитра согревшегося молока. Бегемо любил молоко настолько, что мог за день выпить до 3 литров. Бывали дни, а иногда — недели, когда он не пил воду, но никогда не было дней без употребления как минимум литра тёпленького, теплее 25°, но холоднее 40°C, молока. Молоко для него было не просто вкусным напитком, а практически священным, как женское тело, которое наделено способностью его производить. Ведь для молока не надо никого убивать, а наоборот, всего лишь воспроизвести потомство. Баризоль-младший не верил в идеальный мир, точнее в то, что он наступит в ближайшее тысячелетие, но, по его мнению, если бы он и мог существовать, то одним из явных признаков его идеальности стал бы тот факт, что абсолютно любое млекопитающее женского пола не просто бы могло рожать без боли, но могло скармливать своё потомство молоком, обладать идеальной лактацией. — Бегемо, я эту историю не просто так рассказал. — продолжил отец. Сын стал ждать, что он скажет ещё. — Она мне стала сниться всё чаще и чаще. В… пикантном виде. Иногда — в полумраке, освещение — две тусклые лампы в пальмоподобных светильниках, она лежит в зелёной шёлковой постели, смотря на меня своим пронзающим взглядом, и маня пальцем к себе, иногда — сидя на той же кровать ко мне спиной, она поворачивает голову ко мне. А я? А я просто стоял и смотрел на неё. Это началось ещё полгода назад, хотя она и раньше появлялась во снах раз в полгода, но почти всегда при пристойных обстоятельствах. Я решил провести ночь со знакомой, чей муж не удовлетворял как мужчина, и даже после нескольких таких ночей она… в таком же виде появлялась во сне. А а этой ночью всё пошло ещё дальше: я начал видеть её в одной постели с тобой, полностью объятых жаркой животной страстью. До того момента, как она снова заметила меня. Через секунду заметил и ты. — Успокоительное перед сном пили? — Бегемо до сих пор пытается нащупать почву, не понимая, в прямом ли смысле говорит об этом его отец или что-то всё-таки смог узнать — Алкоголь в этом деле лишь усугубит это, если ты забыл, папенька. Через неделю такого вливания в твоём сне она расчленит меня и выкинет разобранное моё тело в Неву… — Ладно. — раздражённо прервал сына Баризоль-старший — с этого дня алкоголь пить не буду! Но вот что ещё я тебе скажу… Закончить речь не нал приход приказчика на кухню с новой служанкой. Ни Баризоль-старший до пожара в особняке ни его предки не особо удосуживались знать, кто служит в их доме, перекладывая эту ответственность на плечи приказчика, однако простое незнание имени погибшей в пожаре служанки, вскрытое в ходе обычного общения со следователем подтолкнула отца на пересмотр кадровой политики. И теперь приказчик обязан был показать нового слугу Баризолю-старшему, причём это не всегда должно было выглядеть как принятие на работу: у слуги должно быть ощущение, что его хозяин — такой же простой человек, что он может стать членом его семьи, получив за усердный труд когда-нибудь в наследство, на первый взгляд, небольшую долю состояния, равную сумме жалований за полвека, на которые можно отрыть свой бизнес. Слушающего это слугу угощали добротной едой, что должно было закрепить образ хозяина как доброго отца, противиться или расстраивать которого является немыслимой идеей. В половине случаев это действительно срабатывало: каждый второй уволенный слуга, а за последние четверть века максимальный срок службы Баризолям составлял 12 лет, не считая служащего 30 лет приказчика, винил себя в том, что не смог быть верным Баризолю и получить возможность стать таким же влиятельным как он. Отец и сын взглянули на служанку. Это была молодая короткостриженная зелноглазая брюнетка чуть помладше Бегемо… с тем самым браслетом со скарабеями. Баризоль-старший взглянул на служанку, как-то пугливо смотрящей на сына. — Как вас зовут? Девушка назвала своё имя. По её голосу было понятно, что ей было почему-то неуютно. — Пускай вас на работу оформляет господин приказчик. Приказчик и служанка стали уходить, а отец повернулся обратно к сыну. И понял, почему в служанке чувствовался какой-то страх. Улыбающийся Бегемо стоял, опираясь руками на стол, практически не двигаясь. В этой позе действительно было что-то хищническое. А когда девушка исчезла с его поля зрения, он, опять-таки, практически не двигаясь, посмотрел на своего отца. Похожий взгляд Баризоль-старший уже видел пять лет назад у одного занимавшего пост президента иностранного политика, относительно молотого для своего поста, но уже крайне коррумпированного, в гостях у друзей которого отец тогда был. Политик был тогда уверен, что он, имея маленькую поддержку среди населения из-за вопиющих фактов коррупции, получит второй президентский срок, не прибегая к фальсификациям, отмены законов и переворотам, не особо запугивая население и не убирая конкурентов. Хозяин дома и другие гости сидели, а политик стоя, с упоением рассказывал о всех тонкостях своего плана. И когда его взор на секунду упал на Баризоля-старшего, то тот успел заметить и запомнить этот фанатичный, переполненный чувством лёгкой победы, которая даже ещё не насупила, самодовольный взгляд. Но всё случилось несколько иначе: политик получил второе место, не набрав и пятнадцати процентов голосов, что не помешало ему сейчас снова восседать на президентском кресле уже третий год, путь к которому расчистила кровью соотечественников политика та сила, против которой он так долго призывал бороться. — А она красивая. — произнёс сын, и, собравшись уйти, спросил: — Та, сумасшедшая, которая пыталась выстрелить в тебя, когда мне 13 было, с этой пропажей точно не связана? — Совершенно. Я тебе говрил: мы узнали всех, кто с ней был знаком. К моей трагедии эта несчастная художница не имеет никакого отношения. 12 лет назад с Баризолем-старшим произошёл инцидент: в него пыталась выстрелить женщина, которая за три года карьеры из простой художницы стала всемирно известной портретисткой, чья кисть запечатлела влиятельнейших людей мира, однако её жизнь была каким-то образом разрушена в один момент и она оказалась в психиатрической клинике. Причины помутнения рассудка не известны до сих пор, а она винила в заточении тех, кого она писала, в том числе и Баризоля-старшего, в которого она едва не всадила пулю, оказавшись после побега из психбольницы в удачном для совершения преступления месте, выхватила пистолет из кобуры стоявшего рядом спиной к ней полицейского и сделала выстрел в того, кого она считала одной из причин своего незавидного положения. Баризолю-старшему пуля лишь слегка поцарапала ухо. Потерпевший был мягок к ней и попросил суд не наказывать тюремным сроком психически нездорово человека. Суд учёл его просьбу, и вынес оправдательный приговор, после которого подсудимая прожила ровно год: её нашли застреленной в собственной палате с пистолетом в руках, который потом пропал из склада вещдоков. Злые языки конспирологов, для которых Баризоль-старший являлся чуть ли не местечковым, латиноамериканским архитектором геноцида, заявляли, что он виноват в бедах женщины напрямую. Почему всё эти события произошли на самом деле — сказать трудно. Так же трудно сказать, действительно влюбился ли в новую служанку Бегемо или он действовал только из обыкновенного любопытства и отсутствия женского внимания. Именно эта феноменальная схожесть новой служанки и девушки, из тела которой не удалось заполучить органы, начиная с черт лица и фигуры и заканчивая причёской и наличием того самого браслета заставила Баризоля-младшего застыть в не совсем дружелюбной позе и с не совсем нормальным выражением лица. Но была и другая причина заинтересованности новой служанкой. Девушка заранее надела стандартное чёрное платье и белый передник, не зная об особой униформе для слуг домов Баризолей. Единственной особенностью этой одежды, незаметной для всех, кроме Бегемо, была её уникальность: видевший, наверное, чуть ли не все существующие в Интернете изображения или формы для горничных или черных платьев и белых передников по отдельности Баризоль-младший никогда не видел на фартуке такую разновидность ажурного узора, а на платье — воротник в виде ласточкиных хвостов. На следующее утро уже к начавшей работать служанке подошёл Бегемо, чтобы пригласить её на свидание. — Возможно, вам улыбнулась удача, — Баризоль-младший встретил девушку у выхода, дождавшись, когда она закончит свою работу. — я сообщил приказчику, что вы можете сегодня быть свободны. Вы мне понравились, и я вас приглашаю на свидание. — Шутите? — недоверчиво ухмыльнулась служанка. — Нет, я абсолютно серьёзен. Можете спросить как у приказчика, так и у моего папеньки. — легкомысленно улыбающийся Бегемо развернулся и хотел было уйти, но всплмнил, что ещё хотел сказать: — Сегодня, в 6 вечера, кафе «Некрополь». Молодой хозяин ушёл, а девушка стояла и думала. Потом она рванулась по его следам и, приблизившись к нему, спросила: — А если я откажусь от свидания, вы меня уволите? — Нет. Но в таком случае вы навсегда теряете возможность стать женой одного из самых влиятельных людей мира, а позже — и матерью другого. — Я согласна. Но пока — только на свидание! — Тоже неплохо. Вы всё равно в более выгодном положении, чем Золушка. Свидание состоялось. Кафе со странным названием «Некрополь» и с соответствующим антуражем в виде чёрных трёхметровых костей, поддерживающих защищающую от солнца завесу, находилось на краю Старого Города, и своими окнами смотрело на выросшие за парком небоскрёбы. Девушка не стала особо думать об одежде и оделась в «парадную» версию того, в чём работала свой первый неполный день. Баризоль тоже решил не выделяться: зелёная гавайская рубашка на воротнике которой прицеплен значок в виде «влюблённого» смайлика, вместе с джинсовыми шортами и солнечнозащитными очками, однако, подчёркивали социальный статус, благо, в этом помогали достаточно андрогинные тело и черты лица. Под чай с тортом два молодых человека рассказывали друг другу о своих жизни и прошлом. Так Бегемо узнал, откуда родом девушка, кто её родители. У неё никогда не было сестёр и братьев, как у него, все её родственники мертвы и умерли там же, где и родились. Девушка не знала и не догадывалась, что для парня, похожего на участника копирующего исполнителей азиатской поп-музыки европейского бойзбенда эти ответы очень важны: для неё Баризоль стал просто хорошим модельером и программистом, которому не повезло стать врачом, и крайне необычным человеком, чего стоит эта склонность надевать платья. То, что у этого человека есть второе дно, она догадывалась, но только основываясь на жизненном опыте как своём, так и других. Ей не вскружило голову предложение выйти из грязи в князи, потому что Бегемо ей понравится не смог, и было ощущение, что он даже и не старался. А Баризоль в это время взглянул на браслет девушки. Только сейчас он смог прочесть, что написано на пластине. Это были две еврейские буквы «מא» -"мем-алеф» или «МА». — Интересный браслетик. Откуда он у тебя? — У мамы взяла, — в этом вопросе девушка не заметила ничего подозрителього — понравился. Моя мама носила, когда молодой была. Самим смешно было: жуки египетские, а надпись почему-то на иврите. — Читается как «МА». — Понятно, что те, кто решил наклепать эти браслеты, от балды дизайн создали. Но что-то в этом есть. — Да… — многозначительно согласился Бегемо. — Может, поедем ко мне домой? — Первый день знакомы и сразу?.. — Нет, ничего непристойного. Просто хочу кое-что показать. Девушка согласилась. Благодаря спорткару они уже спустя пять минут были в комнате Бегемо. Девушка оказалась здесь впервые и не особо удивилась убранству комнаты. — Готично. — только и успела сказать девушка, как к её ногам приехало кресло. — Садитесь и отвернитесь. — сказал ей Баризоль. — Не бойтесь, ничего неприличного. Можете повернуться, как только скажу. Повернувшись, девушка увидела Бегемо в том виде, в котором видела вчера. — Тебе идёт. Девушка была равнодушна к этой причуде, ибо она вкупе со странным именем и «готическим» убранством комнаты ассоциировалась с любимым одной из подруг девушки Visual kei-музыкантом, сценический образ которого походил на платье XVIII века. — Поэтому и ношу. — Бегемо был польщён, — К тому же, платье горничной — идеальный образец красоты и практичности. Горничные и всякие косплейщицы даже не понимали тогда и не понимают сейчас, какой шедевр моды они носят. Это сочетание противоположных цветов, эта простота на фоне платьев аристократок, помогать надевать которым было целым ремеслом, раньше была атрибутом монашеских одеяний, но когда носительницы чёрно-белых платьев стали служить сначала Богу, но в разрез с линией партии Римских Пап, а благодаря этому, и себе, человеку, то появились сначала Нидерланды, которые спустя несколько лет после завоевания свободы от испанской короны, стали конкурентом Испании по переделу новооткрытых земель благодаря тому, что сейчас некоторые презрительно называют капитализмом, а потом те британские колонии, которые спустя сто лет станут основополагающей частью Соединённых Штатов, создавшие не самую лучшую, но самою успешную защиту современной цивилизации. Девушка закончила лишь государственную провинциальную школу, но даже ей было понятно, что хвалебная речь в адрес униформы горничной, закончившаяся о могуществе Америки в духе карикатурных её патриотов — это как-то ненормально. — Ладно… — увидев взгляд Бегемо, она снова почувствовала страх, как и вчера. Попытается домогаться или просто успел попудрить свой изящный носик? — И поэтому… Вчера я видел на тебе платье уникального пошива. Такой модели я нигде не видел. Скажи, откуда она? — Это платье моей покойной бабушки. Видимо, надевала лишь несколько раз, когда молодой была, оттого и выглядела как новая. Понравилась? — Разумеется. У нас с тобой одинаковая комплекция, можно я возьму платье себе? — Она ни мне, ни моей семье, не нужна, и я её выбросила. И вообще, надевать чужую одежду — это ненормально… Баризоль резко изменился в лице: если секунду назад он выглядел так, как будто он кайфуем от недавно принятой дозы, то сейчас было ощущение, что у него началось то, что по отношению к настоящим наркоманам называют «ломкой»: — Выбросить хорошую вещь… — в руках у Бегемо оказался костяной скальпель… Баризоль, тяжело дыша, сидел на полке, прислонившись к стене, из-за единственного источника света в виде Луны, его лицо можно было принять за элемент росписи стены, настолько он изменился. Осознание содеянного пришло раньше, чем вернулась человечность, он стал выглядеть как зверь не потому что каким-то магическим образом потерял свою красоту, а потому что эта красота оказалась глубоко в тени повадок, вызванных небывалым страхом, повадок загнанного в угол животного. Бегемо не мог не то что говорить — он потерял способность использовать голос, тихо издавая что-то хрипящее. Его передник был окровавлен, а на полу лежали одежда и ещё тёплые конечности девушки. Туловище находилось на кресле, горло было перерезано. Слуги и отец были в другом особняке, а если бы часть прислуги и осталась, то она всё равно бы не услышала вопля. Так как Баризоль-младший временно разучился том числе и способности думать, он даже не пытался каким-то образом скрыть преступление. Страх от содеянного подавил другие страхи: перед отцом, перед общественностью страх оказаться в одной камере с уголовниками, хотя суд в силу состоятельности отца смягчил бы ему приговор до пожизненной изоляции в психбольнице, которую легко имитировать… Вместе с постепенным возвращением человечности, Бегемо затылком почувствовал взгляд. Нет, не убитой им девушки, её туловище было повёрнуто спиной к нему. Неужели?.. Бегемо читал легенду о том, как к русскому царю Ивану Грозному во сне приходили те, кого он казнил, и чтобы этих снов не видеть, он читал молитвы об упокоении душ казнённых. Неужели к нему, как к царю пришли те, чьи тела он опустошал, слушая лёгкую музыку? Нет, этот взгляд чувствуется каким-то очень знакомым, но… это не отец и ни один из слуг. Чей же тогда? Баризоль, наконец, повернулся. Большое зеркало не отражало комнату. По ту сторону зеркала была совершенно другая комната, где, в отличие от его комнаты, было какое-никакое освещение в виде настольной лампы. Но это было не главное. На столе той комнаты сидел человек в коричневом свитере и синих джинсах. Бегемо был поражён: у человека было точно такое же лицо, как и у него. Но… этот человек был явно женщиной. Помимо одежды и пола была разница в столь знакомым ему взгляде: в глазах жещины читалась глубокая грусть, в этих двух конфорках явно сгорели надежды на что-то хорошее. — Иди сюда. Её голос… такой похожий на голос Бегемо и в то же время такой явно женственный… Она вернула ему способность думать, она ускорила его отход от шока. Баризоль-младший понял: что бы это ни было, но это единственный выход от наказания. — Л…Левия… Вот так началась история человека, который смог стать богом нового мира.

***

Больше нет у Баризоля никаких детей. Баризоль-старший вернулся после встречи с тестем. Разговор был эмоционально крайне тяжёлым, хотя напрямую тесть его ни в чём не обвинял. Он просто знал, что разговаривает с человеком, все дети, дочки которого умерли после знакомства с ним, а внук… внук стал убийцей. — Твоего сына так и не нашли? — спросил тесть зятя, вынув сигару. — Нет. — ответил зять, стараясь не смотреть тестю в глтестового его взгляд был направлен в оду точку на ником столе, за которым они сидели. — Странное дело, на работу, в Second Period, он не приходил, а следы его пребывания в его компьютере есть. — Я читал о его деле, как и ты, получал информацию от первых рук. Убийство было совершено скальпелем из слоновой кости, которым пользовались личные врачи португальских королей. Этот скальпель я подарил тебе и моей доченьки на свадьбу. — Я не знаю, как он оказался у сына. До приезда полиции последний раз видел ваш скальпель двадцать лет назад, и он был в том доме, где был пожар. Тогда единственным погибшим была одна служанка… — Кстати, насчёт служанки. — тесть показал Баризолю-старшему три фотографии. — Первая — убитая недавно твоим сыном служанка. Вторая — сгоревшая двадцать лет назад служанка, и третья — труп женщины, найденная в автомобиле моей старшей дочери, мы тогда думали, что это фото её трупа. Взгляни на них. Зять взглянул на фото и его удивлению не было предела: все три девушки были абсолютно похожи. Только сейчас он понял, как они похожи на его главную любовь, разница была лишь в том, что у них отсутствовал этот чарующий взгляд, а у служанок были короткие волосы. — Я понимаю, что вы обо мне думаете на протяжении более четверти века, но… Ни исполнителем, ни заказчиком этих убийств я не являюсь. Клянусь. — А ещё… — Если хотите, я могу, чтобы загладить хотя бы толику моей вины перед вами и вашими дочерьми, подарить вам свой бизнес. Я отдам вам контрольный пакет ацкий своей компании, и разорву все связи с к управлению им. — И цента ваших денег не надо. — отрезал отец. В таком тоне и был разговор. Для Баризоля-старшего это конец. Сын, последние, сделанные недовольными очевидцами, фотографии которого, где он едет в спорткаре вместе с жертвой, распространяются по социальным сетям, оказался маньяком, для которого желание убивать — сама по себе цель. После того, как в Сети были выложены фотографии с места преступления, росшие тихой сапой акции компании стали стремительно дешеветь, у главного офиса компании возник стихийный митинг противников традиционной медицины, а во многих заводах начались забастовки с требованием улучшить условия работы. Все эти события были бы безразличны Баризолю-бизнемену, если бы это не наложилось на горе Баризоля-отца, Баризоля-вдовца и Баризоля-зятя. Баризоль-старший составил текст совещания приказчику для заверения юристу, где было написано, что фармацевтический бизнес надо отдать самому эффективному топ-менеджером, имущество — другим, близким людям, а сам нашёл две таблетки, раскрошил их в стакан и налил воду. Он знал, что такая смесь приведёт к моментальной смерти. Поэтому и выпил её. Он не узнает, что сына никогда не найдут. Он не узнает, что и как с пожаром двадцатилетней давности полиция не найдёт подлинное место рождения мёртвой служанки. Он не узнает, что сокамерники поддельщика картин фон Штука воспользуются связями с преступным миром, чтобы найти Бегемо и или потребовать оставшийся гонорар или, если у него нет денег, взять в заложники, потребовав сумму уже у отца или полиции. Он не узнает, что слух о прямой вине в помутнении рассудка и смерти покушавшейся на Баризоля-старшего художницы якобы подтвердятся причастностью к этим событиям родственника одного из вторых лиц компании, недавно задержанного за незаконный оборот оружия, а в ходе обыска найдут якобы тот самый пистолет, которым застрелилась художница. Он не узнает, что его друзьям из правящей партии инцидент будет очень кстати, чтобы ради следующих выборов обвинить его во всех грехах, благо реальные события, на которых должна быть основана пропаганда, они прекрасно знали, ибо в некоторых случаях они сами были участниками. Успех был феерический. Он не узнает, что уже спустя час ему отправят записи видеонаблюдения, где его сын проводит операции по изъятию органов. Впрочем, не только ему.