Плата за постой

Как-то так сложилось, что пьёт Зараки с капитаном восьмого отряда, а отсыпаться приходит — в тринадцатый. В такие дни и.о. лейтенанта уводят большую часть состава на дальний полигон, чтобы ни в коем случае не разбудить страшенного Зараки Кенпачи, от которого разит перегаром и буйной реяцу. Джууширо не против его присутствия, тем более что выспавшийся Зараки гораздо лучший собеседник, чем оба третьих офицера. Но Зараки всё равно чувствует себя обязанным хоть как-то отплатить вечно больному Джууширо за терпение и приют, и Кёраку не мог не подсказать способ. В кабинете, больше похожем на смесь женской спальни с лазаретом, пахнет розовым маслом и жасмином. Огромный жасминовый куст заслоняет раскрытое окно от ветра и яркого солнца, поэтому ничто не нарушает атмосферу тёплой неги, царящую на широком футоне. Зараки, одетый только в фундоши, возвышается над вытянувшимся на постели Джууширо, тело которого покрыто временной магической татуировкой. Джууширо нежится под тёплыми шероховатыми ладонями, ласкающими его тело соответственно заранее нанесённым линиям. Его глаза закрыты. — Ячиру далеко убежала, почти не чувствуется… — Да что с ней станется. Не слишком сильно давлю? — В самый раз, — Джууширо приоткрывает глаза, чтобы бросить быстрый взгляд на большие песочные часы. — К вечернему чаю, надеюсь, вернётся. — На узлы сегодня что? — Зараки косится на яркий поднос. Джууширо переворачивается, снова подставляя спину. — В оранжевой миске. Нагреть не забудь. Толстая восковая свеча кажется маленькой в огромной ладони, но вот Зараки ставит её под треногу с мисочкой, и пламя лижет закоптившееся дно, а из-под крышки пробивается едкий запах. — Гадость. Вязкую горячую мазь положено наносить и втирать специальным тампоном, но Зараки предпочитает делать это голыми пальцами. Тёмная масса легко впитывается в кожу на пересечении линий, оставляя бурые отметины, отчего Джууширо становится похож на экзотическое животное. — Как ты только это терпишь? — мазь жжёт даже сквозь грубые мозоли на ладонях. — Очень жить хочется, — даже сейчас Джууширо улыбается. Зараки задувает свечку, стирает с рук остатки мази и ложится на краю футона. Чёрные волосы на минуту смешиваются с белоснежными прядями, пока Зараки накрывает Джууширо, подрагивающего от действия препарата. Красное шерстяное одеяло всё пропахло гадкими мазями, потом и болью. Запах раздражает не меньше, чем выражение лица Джууширо. — Хватит лыбиться, — рычит Зараки, — смотреть противно. Убедившись, что одеяло полностью укутывает больного, он отворачивается. Раньше Зараки подолгу сидел рядом или на подоконнике, наблюдая, как медленно выравнивается дыхание Джууширо, как пересыпается разноцветный песок за блестящим стеклом, как темнеет арка окна. Потом решил, что насмотрелся, и перебрался поближе, чтобы прочувствовать. — Прости, привычка, — выдыхает Джууширо, но вытянувшийся рядом Зараки уже спит.