Добрых снов, милое дитя

"но всему предшествует печаль, и тьмы партеногенез в её божественном начале. ледяная колыбель – это кров для рождённого из проклятой утробы без души Дитя Ветров."

Прозрачные дорожки омывают щёки. Ресницы куклы темнеют от влаги. Нескончаемый поток морских капель бежит, не переставая. Что это? Слёзы? Кап-кап. Куколка стоит неподвижно. Её глаза ясные, подобны чистейшему лазуриту. Их не видно из-под полуопущенных век. У куколки длинные шёлковые пряди, словно самые глубокие безлунные ночи. Но волосы ниспадают в беспорядке. У неё узкие аккуратные плечи. Почти девичьи. Почти нежные и хрупкие. На них водрузили тяжёлое кимоно, богато расшитое белоснежной сакурой – символом чистоты, непорочности и благочестия. У куколки светлое фарфоровое личико и тонкие губки, ярко очерченные. У той же куколки мертвенное лицо, расцвеченное грязными разводами туши, и изорванный рот, пускающий красные струи. Кукла давится ими. Глухой булькающий кашель вырывается из её гортани. Струи мешаются с солью и влагой. Кукла захлёбывается всхлипами и кровью. Её плечи судорожно дрожат. У куклы маленькие, аккуратные ладошки. Раздробленные у фаланг с перебитыми кистями. Прозрачная капля скользит по щеке и замирает на точёном подбородке. Кукла кажется неживой. Словно замершим изваянием из самого дорогого мрамора, ледяной скульптурой, искусным монументом, памятником божественному высокомерию и сумасшествию. Кукла не решается утереть лицо рукавом дорогих одежд. Нельзя. Мама будет ругаться. Кап. Лишь тихие детские всхлипы нарушают тишину резиденции её Превосходительства. Многочисленные слуги, солдаты, чиновники и офицеры исчезли. Они растворились во тьме дальних комнат, пропали в самых пыльных углах и мрачных коридорах. Они испарились, скрылись, затерялись. В цитадели, возведённой сотни лет назад, не было и души. Один только бешенный сквозняк носился по опустевшим помещениям и безжалостно впивался в голые щиколотки мальчишки. Глаза куклы поддёрнуты дымкой. Её пустой взгляд скользит по стройной фигуре женщины, расхаживающей в полутьме по залу. Шаги, медленные и тяжёлые, гулким эхом отдаются от стен. Длинные рукава одежд женщины плавно покачиваются в такт её движениям, полным величия. Её волосы, густые и роскошные, заплетены в тугую косу. Лицо её Превосходительства, Райден Эи, красиво, невероятно красиво, но глаза её холоднее ледников и снежных пустынь. – Замолчи. Не просьба – приказ. Женщина останавливается, не считая нужным обратиться лично к мальчишке. К этому худому мальчишке с разбитыми губами, чьи слёзы бегут и бегут, срываясь на пол, чьи горькие всхлипы нарушают покой этого чарующего вечера. – Заткнись! Женщина наотмашь бьёт куклу. Лицо её, Баал, искривляется гримасой холодной ярости и отвращения. Мальчишка хватается за щёку, падает на содранные колени. Его тихая истерика превращается в вой. В громкий, отчаянный вой и плач. Его скула, его истерзанные губы, его руки, десятки раз небрежно перебинтованные, его грудная клетка, внутри которой обломки рёбер пронзали лёгкие – всё это отдалось пульсарами звенящей боли в голове. Куклу, по природе своей не должной ведать страх, одолевал ужас. Зрачки её сужались до катастрофических размеров, синие глаза лихорадочно метались в непонимании из одного угла зала в другой. Мальчишка подвывал, стоя на коленях, как брошенный щенок. Он силился произнести всего два слога, но даже они давались с трудом. Истерика не давала, слёзы катились градом и застилали ему взор. Фигура женщины расплывалась. Мама! Удар в живот заставляет согнуться пополам. Мальчишка притихает, но лишь для того чтобы вновь взвыть и с надрывным кашлем выплюнуть кровавый сгусток. Кишки выворачивает наружу. Кукла бы не чувствовала боль, будь она действительно из фарфора, а не живой плотью, отторгнутой и проклятой. Не будь она неудачным образцом, убогим подобием божества, перед ней возвышающимся. Мальчишка силиться встать, размазывает рукавами слёзы и кровь, судорожно хватается за концы рукавов Баал. Но его тонкие ноги, словно у незрелого детёныша, подгибаются и разъезжаются. Руки, увенчанные грязно-жёлтыми цветами гематом, дрожат. Кисти и пальцы… Кисти и пальцы! Перебитые и изрезанные. Мальчишка ничего не может сделать, чтобы унять боль. Он выворачивает кисти рук наружу, разбивает лоб о твёрдый настил пола. От стен зала отражается его оглушительный вой. Мама! Мальчишка не может встать. Его ноша слишком тяжела. Ломкое и слабое тело не может выдержать груз гневного фальшивого сердца. Сердца Бога. Мальчишка, не способный нести тяжесть Вечности, так и остался лежать на холодном полу, рухнувши на бок. Одежда измялась и испачкалась. Мама будет ругаться… Мальчишка содрогался, поскуливая, и сжимался в комок, пытаясь защититься и спрятаться, хоть как-то укрыть себя от гнева Богини. Мама… Её творение оказалось несовершенно. Оно не было подобно ей, Баал, могущественной и непоколебимой Богине Гроз и Молний. У куклы не было ничего, хоть сколько-нибудь схожего с ней. Это был всего лишь мальчишка, жалкий мальчишка. Это только первый шаг на пути к незыблемой Вечности. Он, отныне ненужный, не имевший более смысла в своём существовании, ненавистный ей. Он лишь плакал. Лишь слёзы всё время катились из его чистых глаз, что были копией самой Райден. Тысячи гроз зародились в сумеречном небе, когда Эи осознала это. Она тенью нависла над мальчишкой, своим глупым дитя, глотавшим рёв. Её копьё, беспощадно разившее тысячи безбожных тварей, врагов, друзей… Её копьё, собиравшее щедрую жатву всякий раз, обратилось в меч, на чьём лезвии молнии отплясывали смерть. Богиня занесла катану над своей головой. Лишь один удар – кукла разлетится вдребезги. – Мама… – со всхлипом давит из себя мальчик и вновь зовёт: – Мама… Не надо! Прошу! Посмотри на меня. Не уходи от меня. Не покидай меня! Синие глаза смотрят на Эи. Она видит, как хрустальная влага смывает с детского личика тушь, кровь, слюну и слизь. Баал крепче сжимает рукоять катаны, до побелевших костяшек. Это всего лишь кукла. Бесполезная, бездушная кукла. Лишь один удар. Искры на лезвии меча сияют ярче, гроза за стенами неприступной цитадели бушует яростнее. Обрушь меч – всё решится. Но сердце пропускает удар. И Эи… Богиня Гроз и Молний опускает оружие. Она не могла этого сделать. Не могла убить своё дитя. Из вины или жалости? Никто не ведает… В ту ночь её покои освещал тусклый фонарь. Мальчик боязливо смотрел на женщину, когда она раздевала его. Она купала ребёнка, омывая его маленькое тело, тот ёжился от прикосновений, словно и они причиняли ему боль. У Райден почти не было пустых стекляшек: коралловых и серебряных ожерелий, золотых лент, рубиновых шпилек и прочего, что красило любую женщину. На войне единственным украшением Богини Гроз и Молний было копьё, не знавшее жалости. Только латунный гребешок, потёртый от времени и отломленным зубчиком, она хранила всегда при себе и не позволяла даже родной сестре касаться его. Но сейчас Эи мягко расчёсывала тем самым гребнем спутанные пряди ребёнка. Иногда мальчик вскрикивал и жмурился, тогда богиня неспешно перебирала запутанные волосы. Она лечила его раны, хоть и не была способна исцелять, но продолжала бинтовать ладони, словно извиняясь. Райден кутала дитя в самые мягкие покрывала и качала на руках, напевая колыбельную. Эта песня была из другой жизни, той, далёкой, до вознесения на Небеса. Мотив столь долго хранился в памяти Баал, что ей казалось, будто прошла с тех самых пор целая вечность. От колыбельной остался лишь один печальный припев. Почему летняя звезда красна? Прошлой ночью мне приснился грустный сон. Я плакала, не прекращая, повторяла С красными глазами, словно раненный бутон: "Почему летняя звезда потеряла путь? Я ищу ребёнка, что ушёл дальнею дорогой." Вот почему грустна так ночь, Вот почему мне сон не даёт покой. Из памяти Эи давно стёрлось лицо человека, что когда-то ей самой напевал колыбельную. Столько столетий прошло. Лишь в минуты покоя, когда единственным свидетелем была безликая луна, величественная воительница повторяла её вновь, пока родная сестра, Макото, видела сладкие грёзы. Эи не снились цветные сны. Она видела лишь багровые кошмары. Эи редко позволяла себе такое: целовать мальчишку в лоб. Она делала так единожды в месяцы, когда нечто живое в её груди трепетало в попытках напомнить о себе. Великая Богиня Гроз и Молний, на деле являвшаяся когда-то и впредь лишь призрачной тенью Макото, ласково и трепетно касалась лба мальчика своими губами. Так родитель целует ребёнка в надежде развеять все его страшные сны и тревоги. Она продолжала качать мальчика на руках и петь полузабытую колыбельную. Дитя, подрагивающий, наконец, успокоился. Он прижался к тёплой груди и животу женщины, уткнулся шмыгающим носом в её мягкую шею и прикрыл опухшие глаза. Эи баюкала мальчика, как будто это действительно был её дитя, её плоть от плоти, рождённая из утробы. Неспешно веки Райден медленно тяжелели и опускались. Человеческая драма, постигшая одно из божеств, которым в их бессмертии и нетленности неведома любовь. Лишь с первыми лучами, пробудившими Эи, она неслышно покинула резиденцию. Женщина не могла оставить мальчика. Как бы она не хотела, как бы её сердце, её настоящее, живое, бьющееся алокровное сердце, ни противилось божественной скверне, Райден не могла оставить своё дитя. Она была божеством, могущественной Богиней Гроз и Молнии. Пускай не Истинной, но Богиней. Но была и сестрой, потерявшей семью и родных. Она была воительницей, солдатом, коим чуждо хитросплетение дрязг и интриг там, на Небесах. Она была Богиней будущей Вечности, что грянет торжественной тишиной спустя десятки лет и принесёт покой её душе и подданным. Но существовала и просто Эи, которая когда-то давно была просто человеком. И этот смертный, людской абсурд, ошмёток, гнавший по телу кровь, бился в ней и агонизировал, противился сепсису, источником которого были сами Небеса. Мальчишка являлся просто куклой. Но его непрочное тельце, что так крепко прижимала к себе женщина, питала та же кровь. Мальчик был всего лишь прототипом чего-то более совершенного, оттого церемониться с ним не было нужды. Но он мыслил, чувствовал, его рваные лёгкие наполнял кислород, у него было имя, которое Эи, не переставая, шептала искусанными губами. Она не могла убить своё дитя, но и оставить, любить тоже. Кто тогда будет беречь эти далёкие земли? Кто знает, сколько демонов Райден Эи придётся сокрушить, чтобы принести мир Инадзуме? Скольких дорогих ей людей она ещё потеряет? И сможет ли при всём этом она тогда уберечь своё дитя? И что тогда испытает гниющее и домирающее – её – сердце? Баал воздвигла павильон в глуши, среди скал и тёмных лесов, чтобы никто не смел нарушить покой мальчика. По велению Богини десятки тысяч молний хранили это место, притаившись среди нависших над Татарасуной свинцовых туч. По одному лишь слову гром умолк. Примерно на вечность. Чтобы сон дитя не был полон тревог. Эи на руках внесла ребёнка в павильон и продолжала нести через комнаты, чтобы найти самую дальнюю, самую потаённую. Там она уложила его на ложе из алых листьев клёна, что росли здесь неведомым чудом. Райден опустилась на постель рядом. Под тёплым боком могущественной Богини, воительницы, мирно сопело дитя, которому суждено было проспать ещё очень и очень долго. Примерно вечность. Женщина обнимала мальчика, прижимая хрупкое и нежное тельце к себе, как всякая мать своего малыша. – Мама, почему ты плачешь? – сонные глазёнки мальчика взглянули на неё. Не было слёз. Он больше не плакал. – Всё хорошо, – ответила Эи. Её тёплые губы вновь коснулись лба ребёнка, и глубокая дрёма объяла его. Шахматная фигура, сияющая ровным светом Электро, легла в ладонь Богини, вернувшись к ней. Она укрыла дорогое ей дитя покрывалом красных листьев, чтобы он не мёрз. Она молила благословенные восточные ветра, пересёкшие горы и долины, хранить его сны от кошмаров. Она на коленях просила воды бушующего моря беречь мальчика и нависшие безмолвные камни спрятать его от самих Небес. Сновидения будут долгими. – Добрых снов, моё милое дитя.