«Обними меня крепче, прямо сейчас»
Когда он слышит голос Хенджина, ему становится плевать, что он делает. Тело движется произвольно, как двигался бы младший, повторяет в основном замученные до трясучки движения хореографии, но видно, как чистое удовольствие, лишенное автоматизма, настигает его, как руками он цепляет лоснящуюся шею, ведет вдоль ключиц и груди и спускается ниже, в ясном желании представляет, что это чужие изящные руки, специально претворяя элемент танца, чтобы не быть чересчур очевидным для фанатов, но быть чересчур откровенным для своих наблюдающих мальчиков. В задымленной голове мелькает образ того, как раздраженный поведением Хенджин со стиснутыми зубами сдерживается, чтобы не коснуться себя и не застонать в голос, ибо он в том же самом здании, что и старший, возможно, в зале для практик с его тренером, возможно, он стремительно вышагивает по коридору прямо к студии, возможно, до ближайшего туалета… все это мелочи, самое главное, что Крис сгорает в уверенности — равнодушным как раньше Хван точно не останется, особенно, когда его отчаянный лидер облизывает свои губы и тяжело, но не слышно выдыхает, касаясь дергающегося под кожей кадыка и упиваясь изначальной партией своего любимого юнитного партнера. Великолепное чувство. Смех вновь разносится по комнате, отскакивает от стен вместе с припевом, и Чан готовится ко второму куплету в странной надежде, что он все-таки смог привлечь и обладателя самого сладкого голоса, который он только слышал. Партия Джисона цепляет его с каждым прослушиванием всё больше, тугим узлом в животе затягивается, потому что фальцет тягучим медом мажет по разнузданным мозгам, отсылает к тому моменту, когда они впервые записывали версию с Ханом — как пораженный вокалом лидер с раскрытым ртом набросился на него после записи, точно голодный зверь, расцеловал его лицо и тихо попросил сделать с ним все то же самое, что он только что пропел.«Теперь скажи мне, что ты меня ненавидишь
Что ты меня больше не выносишь
Но я знаю, что у нас с тобой
Нет пути назад»
Их секс всегда в меру грубый и грязный, зачастую тайный ото всех, ибо лидер для младшего запретное сокровище, которое надо осквернять без посторонних глаз, а топить в ласке на глазах у всех, и мысли об этом заставляют Чана отключиться на мгновение от реальности, в прострации прикрыть веки и разомкнуть алые губы, пресекая попытки улыбнуться, и его будто накрывает, ибо он льнет всем телом навстречу голосу Джисона, ластится головой к воздуху, пока музыка все глубже проникает внутрь, а образ развязно дрочащего Хана, распластанного на своей кровати и с непотребным прозвищем на приоткрытых устах, приятной дрожью простреливает слегка вспотевший висок и вырывает из его горла тихий, никому не слышный стон. Отвратительно хорошо. Спустя пару секунд его окатывает ледяным осознанием, что голос Джисона невероятно быстро сменяется другим участником, и он просто не успевает перестроиться, мешкается на секунду в нервной улыбке, но в итоге вновь щурит глаза и мягко-мягко подпевает, замедляясь в движениях. Его дрожащие руки на бедрах, и так кстати то, что в темном кадре этого не видно, ибо он стискивает их до алых следов, ведет накрашенными ногтями под слегка хрипло звучащий голос, точно так же, как пометил бы его тело сгорающий от страсти Чанбин, дразняще медленно берущий его на заднем сидении тонированного авто, когда в три часа ночи по местному радио играет их гребанная приставучая песня. Пометил бы, нежно шепча ему, что невозможно перед его очаровательной задницей сдерживаться, что хочется вбиваться в нее оголтелее, соединять их до невозможного предела, но тут же хнычет старшему в шею, что нужно быть осторожнее, цепляет ласково зубами окольцованную мочку уха, рыча его имя, пока приглушенный голос лидера, доносящийся с передних сидений и сливающийся со сладким скулежом на задних, пропевает предвосхищающие их несдержанный оргазм строчки:«Я действительно хочу знать, да…
Я уже потерял контроль»
Вспоминающий это Чан на секунду прячет лицо в ладонях, чтобы губу прикусить от болезненного ощущения в штанах, пока песня взрывается голосами Чонина и Сынмина, его любимых вокалистов, его изнеженного ангела и хладнокровного дьявола, не оставляющих от него ни крошки, когда они застревают втроем в одном пространстве, откуда лидеру несомненно нет выхода, пока его дети не останутся довольны. Ему хочется откинуться на спинку стула, отдаться их невероятным голосам, иглами протыкающим его духотой забитые легкие и заставляющим налитый кровью член дернуться на особенно высоких и жертвенных нотах.«Схожу сейчас с ума, я вне контроля
И снова не сплю этой ночью
В момент, когда закрываю глаза
Я вижу только красные огни»
Льющиеся из уст Чонина слова невероятны, ибо он никогда в жизни не теряет контроль — даже когда Крис в мнимом доминировании седлает его, чувствуя два горячих члена в своей заднице, когда менее милый друг тянет их податливого лидера за волосы, неистово натягивая на себя, заставляя всех троих ощутить нереальное давление и близящуюся разрядку, даже в такой момент Ян безмерно нежный и ласковый, отдающийся целиком искренней заботе о лидере. Но то, как его глубоко сидящая необузданность, громкая уверенность сейчас струятся через песню, пробуждает в лидере чудовищное желание, чтобы невинный макне хоть раз в жизни поменялся с его дьяволенком местами. Чтобы в точности, как оправдывающий лирику Сынмин, терзал и дразнил его на людях, вне собственного контроля заставлял умолять или хотя бы прижал его к стене большими ладонями, ибо Чан так давно об этом мечтает. Ему жизненно необходимо вслух проныть «пожалуйста», пока громкие басы разрезают воздух, чтобы это стало последней каплей, но Крис держится, улыбается почти сумасшедше, вновь оживляется в танце, чтобы хоть как-то скрыть свое помутнение от проницательных зрителей, но когда рычащий голос Минхо настигает его слуха, вся сдержанность канет в Лету. Движения рук резкие, мечущиеся то к горлу, то застревающие в воздухе, точно не его, словно он тряпичная кукла, когда лидер представляет, как неприступный Минхо использует его как свою живую игрушку, как вещь первой необходимости, доводит до кружащихся звездочек и невнятного мямляния, разрешает быть глупым и безвольным, абсолютно пустым и обмякшим в его руках, потому что забитому обязанностями Крису это очень нужно. Топит в нем всю свою ревность, всю свою любовь, иногда до остервенения нездоровую, иногда до ужаса всеобъемлющую и бесконечно бархатную, шелковую, как и его утешающие прикосновения, когда он вгоняет в принимающее горло свою набухшую плоть и терзает разум Чана своим дурманящим голосом.«Ты знаешь, что не оставлю тебя в покое
Просто не могу оставить тебя»
Чан и сейчас почти бездумен, смотрит томным взглядом в камеру, надеясь, что его самый старший донсэн видит его жадные звезды в глазах, и вновь прикрывает веки, ожидая последний, самый долгожданный голос за эти три бесконечно длинные минуты. Слышать Феликса в подобной песне равносильно смертельному выстрелу, и Крис готов его принять с большим рвением — голова его опущена вниз, грудь вздымается незаметно тяжело, и его тело забвенно реагирует на низкий тон, на родной акцент, на стройную лирику, и перед глазами всплывает сладко ухмыляющийся Феликс, который вербует Чана, как свой гребанный дилдо — непослушные руки вяжет за спиной, раскачивается тазом на его ноющих бедрах, с низким рыком садится до упора на чувствительный член, крутя задницей так безбожно и не разрывая зрительного контакта, а после ладонь укладывает на чаново горло и сжимает до бледной пелены параллельно с обожаемой им похвалой, слишком хорошо и правильно, чтобы отказываться от его маленьких, красивых рук и до дна глубокого голоса. Трепетный Ликс его не трахает в привычном смысле, но только после него лидер самый выжатый и несравненно довольный, ибо младший словно десерт, обманчиво сладкая вишня на торте, финальный аккорд и его последний вздох, прежде чем навсегда задохнуться.«Я заставлю тебя почувствовать мою любовь,
В ночи, покрытой темнотой
Заставлю почувствовать мою любовь…»
Чан уже давно позабыл свою изначальную цель, кажется, что мальчики окружили его со всех сторон, хотя никого рядом и нет, лишь их опутывающие цепями голоса, тысячи взглядов, направленных на него, и оглушительное сердцебиение от того, что он позорно кончает с рукой на горле, даже не притрагиваясь к сочащемуся члену. Изливается беззвучно, думая о своих мемберах, пока чертова песня про нездоровую одержимость звенит в его ушах, и собственный голос струится неясным наваждением. Плохой, плохой мальчик, потерявший контроль. Абсолютно сошедший с ума. Слегка потерянному Чану нужно прийти в себя быстро, что он и делает, профессионально возвращаясь в реальность, натягивает новую футболку на устроенный беспорядок, включает свет и хихикает как ни в чем не бывало, собираясь заканчивать трансляцию, ибо сидеть так и дальше — значит рыть себе бездонную яму. Но прежде, чтобы успокоиться, он включает еще одну рекомендованную песню, глубоко дышит через нос, растворяя все мысли о произошедшем, и проверяет мельком уведомления из группового чата. Черт возьми, сообщений безумно много, поэтому Чан смотрит только самые последние. hyunnie: «все вело к этому, верно? ты невыносимый, хён» lk: «невыносимый слабо сказано… разве это нормально, что он ведет себя как шлюха на глазах у всех? боже» pup: «я не удивлен» lix: «мне одному показалось, что хён собирался кончить? столько эмоций…» i.n: «…» pup: «не показалось, он думал о нас» lix: «о, боже» bin: «так, давайте поговорим об этом дома… «хотя нет. я буду через десять минут в студии» hyunnie: «я все еще тут, и, блять, уже мчу на третий этаж» lk: «вы все— ладно, я тоже скоро буду» Смех наполняет комнату, и он не может поверить, что все они заметили его, что для всех мальчиков красные огни стали наводкой к действию, а не очередной отмазкой. Что каждый, в конце концов, его правильно понял. Это гребанная победа. hanji: «малыш, не забудь оставить дверь открытой, когда трансляция закончится» Довольно улыбающийся Кристофер ни за что не забудет.