Портрет.

Поздней осенью, когда солнце уже практически не выглядывало из-за туч, а день все раньше закатывался за линию горизонта, скрываясь за еловыми верхушками бора, Николай Васильевич Свиридов сидел в своей гостиной вместе с Канаевым и Орловым. Канаев был товарищем по институтской молодости Свиридова, а Орлов молодым лейтенантом, с которым Свиридов познакомился в военном походе. - Ну, денек! Ну, охотка! – весело кряхтел Канаев, ударяя себя по ляжкам и начиная растирать их большими ладонями. – Вымотался, как черт! - Да уж, находились мы, будь здоров, - согласился Орлов, молодой и очень приятный на вид человек. - А я предупреждал, - смеясь, сказал Свиридов, - что мой лес из вас весь дух выбьет. - Ну, не знаю, как весь, а половину так точно, - ответил Канаев, откидываясь в высокое кресло, обтянутое темным коричневым бархатом. – Была бы еще погода… - Ну, будет вам, Петр Николаевич, - сказал Свиридов, пытаясь изобразить обиду, которая не шла ему, потому как практически никогда не затрагивала этого человека. - Николай Васильевич, а что это за женщина на том портрете? – спросил Орлов, разглядев в полумраке небольшой портрет красивой молодой девушки. Канаев и Свиридов одновременно обернулись на картину. На ней была изображена худая и бледнолицая девушка с уставшим взглядом, и отчего-то казалось, что она чем-то больна. Но было в картине и что-то неуловимое, непонятное и скрытое. То, что делало это странное изображение несуразным, непонятным и в то же время идеальным. - О-о, господин Орлов, это очень интересная история, - сказал Свиридов, с удовольствием предвкушая свой же рассказ. – Поскольку спать мы пока что не собираемся я, с вашего позволения, позволю себе немного поболтать. Молодой Орлов, хотя и был человеком разговорчивым, а рассказы уважаемого им Николая Васильевича послушать всегда любил. Канаев так и вовсе говорил мало, предпочитая больше слушать, чем говорить самому, а потому прерывать Свиридова было некому. - Был я тогда еще как вы, Андрей Николаевич, - начал Свиридов, обращаясь к Орлову. – Молод, красив, полон сил и амбиций. Как и большинство молодых людей, я был ветреным и непостоянным: часто менял свои симпатии и привязанности, но однажды я встретил ее. После театра она вышла на улицу одна и я, не заметив никого, кто мог бы мне помешать, увязался за ней. Не помню уж, что я тогда наговорил, а разрешения провести ее до дома, добился и был этому несказанно рад. Тогда только-только начиналась весна, и на улице было холодно и мокро. Снег таял, все было в воде. Гулять по такой погоде, особенно, в поздний час, было не самым приятным занятием, но в тот вечер я не думал об этом. Молодая красавица (звали ее Анной), заняла все мои мысли, и я не думал ни о чем, кроме нее. Мы оказались у ее дома, где у подъезда стоял какой-то молодой человек примерно моих лет. Выглядел он удрученным и грустным. Когда мы приблизились, он вскинул голову так, что его светлые кудри подпрыгнули и, дрогнув, улеглись, обрамив его вытянутое красивое лицо. В глазах его я прочитал одну только мольбу. Завидев меня, лицо его исказилось гримасой ужаса, и мне отчего-то стало его жалко. Видимо, Анна знала его, потому как сразу же, оказавшись рядом, кинула на него грозный и строгий взгляд, которому я даже удивился. - Уходи, - холодно сказала она. - Но, Анна… - Не желаю слушать, - отрезала она так, что меня аж мурашки пробрали. – Прекрати. Ты выглядишь глупо. Бедняга сконфузился и, казалось, вот-вот заплачет. Но этого не произошло. Он, потупив голову, развернулся и медленно побрел прочь. Расспрашивать об этом инциденте я нашел не этичным и промолчал, хотя и без того знал, что Анна мне ни о чем не расскажет – она была скрытной и мало что говорила о своей жизни. Мы расстались, условившись о встрече на следующий день. Право, я думал она не придет. Но она пришла. Так же, как и вчера, она была одета скромно и просто, но со вкусом и изящно. Мы долго гуляли по парку и разговаривали, а я все дивился тому, как это мы так просто с ней сошлись. Время шло, мы продолжали общаться. Я чувствовал, как моя симпатия и привязанность растут и с каждым днем все больше и больше задумывался о будущем вместе с этой прекрасной девушкой. Но, как только я заводил об этом речь, Анна почему-то раздражалась и не хотела говорить ничего по этому поводу. Я не настаивал. Мы гуляли с ней почти каждый день. Встречи всегда назначала она и всегда по-разному, оставляя остальное свое время в тайне. Я, признаться честно, жутко ревновал ее к своим вымыслам, обвинял, говорил, что она жестока. А она все равно продолжала молчать и говорить, когда я могу встретиться с ней. Я водил ее по всевозможным местам, дарил цветы, делал подарки… Не было и дня, чтобы я не подумал о ней. Я всегда просыпался с мыслью: а увидимся ли мы сегодня? И тут же в душе моей с трепетом просыпалась надежда на встречу. С нашей первой встречи я начал рисовать ее портрет, но всякий раз, когда я отходил от мольберта на пару шагов, считая работу оконченной, я видел множество недостатков и изъянов и ту же срывал холст, начиная по новой рисовать ее. Я считал, что работы мои были недостаточно хороши и недостойны ее. Я искал совершенство. Я не мог понять тайну, скрытую в ней, которая сделала бы мою картину идеальной. Говорят, что у каждой женщины есть тайна, которую невозможно разгадать. Я же придерживаюсь другого мнения: у каждого человека есть тайна, разгадать которую под силу только ему самому. Как правило, она предельно проста, но, тем не менее, многим не хватает и жизни, чтобы понять и разгадать себя. Как еще говорят: «Чужая душа – потемки». А своя так и подавно. Я не скажу, что я разгадал Анну: она сама раскрыла мне то, над чем я так долго ломал голову. - В чем, скажите мне в чем, причина моей столь сильной любви к вам? – молил я, измученный ею. – Почему я не могу отпустить вас и перестать терзать себя?.. - Это не любовь, - тихо отвечала она. – Это любопытство. За все это время вы так и не разгадали моей тайны. Тайна… Я беззвучно повторил это слово, которое никогда не приходило мне на ум и являлось ответом на все мои вопросы. - Вас мучит не любовь, а интерес, - продолжала она. – Я скажу вам то, что вы так хотите услышать, но после этого мы с вами расстанемся навсегда. Меня пробрал холод, и охватила неясная паника. Я боялся того, что может случиться в следующую секунду, но почему-то в тот момент я промолчал. - Я не умею любить. После этого мы с ней уже никогда не виделись. Кажется, я слышал, что она уехала заграницу, но утверждать этого точно я не могу: я, как и никто в этом городе, не знал о ней практически ничего. Я не помню, как прошел тот вечер и что было после. Когда я наконец-то пришел в себя после нашего расставания, я увидел очередной ее портрет, так и недописанный мною, и вдруг все понял. Не знаю, что со мной было. Руки сами двигались, глаза метались по холсту, сознание трепетало. Я впал в какое-то непонятное состояние. Кажется, это называется вдохновением. Да-да, это было именно оно. Николай Васильевич вдруг засмеялся. - Да-а, - покачивая головой, протянул он. – Странная эта штука, вдохновение: никогда не знаешь, когда и отчего оно тебя настигнет. Он замолчал, и в гостиной повисла тишина. По окну забарабанил дождь, и стало слышно, как тикают большие старые часы.