может?

      серёжа — кудрявое, темноволосое, сумасшедшее наваждение, что затмевает любые мысли, его не касающиеся. в его волосы хочется вцепиться, и одному чёрту известно для чего. то ли чтобы одним движением разбить ему голову об стенку, то ли чтобы притянуть и поцеловать с непонятно откуда взявшейся нежностью.       потому что в ване нежности этой ни грамма. лишь плотная, непробиваемая темнота, в которой тонет всё живое. и печаль, кричащая так тихо, что слышит лишь он сам. даже вплотную подойдя, не разберёшь невнятные крики.       если так смотреть, то серёжа — самое яркое небесное светило, пока ваня — небо. чёрное, закрытое увесистыми, грозными тучами, которые, кажется, не покинут небесный свод, навечно оставив всё живое без солнца.       у серёжи кожа горячая. это бессмертных отмечает, когда хватает его за локоть, выводя из своей спальни. неслыханная наглость — курить в его комнате. тот своим жаром обжигает ледяного ваню, который непонятно как сдержался, чтобы не отдёрнуть кисть, а лишь прикрыть глаза и стиснуть зубы. контраст между ними поставили на максимум. барабанные перепонки от такого грозятся лопнуть, а из глаз по ощущениям вот-вот польётся кровь.       коля же лишь молча наблюдает, как ваня и серёжа периодически прожигают друг друга взглядами. и если ваня смотрит призывно и одновременно уничтожающе, то серёжа — легкомысленно, будто не видя всего желания в глазах напротив.       именно желания. такого же, как у него самого.       потому что иногда пешков смотрит абсолютно иначе. и ваня от этих его по-своему мутных и одновременно блестящих зрачков просто хочет забиться в дальний угол комнаты лицом к стене, только бы не видеть сие безобразие. пешков будто притягивает к себе, взглядом впиваясь в ваню и терзая его чуть ли не изнутри.       от такого серёжи в горле ком, тело ощущается неестественно горячим и жжёт в левой стороне груди почему-то. разбираться в этих чувствах не хочется, потому что в такие моменты думаешь только о том, куда бы слинять. быть поставленным на колени бессмертных желания нет совсем (во что он сам не верит, но роль недотроги играет успешно). поэтому он, только почувствовав на себе весь спектр эмоций серёжи, переданный одними глазами, сжимает пальцы на обеих руках в кулаки и тут же съёбывает из их съёмной квартиры.       опираясь на перила, которыми огорожена набережная, на которую он всегда приходит, чтобы отвлечься, ваня опускает голову, давая себе отдышаться. потому что воздух словно кончается, сдавливая горло, по которому бессмертных снова проводит ледяной рукой. возможно, ему бы хотелось всё же ощутить этот адский контраст в виде простых прикосновений.       смотря на руки серёжи, кажется, что они не на том месте. хочется просто взять и переложить их на свою шею.       бессмертных не признаёт своих чувств, но влечение отрицать не может. так почему сбегает от серёжи? действительно ли потому, что в сердце уколом врезается его присутствие, дыхание над ухом и то, как он улыбается самому себе? эти мысли он отгоняет от себя, помотав головой в разные стороны, и решает подумать об этом позже (вероятно, никогда), устремляя взор вперёд, на воду, отражающую луну и далёкие огни фонарей на том берегу.

***

      серёжа в ваню по уши. серёжа ваню до покалывания на кончиках пальцев, зарывшихся в собственные непослушные волосы. серёжа влюблён. серёжа хочет. не отрицает ни первого, ни второго, потому что и то, и то до одури, и нет смысла скрывать это от себя. от вани — да, но себе он признался аж полтора часа назад, когда в очередной раз уставился на бессмертных, вновь исследуя его глазами, и понял, что на других он так не смотрит.       с этим недоделанным ебланом по сути своей всё иначе. рассматривая его по сантиметру, пытаясь впитать взглядом, серёжа понимает, что того зацеловать хочется полностью. прикоснуться губами везде, где можно, и особенно там, где нельзя. провести по холодным бокам горячими и слегка грубыми пальцами, вызвав множество мурашек, пробегающих по телу с невероятной скоростью.       пешков прикрывает глаза, сжимая руками подлокотники кресла, на котором сидит, представляя смущённого ваню, прикусившего губы от этого невъебенного контраста их тел, и с какой-то непонятной эмоцией выдыхает, понимая, что этого ему достаточно, чтобы возбудиться.       стиснув зубы, он встаёт с сидения и направляется в душ, где с тихим «ванюша» облегчённо кончит четвёртый раз за последние два...дцать часов. не думать о бессмертных невозможно, а думать просто пытка. и, метаясь между этими вариантами, пешков выбирает второй. потому что приятнее, потому что нравится, хоть и разбивает в щепки все остатки трезвости даже без алкоголя, нравится, что это каждый раз заставляет тихо содрогаться в оргазме.       пешков, честно, никогда бы не подумал, что однажды будет дрочить на своего припизднутого однокурсника и соседа по квартире, сидя в душе под струями холодной — как и бессмертных, — воды. никогда бы не подумал, что ему будет интересно, какие у того губы, есть ли у них привкус его любимого доктора пеппера. никогда бы не подумал, что в чувствах своих к нему будет захлёбываться, как в океане. хотя, это скорее целое цунами. потому что нахлынуло непредсказуемо, омывая со всех сторон без возможности выбраться. он погряз в бессмертных головой.       неожиданно для себя пешков также открыл в своём объекте обожания новые стороны. например то, что он любит читать, сидя за чашкой кофе, но часто забывает о напитке, если книга его увлекает. и это такое обыденное и обычное, но такое завораживающее. наблюдать, как ваня проходится пальцем по языку, когда страница не переворачивается, как он шипит сам на себя, осознавая, что содержимое его банки выпустило все газы и теперь походит на сок, как он покусывает губы, если строки описывают какой-то напряжённый момент.       серёже это нравится. просто смотреть за тем, как ваня проводит время. разглядывать все его движения, глазами запечатлять его, словно картину, произведение искусства, коим серёжа ваню и считал, стараясь насытиться им хотя бы так, пока тот слишком увлечён, чтобы заметить чужое присутствие.       когда спустя около часа — ну помыться-то надо, — он выходит из душа с полотенцем на бёдрах и на голове, внезапно для обоих натыкается на ваню. тот весь промок, потому что дождь начался минут сорок назад, если смотреть по степени влажности (полностью блять, промокших) толстовки и штанов. ваня слегка подрагивает от холода, который, казалось, уже должен был войти в привычку и стать чем-то само собой разумеющимся.       — с ума сошёл под дождём так долго без зонта таскаться? — серёжа подходит ближе, прислоняясь губами к чужому лбу, проверяя температуру и списывая на неё покрасневшие щёки бессмертных.       — забей, — растерянно буркнув себе под нос эту фразу, ваня срывается с места, направляясь в свою комнату.       он обессиленно скатывается по стене, прислоняя руку к сердцу в надежде, что данный жест его утихомирит. он и правда промок, и, кажется, у него правда поднялась температура, но серёжу это волновать не должно, и тот уж точно не должен вот так спокойно делать подобные вещи. вроде поцелуев в лоб. да. определённо не должен.       ваня честно не хочет избегать серёжу. они вроде как друзья. просто в один момент всё идёт по пизде.       всё всегда идёт по пизде.       это первый закон ваниной жизни. в ней только так и никак иначе. не бывает, чтобы от начала и до конца всё в порядке.       паршиво.       у серёжи в жизни другой первый закон: что-то идёт не так — пей. но алкоголь не двигатель прогресса, потому что второй серёжин закон идентичен первому ваниному.       и серёжа пьяный стучит в дверь бессмертных, когда тот впервые за несколько дней ложится спать.       да за что блять.       пешков пытается. правда пытается объяснить ване две вещи:       первая: почему он пьяный.       вторая: почему он пьяный только что ломился ване в дверь.       — ванюш, я так сильно тебя хочу, пиздец.       ваня молчит. и, кажется, не дышит.       — поэтому ты здесь?       — поэтому я здесь.       снова молчание. серёжа понимает — не то. вообще не то, блять. а ваня с ужасом ловит себя на мысли о том, что хотел бы услышать другой ответ.       я пришёл, потому что соскучился.       я пришёл, потому что хотел тебя увидеть.       я пришёл, потому что я л???ю тебя.       блять, нет. нет. просто нет.       — уёбывай.       ваня выпихивает серёжу за дверь. двумя руками упирается ему в грудь — почти обжигается даже через ткань — и выталкивает за порог.       хочется сказать вслед что-то вроде «пошёл нахуй» или «я тебя вообще-то-»       снова нет. откат. первый вариант намного лучше. о втором даже не смеет думать.       ване не нравятся чувства, близость. ване не нравится, когда хочется обнять и не отпускать. потому что отпустить придётся. он знает. так было, так есть и так будет.       он закрывается. и в себе, и в комнате. коля назойливо просит бессмертных выйти на улицу, ибо бля, бро, июль на дворе, а ты забился в угол и киснешь. ваня на это лишь сильнее горбится, глядя в монитор. а серёжа просто назойливый.       он пишет тонны сообщений, стучится к бессмертных в комнату сотни раз на дню. пытается поговорить.       ваня не хочет. не хочет снова думать о непонятных чувствах, от которых сердце стремится по трахее в ротовую полость и наружу.       выходит ваня только за необходимым — еда, туалет, гигиена. в остальное время — игры на компе. блядская дота, где все вокруг — сыны матерей ебучие, где можно не скрывать свои эмоции.       серёжа думает. много. и идёт ва-банк. он не может заставить ваню поговорить о том, что произошло, значит, они поговорят о другом.       04:07       от кого: серёга я люблю тебя поэтому пришёл тогда но то что я говорил тоже правда давай поговорим, прошу       ваня роняет телефон на пол. в игровых наушниках слышатся маты тиммейтов в доте, которым он явно руинит катку. дота ему, кстати, вообще не нравится, но она ест очень много времени, поэтому ваня не жалуется.       а серёжа.       серёжа...       ...нравится?       очередной стук в дверь, заглушаемый стуком сердца. ваня не моргает, снова лишается способности дышать, не чувствует время. оно словно остановилось, чтобы бессмертных успел подумать.       за дверью мягкое «ванюша, пожалуйста, открой».       ладно.       ладно.       может, пора перестать бегать.       может, чувствовать не так страшно?