Кухонный кот

Честно говоря, Маринетт не могла понять, как именно всё к этому пришло. Растапливая шоколад в горячем молоке, она чутко прислушивается к происходящему на улице. Не хотелось бы упустить момент. Кот Нуар свалился на неё совершенно неожиданно, как снег за шиворот. Причём свалился в совершенно буквальном смысле. Рухнул прямо к её длинным стройным ногам, уютно разложенным на шезлонге. А потом, резко вскочив, кривляясь и паясничая заявил, что её красота сразила его наповал. Дюпен-Чен, скептически хмыкнув, по всем правилам гостеприимства предложила ему чай. А этот гад взял и согласился. Ничего у него не может быть как у нормальных людей. С тех пор он повадился ходить к ней с завидной регулярностью, опустошая запасы чая, кофе, какао и горячего шоколада, а количество съеденной им выпечки стремительно приближалось к поистине астрономическому числу. Маринетт откровенно не понимала, как это ушастое чудовище может запихивать в себя столько еды. Это противоестественно. И жутко. На самом деле, на её кухне они почти не пересекались. Наглый котяра заграбастал помещение в свою единоличную собственность, бесцеремонно вытеснив оттуда хозяйку. В основном Мари сидела в своей комнате, занимаясь супермегаважными делами, пока кошак методично уничтожал все запасы продовольствия в квартире. Но иногда когтистые лапы пробегались по двери спальни в коротком перестуке и тогда девушка понимала, что противоречивая кошачья натура жаждет общения. Заменив воду в вазе с красными розами разной степени свежести, Дюпен-Чен удовлетворённо вздохнула, буквально через секунду услышав с крыши мягкий звук приземления. Быстро схватив со стола пару ягод клубники, она метнулась наверх, прикрывая за собою дверь. Наглая кошатина, со скрипом открыв кухонное окно, забренчала посудой. Маринетт, поудобнее устроившись на кушетке, открыла конспект по истории моды. Вечер обещал быть тихим. Утром на столе её ждала красная роза и упаковка любимых жевательных конфет. *** Еженедельные встречи с единственной и неповторимой Альей Сезер были для Маринетт одновременно радостью и испытанием. Подруга вот уже полчаса сверлила её пристальным взглядом внимательных карих глаз. Мари клевала носом, склонившись над чашкой чернейшего в мире американо. – И откуда же у тебя такие впечатляющие синяки под глазами, радость моя? Душераздирающе зевнув, Маринетт вытерла выступившие на глазах слёзы и подпёрла подбородок кулаком. Серьёзно посмотрев Алье в глаза, она монотонно выговорила: – Я всю ночь не могла уснуть. Мечтала о своей свадьбе с Адрианом Агрестом. На мне было бы платье, пошитое лично его отцом, а на нём смокинг, сделанный мной. Торжество проходило бы на яхте, мы медленно плыли по водам Сены, окружённые только самыми близкими, а с берегов, по-вурдалачьи завывая, восемьсот двадцать семь журналистов пытались поймать самый удачный кадр. Ты, напившись шампанского ещё на этапе моей подготовки, постоянно повторяла бы Адриану, чтобы он не смел обижать твою девочку. Мой отец рыдал бы на плече у мамы. А Нино наступил бы на шлейф моего платья и оторвал его к чертовой матери, но мы все лишь посмеялись бы над этим, единогласно решив, что это на счастье. Глаза Альи по мере рассказа увеличивались в геометрической прогрессии. Приоткрыв рот, она откровенно пялилась на подругу, которая, снова зевнув, бросила на стол купюру и встала из-за стола. – Мне пора, родная. До следующей недели. У самого выхода из кафе она вдруг развернулась и, наставив на Сезер палец, выпалила. – Его шафером была бы Хлоя. Челюсть журналистки с грохотом рухнула на пол. *** Когти, пару раз царапнув дверь, выстучали по дереву Марсельезу. В медленно открывающийся проём заглянуло лохматое блондинистое нечто. Растянув губы в нахальнейшей улыбке, Нуар на мягких лапах проскользнул в комнату. – Не желает ли прекраснейшая Принцесса подарить своему рыцарю прогулку? Маринетт, не поднимая голову от этюдника, одним лишь движением левой руки велела Коту замолчать. – Минуту. Добавив ещё несколько линий, она отодвинулась, критически оценивая работу. Затем, тяжело вздохнув, развернулась к визитёру. – Куда ты потащишь меня на этот раз? – Ма шер, разве я разрушал интригу хоть раз? Нуар довольно жмурил самые зелёные глаза, что Дюпен-Чен видела в своей жизни. От него пахло сливками (из кофе этот придира признавал только раф) и клубникой с шоколадом. Критически осмотрев "рыцаря", Мари хмыкнула. – Пока ты трижды не вымоешь с мылом свои извазюканные в шоколаде лапы, я никуда с тобой не пойду. Картинно прижав руки к сердцу, он нарочито драматично поплелся в ванную, прижав к голове огромные чёрные уши и волоча по полу длиннющий хвост. – Ты хочешь моей смерти, Принцесса. Только ради тебя я готов добровольно сунуть свои прекрасные мягкие лапки в воду. Покачав головой, Маринетт быстро нацепила джинсы и пиджак, по опыту зная, что на крышах по ночам весьма и весьма прохладно. Нуар причитал из ванной, расписывая в красках бессердечие и равнодушие обитательницы квартиры. По его словам выходило, что Мари монстр во плоти, ужасно обращающийся с бедным маленьким котёнком. То, что этот котёнок был на голову её выше и легко таскал девушку на руках по самым высоким парижским крышам, тактично умалчивалось. Маринетт улыбается, когда её легко подхватывают под коленями и прижимают к затянутой в чёрный спандекс груди. Вылетая в окно, Нуар шепчет ей в самое ухо: – Принцесса, не соблаговолите ли Вы подарить мне танец на крыше Консьержери? Девушка заливисто хохочет и ветер уносит её смех к Елисейским полям. – А ты романтик, Нуар. На крыше тюрьмы я ещё не танцевала. Всю ночь в их глазах отражались звёзды. *** – Ты постоянно не высыпаешься. Объясни мне, наконец, что у тебя происходит. Маринетт, уже три минуты размешивающая сахар в чашке, поднимает на подругу мутный взгляд покрасневших глаз. Алья, глотнув зелёного чая, готовится наконец выслушать чистосердечное признание, как вдруг… – Наш медовый месяц мы провели бы в Италии. – Маринетт, ради бога, нет! Пристально глядя на Сезер, Дюпен-Чен разливалась соловьём. – Первым делом мы поехали бы в Римини. Там, в первые же несколько дней обгорев на пляже до красноты, мы посетили бы Палаццо дель Подеста, церковь святого Августина, положили цветы на могилу Федерико Феллини. По ночам Адриан бы жаловался, что у него болят плечи, а я мазала его кремом. Оттуда мы двинулись бы в Милан, потому что от дел не скрыться даже в отпуске. Мой прекрасный муж улыбался бы мне с подиума, а через два дня мы бы разругались из-за какой-нибудь ерунды типа цвета его брюк. А потом он бы в качестве извинения наполнил для меня ванну шампанским, после чего меня увезли бы на скорой с алкогольной интоксикацией. И вернувшись через месяц в Париж, мы решим, что хотим собаку, но вместо этого заведём трёх хомяков, потому что с собакой нужно гулять. Сезер смотрела вдаль абсолютно остекленевшим взглядом. Обернувшись, Маринетт увидела там только несчастный фикус, явно страдающий от чрезмерного полива. Пожав плечами, она поднялась со стула и, обняв подругу, легко чмокнула её в щёку, прощаясь. Уже стоя в дверях, она обернулась. – К слову, два из трёх хомяков у нас бы сдохли из-за того, что мы по дурости накормили бы их капустой. Выживший получил бы имя Генрих. – Почему Генрих? – слабо спросила Сезер. – Потому что после смерти двух братьев он стал королём. *** Опасно свесившись с края, Маринетт рассматривала землю внизу. Кот, щуря глаза, лениво осведомился: – И что ты делаешь, Принцесса? – Прикидываю, что именно мои родители положат в гроб, если мне вдруг вздумается сверзиться с верхушки Эйфелевой башни. Задумчиво прикрыв правый глаз, она цокнула языком. – Выглядеть будет, определённо, некрасиво. Нуар подал девушке когтистую лапу и закружил её в незамысловатом па. – Я не дам тебе упасть, Принцесса. Вывернувшись из чужих лап, Мари раскинула руки и, опасно балансируя над пропастью, пошла по краю. Обернувшись, она пожала плечами. – Я знаю. *** Алья Сезер довольно потирала руки. Сегодня ей удалось затащить на встречу Адриана и Нино, а это значит, что Маринетт перестанет нести свои бредни. Уж перед самим Агрестом она постесняется. Зевающая в кулак Маринетт стесняться определённо отказывалась. На прямой вопрос подруги она, уставившись прямо в карие глаза напротив, выдала: – Наш с Адрианом первый ребёнок будет девочкой, – заказанный Агрестом безалкогольный мохито пошёл носом. – У неё будут совершенно чудесные глаза цвета первой листвы и светлые волосы, которые, однако, будут на несколько тонов темнее, чем у отца и мы назовем её Эммой. Её первым словом будет "Дед", потому что Габриэль растает перед внучкой карамельной лужей. В семь лет она захочет научиться играть на скрипке, в десять бросит и уйдет в баскетбол. В семнадцать она приведет домой первого мальчика и Адриан чуть не прострелит ему колено, но тут к нам подойдёт наш второй сын, Льюис и скажет: "Мам, пап, я должен вам признаться. Я гей". За столом повисло гробовое молчание. Маринетт, сделав глоток кофе и закинув в рот сразу три жевательные конфеты, засобиралась домой. Уже на пороге она вдруг обернулась и посмотрела на Адриана. – Если тебе не нравится имя Эмма - дай знать, я всегда готова к обсуждению. *** Утром на кухонном столе её ждала красная роза и записка, гласящая: "Эмма - чудесное имя".