Пианист

Сейчас уже и не вспомню, как мы там оказались, однако, я помню тебя, высокий с ровной спиной, с твердой уверенной походкой. И вот ты идешь предо мной, я смотрю на твои широкие плечи на которых лежат твои длинные волосы, и ты словно представитель дворянства проводишь меня по своему деревенскому и уютному домику, сделанном из дерева. Проходя мимо гостиной, я замечаю двух собак. Одна большая с темно-коричневой шерстью, другая - маленькая белая короткошерстная. К сожалению, рассмотреть мне их не удаётся, ты идешь дальше, уводя меня за собой. Наконец мы подходим к комнате в самом дальнем углу дома. Её скрывает старенькая дверь и ты, как истинный джентльмен, открыв её, пропускаешь меня вперёд. Моему взору открывается полупустая с минимальным количеством мебели комната, с окном, которое располагалось позади пианино, и точно такой же дверью, через которую мы сюда попали, только уже на противоположной стене. Казалось бы, пыльная и заброшенная комната, но о том, что ей регулярно пользуются, говорит лишь тонкий слой пыли на старом темном трещиноватом полу и на таком, же старом инструменте. Не смотря на изрядно постаревший и потускневший лак на светло-рыжей деревянной поверхности, оно выглядит довольно приятно и свежо. О возрасте инструмента говорило только лишь гравировка «LIRIKA», и то, что он очень было похож на тот, на котором в детстве играла я, только мой было черным, и датировался 1934 годом выпуска. Ты провожаешь меня к пианино, около которого стоит лавка, на которую предлагаешь присесть. Я сажусь на неё и, сняв кроссовки, закидываю на неё ноги, оперившись спиной на подлокотник. А позже ты накрываешь мои ноги старым шерстяным пледом, потому что: «Здесь прохладно, ступни заморозишь, и болеть будешь». И я слегка смеюсь, но плед снять так и не решаюсь. Не хочу обесценивать твою заботу. Ты садишься радом, но так что бы было удобно играть, вижу это по собственному опыту. Однако, только прикоснувшись к крышке инструмента, не поднимая её, начинаешь тихо, немого не смело, но уверенно говорить: – Думая о тебе, – ты все-таки медленно начинаешь поднимать крышку– Я решил прослушать всю сюиту из которой ты выбрала песню для того самого вечера. И знаешь, её надо слушать всю. – На этом моменте ты начинаешь играть. Мы сидим совсем рядом с пианино, но звонкие ноты не бьют по ушам, как я того ожидала. Из-под твоих пальцев льётся чистый звук низкой по тональности мелодии, что очень напоминает твой голос. Она нежна и пьяняще мягка. Ты играл не более минуты, но за этот короткий миг, в твоей игре я услышала признание полное любви, нежности и заботы. Но что больше всего меня поразило, так это, то тепло, которое я ощутила в момент, когда мелодия окутывала меня. Музыка стихла. Я боялась заговорить первой. Боялась нарушить этот момент. Я хотела насладиться им как можно дольше, остаться в нем навеки. Однако всему приходит конец, так и я замечаю твой легкий пристальный взгляд на себе, тем самым понимая, что ты ожидаешь моей реакции. И я с улыбкой спрашиваю: «Разве это отрывок из сюиты?». Видеть твоё растерянное лицо было приятно. «Нет, это… – ты тяжело вздыхаешь – Я просто подобрал этот отрывок для тебя», – и отводишь взгляд в окно. В этот момент в моей голове крутятся всего лишь одна строчка, строчка из произведения Сергея Есенина: – Я сегодня влюблен в этот вечер, – я произношу это с придыханием, смотря в твои глаза, что сейчас боятся на меня посмотреть. И эта фраза повисла в воздухе немым заключением. Проходит минута, две, может пять. Ты все так же смотришь в окно, а я твои глаза. Все так же тяжело вздохнув, словно решившись на что-то, ты зовёшь меня по имени, поднимаешься из-за пианино и подаёшь мне руку. Я принимаю твою руку и наспех всовываю ступни в кроссовки. Ты подводишь меня ко второй двери в комнате, которая судя по сквозняку из щелки, ведет на улицу, во внутренний сад. Ты снова открываешь дверь и снова пропускаешь меня вперед. Я выхожу первая. Я, закутанная полностью в плед, спускаюсь со старого и скрипучего крыльца на сочную зелёную лужайку. Она вся залита теплыми лучами солнца и от этого на душе становится теплее. Я радуюсь этому солнышку как пятилетний ребёнок. Я смеюсь и начинаю кружиться, немного отходя от дома. Остановившись лицом напротив тебя, я замечаю, как ты с улыбкой смотришь на меня, подперев плечом косяк двери. Ещё какое-то время мы смотрим друг другу в глаза. И вот, ты наконец спускаешься с того самого крыльца, по которому не так давно спускалась я. Подходишь ко мне и накрыв мои глаза своими ладонями, разворачиваешь меня к себе спиной. Ты начинаешь потихоньку идти вперед, подталкивая и меня. Пройдя пару шагов, мы остановились на середине поляны. «Ты готова?» – слышу я тихий голос над своим ухом. В ответ отвечаю тихо и робко: «Да…». Ты опускаешь свои руки с моего лица и обнимаешь меня за плечи. Я не спеша открываю глаза и вижу пред собой, как за твоим забором буйствует снежная вьюга, покрывая зелёную траву белыми сугробами. Её снежинки лишь слегка касаются моей кожи, и я в восторге замираю. Лишь спустя долги минуты, я понимаю что: – Солнце светит лишь на нас… – я произношу это с замираньем сердца и оборачиваюсь увидеть твою реакцию. Ты все так же стоишь позади меня, обнимая за плечи, но взгляд снова уводишь в сторону. И теперь я понимаю, почему ты постоянно его уводил! Тебе было неловко говорить о чувствах или о каком-либо их проявлении. Та игра на пианино и эти объятия это все было способом показать свои чувства, не говоря о них. Я, конечно, обиделась на такое молчаливое недоверие ко мне, но совсем немножко, и найдя это милым, решила подождать и не отталкивать такого робкого пианиста, что безумно и безмолвно влюблен.