Бог послал ему Чонгука.
— Что за срам? — спрашивает сначала Тэхён, только мельком увидев, что на улицах кто-то довольно не женской комплекции отплясывает со звенящими камнями на практически оголённых бёдрах. — Арестовать его? — задаёт вопрос приближённый. — Сэр? Тэхён ему не отвечает. Он молчит, потому что юноша поворачивается в их сторону, но, увидев его, продолжает свой адский пляс, облизывая нижнюю губу. О, это греховное одеяние, показывающее по аккуратным разрезам по бокам на широких шароварах ноги, показывающее по ямочки на спине, ровную линию позвоночника и озорной пупок с кольцом. Тэхён давится возмущением и удивлением, когда видит колечки и на открытых на обозрение сосках. Цыган поправляет рубашку, «случайно» опуская, показывая и плечо, пока медленно натягивает обратно. Длинные тёмные волосы закреплены красной лентой в небрежный хвост, на нижней губе поблёскивает ещё одно колечко; тёмные глаза закатываются, когда Тэхён направляет лошадь в его сторону. В его очах омуты. Те самые омуты, в которых черти пляшут. Буквально. Это не ангельский человек, он даже не женщина, но, смотря на него, Тэхён впервые на этом свете почувствовал вожделение. — Я в чём-то провинился? — спрашивает парень, поправляя волосы, пока отступает назад, чтобы убежать. — Дьявол поселился в Вас, — хмурится Тэхён. — Какое странное наблюдение, — цыган смеётся, — учитывая, что мы совершенно незнакомы. — Одного взгляда на Вас хватит, чтобы утверждать подобное, — судья останавливает лошадь. — В город впускают только с разрешением. Такие, как Вы, молодой человек, не получают места в Париже. Для Вас не должны звучать колокола собора. — Эгоистичное правосудие, — поправляет локон волос, изящно заправляя за ухо. Тэхён хмурится сильнее, когда по мере приближения рассматривает и черты. — Что Вы так смотрите? — парень поднимает брови. Он звучит действительно удивлённо. — О, — с догадкой смеётся, — никогда не видели танцующих мужчин? По Вам видно, что Вы не видели и женщин, — качает головой. — Полно слов, — чеканит Тэхён. Он крепко сжимает поводья. — Шутки в сторону. Арестовать его, — обращается к приближённым. — По требованию судьи Ким Тэхёна, — с этими словами стража выступают вперёд. — Тэхён, — смакует на языке имя парень, отпрыгивая от оружия в сторону. — Чонгук, — касается груди, затем подмахивает бёдрами, тем самым зазвенев. — Будем знакомы. Как-никак, соседи, — делает ещё один шаг назад и, оказавшись на поверхности края фонтана, бросает впереди себя бубен, который с отскакиванием пускает красный дым.На месте цыгана уже нет.
Бог послал Тэхёну Чонгука как испытание. Мог ли вершитель судеб, судья, который несёт слово Божье, противостоять столь огромной силе страсти и вожделения? Он должен был. Но это знакомство будто хлещет по лицу ладонью, заставляет смотреть на полного греховными и дьявольскими красотами Чонгука, чей взор ломает его терпение. И с каждой встречей отсчитывает секунды, пока всё это не взорвётся. Они действительно соседи, существуют в одном городе, первые во всех событиях, как важное лицо и центр вытекающих проблем. Чонгук — цыган. Он играет с местной властью в кошки-мышки, отплясывая при этом. Он греховный. Он неправильный. Но при этом он слишком красивый для того, у кого душа осквернена и полна дьявольской власти. Странно даже то, что единственное, что делает в городе Чонгук, — это веселится, поёт, танцует, зарабатывает плясками на жизнь и делится потом монетами с детьми. Тэхён не понимает, как человек с такими качествами может быть таким… таким страстным. — Они собрались на этом конце города, — говорит доносчик, пока идёт рядом с судьёй и показывает дорогу. — Всю ночь творят что-то неведомое. Они колдуют. Все там ведьмы, — выплёвывает, — нечестивые. Тэхён хмурится, кивая. Мужчина показывает в переулок. Там, с открытого окна паба, светится в темноте фонарь. Кислотный зелёный дым окутывает помещение, из-за чего фигуры людей становятся тёмными силуэтами без блеска в глазах, с выражениями лиц, которые не видны. Смех, скатывающийся по стенам паба эхом, не находит источника. Жарко до плавящегося ощущения на коже. Тепло до тяжелого выдоха. — Судья? — спрашивает знакомый голос. — Тэхён, — раскидывает руки, — какими судьбами? — на нём сейчас вообще нет верха. Мужчина сглатывает. Изо рта Чонгука тянется серый дым, сливающийся с кислотным туманом паба. Прокуренная до середины сигара, зажатая между пальцами, отбирается другой рукой. Шорох заставляет Чонгука выдохнуть, прокашлявшись. Его ядовитая усмешка проводит по позвоночнику Тэхёна пару мурашек. Или это пальцы. Чонгук уже настолько близко, что не разобрать. — Сэр, — стража бьют в воздухе по дыму, показывая, что в пабе абсолютно пусто. Чонгук перед ним задорно смеётся, обнимая себя за плечи. — Решили составить компанию? — спрашивает он, бросая на плечи Тэхёна платок, пока играет в бубен, мол, потанцуйте. Тэхён опускает платок, сжимая в пальцах. — Настанет день, когда я Вас всех выловлю, — он щурится, показывая на Чонгука пальцем. — И на Вас я отыграюсь в первую очередь. Взгляд невольно опускается на проколотые соски, на ямочки ключиц, на аккуратные выступающие вены. Чонгук замечает его взгляд и поражённо выдыхает, хмурясь. На его лице ужас, когда он понимает, что на него смотрят, восхищаясь его наготой. — Какой же Вы грязный, — говорит Чонгук с искренним отвращением. — Я никогда не склоню перед Вами голову, — хмурится; очаровательно и красиво хмурится, — в любом доступном смысле.И снова исчезает в тени ночи, оставляя Тэхёна с дрожанием в собственном бьющимся от волнения сердце.
Этот огонь под кожей распаляет душу, бросает светлость терзаться в агонии от пламени страсти. Тэхён прижимает к лицу прозрачный антрацитовый платок с вышитыми на нём звёздами. От вещи исходит его запах. Тот кислотный, ядовитый запах из паба, аромат сырых улиц и свободы, греховных выдохов его пения. Ощущения, накрывающие с одним лишь вдохом в ткань, заставляют давиться. Тэхён смотрит вверх и ему кажется, что Бог наблюдает за ним с каменных лиц своих архангелов, кажется, будто он взирает на его поражение, на муки, терзающие его душу. — Это зло, — шипит он. — Вы испытываете меня, чтобы убить потом в муках, но я же порицаю его существование, — закрывает глаза. Чонгук в огне пламени отплясывает, скатываясь с волнами, словно движется вниз, пока не опускается к уголькам. В представлениях Тэхёна он поднимается из огня в камине, выдыхает тепло ему прямо в лицо и шепчет уже запомнившееся звучанием «судья», словно осуждает и при этом завлекает, когда поднимает тэхёнову руку и прикладывает к своей груди. Холод металла заставляет шумно выдохнуть. Чонгук кладёт другую руку на свою талию, а сам прижимается к нему и стонет прямо в губы. Тэхён боится его коснуться, боится поддаться, боится поражения, но как сдержаться перед одним только образом его греховных губ, шепчущих такое нужное «Тэхён» ласковым тоном? Это Бог испытывает его. И Тэхён впервые в жизни решает, что Всевышний доказал над ним полное господство. Зло и страсть победили его душу.Так пусть в этом пламени он искупается, чем сгорит с криками в агонии.
— Мы нашли их на побережье, — докладывает стража. — Остальные сбежали, сев на корабль. Мы догнали их часом позже, но на корабле никого не было. На суше нас задерживал этот мальчишка, — Тэхёну в ноги бросают связанного Чонгука. — Отправить его на повешение? — Это я решаю здесь, какое наказание ему дать, — Тэхён строго смотрит на стражника. Тот сглатывает, кивая. Они все отходят назад, затем закрывают за собой двери. Тэхён подходит к связанному Чонгуку. Парень отходит назад ползком, качая головой, когда судья опускается рядом. Мужчина развязывает ткань на его лице, которая не давала ему говорить. Когда рот Чонгука освобождается, он тут же плюёт на него, попадая плевком на щеку успевшего отвернуться Тэхёна. Парень рычит на него, когда тот резко хватает его за шею, приближая к себе. Чонгук в миллиметре от его губ, тяжело выдыхает, пытаясь дышать ровнее, не выдавая своего волнения. — Я мог бы, — шёпотом говорит Тэхён, — пощадить твою осквернённую душу, — смотрит Чонгуку прямо в глаза. Он опускает пальцы на его талию, заставив Чонгука вздрогнуть. Тот опускает взгляд, чтобы посмотреть, что происходит, но потом поднимает, чтобы уверенно смотреть тому в глаза. — Порочный, — сжимает пальцами его бедро, заставив Чонгука беспомощно тонко выдохнуть, — очищенный рукой моей, — пальцы гладят сквозь те разрезы на шароварах ноги, — тебе бы нашлось место в этом мире. — Лучше умереть, — шёпотом говорит Чонгук. Тэхён хмыкает. Он вдыхает запах с его волос.Чонгук отворачивается, дрожа.
Судья бросает этому цыгану и свои испытания, искушая перед смертью в пламени правосудия тем, что мог бы дать ему жизнь, но рядом с собой. Чонгук даже с петлёй на шее не сдаётся, уверенно смотря перед собой на него. Тэхён подходит к нему. Народ смотрит на них. Люди ободряюще кричат, готовые увидеть, как кровью очистится этот грех. — Негоже таким сорванцам иметь гордость. Она тебе не к лицу, — Тэхён касается пальцами его щеки. Чонгук хмыкает. — Даю последний шанс, — он берёт в руки горящую палку. — Чего ты страшишься? Не боишься смерти? — Нет, — Чонгук улыбается. — Мне нечего терять. Тэхён хмурится. — Будь моим или, — судья даже не знает, что противопоставить, — я сожгу весь Париж, — и ведь так и сделает. Чонгук горит чертями в глазах. До встречи с ним Тэхён бы никогда не пошёл на такие злодеяния. Его грех сейчас своими сладкими устами говорит: — Сжигай.Они не попадут в Рай.