Время не лечит

      — Ребёнок мой, тебе плохо? — озадаченно произнесла Саша, видя понурый вид девочки, которая прямо сейчас сидела перед зеркалом и смотрела на неё своими огромными голубенькими глазами, вбирая в себя всю суетность этого мира. Пока девушка собирала её впопыхах на учёбу, а она, как обычно, не хотела идти. Рассматривая букашек, ползущих по стеклу в весенний период, и блики лучистого солнышка, что светило прямо в окно.       Но если до этого говорить об этом маме ни разу не приходилось, ибо она так и так отправит в школу — хочешь ты этого или нет, то сегодня в ней открылась смелость и интерес к тому, чтобы немного повредничать и уговорить девушку, несмотря на строгость, оставить её дома, а если удастся — то и отпустить погулять. Судя по виду Саши, она была сегодня добрая. Потому что не опаздывала, как обычно, на свою ежедневную работу (так ей казалось, хотя Саша на самом деле опаздывала, и ещё как). У Милены — так звали девочку — её «работой» была школа, а у Каштановой — репетиции. В которых она безумно растворялась.       Но вот с приходом весны гормоны как-то сказались на ней — хотелось вечно петь, танцевать, не спать подолгу; а вот просыпаться утром (естественно, кто ж захочет просыпаться после бессонной ночи длиной в четыре-пять часов в среднем) совсем не хотелось.       С Миленой она не находила свободного времени: когда девочка оставалась у неё в редкие моменты счастливых и драгоценных дней — а не у своего отца, — Сашуля старалась посвятить ей максимальную часть своего времени. Тем более, что по-другому с этим активным, даже иной раз гиперактивным (как и все дети, в которых эта подвижность уживается с порой катастрофически ленивым состоянием и безынициативностью на фоне усталости от количества переделанных дел) ребёнком было невозможно.       Милена всегда находила, чем её занять, пусть они не так долго оставались вдвоём до приезда освободившегося папочки: девочка очень любила мастерить из немногочисленной длины волос Александры весёлые причёски, подкрепляя их и работая, в основном, аксессуарами; Саша, в свою очередь, тоже не оставалась в долгу и заплетала, порой — даже по несколько раз, с первого раза не наигравшись с шевелюрой девочки, из её кудряшек густые, красивые косички и колоски; они вместе могли что-то приготовить на кухне — Саша с удовольствием показывала малышке (как она её и называла, хоть и та безумно гордилась, что ей уже семь лет и она отучивается в школе (иногда она специально говорила «отмучивается»...)), что умела в приготовлении десертов или лёгкого, но сытного ужина.       Милена очень любила и с преданностью гладила их кошку, Рысю, и обещала ей на пороге, уходя, когда машина отца уже припарковывалась у дома, «возвращаться побыстрее».       Хотя их встречи не от Милены зависели.       Так вот, вернёмся к опозданию.       — Милена, ну чего такая понурая? — беспокоясь, докасается девочке до лба. — Температуры нет. — облегчённо, но всё равно тяжело вздыхая, понимает, что не знает, что с ней делать. Ибо ещё немного — и она точно опоздает на репетицию.       Андрей-то простит, но вот подводить команду, когда им предоставили репетиционный зал всего на день — этого бы она не хотела допускать.       Золотко отчаянно противилось отправляться в «страну знаний».       — Квёлая. — кивая, зачем-то говорит девочка, не внимая гласу справедливости и совестным упрёкам. Так и сидит, не глядя на происходящее, пока рядом кое-кто мечется в собственных сборах и попутно изучает её на предмет странного поведения. Раньше она так над ней не издевалась.       — Что? — непонимающе бросает Александра, закидывая что-то на автомате в сумку.       — Папа так говорит: «чего, дочь, опять квёлая?». — житейски рассуждает Милена, дёргая в непринуждённом настроении ножкой, выжидая «приговора». Когда же мама сдастся.       — Ну, папа твой — это, конечно, хорошо, — не отрицает Сашка, не особо принимая к сведению, что там говорит Милена, — Но вот Андрея я подведу, если опоздаю. — смотрит на время на экране мобильника. — Так, девочка моя, нам ещё ехать! — наконец, встаёт в принципиальную позицию Сашка.       Бросает вещи, осознавая, что всё собрала, и, стоя уже в верхней одежде — лёгкой кожаной куртке на весну, — начинает склонять непослушную девочку к решительным действиям.       — Ещё пять минут пререканий — и мы до твоего учебного заведения не доедем! — она настоятельно, выражая всю серьёзность ситуации, скрестила руки на груди. — Да даже, может быть, уже...       Открыв по-быстрому приложение с пробками, которое всегда наготове утром, когда она собирается, прокладывая мысленно и на карте дальнейший путь по центру, срезюмировала она.       — Всё, пошли! — видя, что девочка несговорчива и особенно молчалива (может, правда заболела?.. но сердце подсказывает, что всё-таки прикидывается), отодвигает от стола её стул и выразительно на неё смотрит, особо не нервничая, а стараясь доходчиво объяснить Милене, почему пора выходить. — Или ты сегодня никуда не идёшь? — догадалась о её манипуляции она.       — Ну наконец-то! — Милена ловко запрыгнула (та еле успела её поймать и удержать) к Саше на ручки, обвивая тёплыми руками шейку девушки и смотря мило и незатейливо ей в глаза.       — Ага, ты, значит, решила воспользоваться отъездом папы и безнаказанностью меня, чтобы... — смекнула Саша, кивая на собственные слова и находя в глазах напротив, принадлежащих одной милой проказнице, полное согласие с её мыслью. — Нет, солнце, этот трюк не пройдёт! — моментально закрутила головой в стороны она, убеждая, что не согласится участвовать в столь непритязательной со стороны ребёнка махинации, но заставляющей её, как исполняющего обязанности родителя, пойти на преступление.       Она не хотела для Миленки становиться плохим примером матери. И должна быть отвезти её в эту страну знаний, во что бы то ни стоило.       Опустившись с грустным вздохом на пол, Миленка, как и следовало ожидать после отказа (никто не отменял план «б»), заканючила:       — Ну пожа-а-алуйста, ну мам!.. Ну я хочу не пойти в школу! Ну я же должна увидеть детство! — всплеснула она руками, воззывая к совести родительницу последним аргументом.       И он сработал: но не так, как она хотела. Удивил. Но не переубедил, увы.       — Так, а это что ещё за выводы? — искренне поразившись реплике девочки, решила выяснить Саша. Хотя и времени не было.       — Папа так говорил, — опять «приплела» его девочка, — «кто школу не гулял — тот детства не видал!». — заключила она, скрестив руки на груди, подобно матери, желая тоже быть авторитетной. По её мнению, девушка была очень авторитетной. И талантливой. (Но она никогда ей об этом не говорила, ибо стеснялась. Но всегда подбадривала в тот или иной момент, когда Саша позволяла себе какие-либо проявления творчества при девочке.)       — Ясно. — усмехнулась Саша, поправляя в отражении зеркала разбросанные по лбу прядки, отвлекаясь от происходящего беспорядка. — Ладно, цитатор мой, пойдём.       В ней ещё не умирала надежда отправить ребёнка в школу: и не потому, что хотела от неё быстрее избавиться (как мы уже знаем, она любила совместное времяпрепровождение — но в другое время суток и не имея при этом запланированных дел), а потому, что была связана определёнными обязательствами.       Перед ребёнком — тоже. Посодействовать её прогулам — значит выставить себя в не самом угодном свете перед строгим папой. Которому, к слову, виднее, как воспитывать своего ребёнка: позволяя ему вольности на первом году обучения, хоть и в его конце, или же нет. Саша же лишь подчинялась. Хотя, по правде говоря, если они заедут в школу по пути на репетицию — то девушка точно прилично опоздает. Но ведь и с ребёнком там оставаться нельзя... А дома она может натворить делов. Не была Каштанова уверена, что семилетний ребёнок вполне самостоятелен.       Но глаза девочки хитро заблестели, и Сашке уже не казалось это безумной идеей. Просто не было выбора. И духа сопротивляться. Вот такая она была слабая и укротительная при общении с маленькими и до того обаятельными детьми, как эта.       — Только не говори мне, что ты хочешь поехать со мной на работу. — выжидающе посмотрела, перед тем, как окончательно шагнуть из квартиры, на неё Сашка. Хитрый пищур; вот уже красуется на лице самодовольная улыбка — и Милена довольна тем, как просто маму Сашу на что-нибудь уговорить.       — Даа-а! — запрыгнула на спину к Сашуле бойкая девчушка, невзирая на то, что Саша тоже была не всесильная, и двадцать килограмм детского веса выдержать не так уж легко. Но она старалась. Даже если её потом заберут с болями в больницу. — По-е-ха-ли! — заголосила Миленка.       — Тебя не угомонишь. — констатировала Саша, немного понося её по коридору, а затем заставляя слезть.       Уже придётся мчать на всех парах, включая третью, решающую скорость... И невыносимое терпение перед дорогой с этой непоседой. Теперь она поняла, почему её папа так заполошно завёз и оставил малышку здесь перед самой школой. Чтобы весь день не иметь никаких проблем. И не везти через весь город это кудрявое, к слову — блондинистое, чудо по пробкам.       — Последнее, что ты мне обещаешь перед тем, как мы уедем, — это то, что ты будешь вести себя хорошо!.. — приказала ей пальцем Саша, вешая на спину девичий рюкзак, удивляясь, какой он тяжёлый — не было времени доставать учебники, — и выжидая её ответ.       Кивок — и можно считать, что обещание дано. Взять с неё слово, когда это было нужно, девушке удавалось редко. Возможно, ещё отцу это умение принадлежало, ибо тот был более строг и менее уступчив. Но всё равно, как ей казалось, никто не мог устоять перед чарующей силой этой голубоглазой красотки.       — Поехали! — заговорщически, словно убеждая себя саму, что день пройдёт хорошо (хоть и верилось в это с трудом), подтолкнула ту к выходу Сашка, бегло осматривая квартиру перед выходом и уже на лестничной площадке добавляя: — Надеюсь, Андрей меня правильно поймёт, что я приехала не одна, а с компанией... — едва слышно пробормотала она, замирая на секунду во времени и выхватывая девочку за руку.       — А кто у тебя Андрей? — залюбопытствовала малышка, смотря на неё снизу вверх большими глазками, желая непременно узнать все подробности. Хотя для этого есть сорок минут в машине.       — Андрей... — задумалась Сашка, сначала опуская глаза, глядя на Милену, а потом опять задирая их: думая, в каких же, чёрт возьми, они отношениях с «её» Андреем. — Это хороший, добрый человек. — сообразила она, уверенно кивая. По сути, не соврала. — Он тоже, должно быть, любит маленьких детей. — неожиданно вспомнила она один момент на репетиции, когда пришёл мальчик — сын одного из режиссёрского состава, и Андрей довольно мило и без труда проводил с ним время; поигрывал; болтал.       Пора «выныривать» из мечтательной реальности... Дочь уже задаёт следующий вопрос...       — А, это тот, с кем ты когда-то по телефону говорила, и сказала, что он — «Сказочник»? — внимательно выжидала Милена.       Саша аж вся засияла. И это не укрылось от дочери.       Потрепав себя по щекам, она «очнулась».       — Да, про него. — быстро проговорила. — Дочь, пошли. — и зашагали в сторону лестницы в подъезде. ***       — Дочь, ты пристегнись, пожалуйста! — усадив ту назад, в специально предназначенное детское кресло, которое девочка любила меньше, чем редкие поездки с папой на переднем сидении (по тем местам, где редко бывает ГАИ), Саша, заняв своё водительское место, приказала ей. Когда увидела, что та уже отстегнула один из ремней, принадлежащих креслу по технике безопасности.       И они поехали. ***       А вот и дом Русского зарубежья, где сегодня, в преддверии концерта, который они вот уже долгое время репетировали, должна быть состояться генеральная прогонка всех номеров, заложенных в программу. И именно в такой ответственный день с ней сегодня её блондинистое чудо.       Саша не знала, как объяснить себе, в каких она сейчас отношениях с Андреем. В последнее время в её жизни произошли глобальные перемены.       Они не вешали друг на друга цепи обязательств и расстались, как друзья — хотя и попытки «прикрыть эту лавочку» были ещё до отъезда Андрея, год назад. Он уехал по случаю съёмок нового проекта в прекрасный город нашей страны — Санкт-Петербург — и не возвращался, пока не будет уверен, что ему тут рады. Беря немного запас с момента окончания съёмок и просто наслаждаясь в одиночестве Питером и своей одичалой жизнью. Одинокой, как ни крути, без неё.       А ему рады.       Она всегда ждёт его с распростёртыми объятиями. Пусть и говорит, что «всё давно зажило», а «чувств не осталось». Врёт. Ещё как остались.       Об этом свидетельствовали её плачи поздними вечерами — когда нет ни дел, ни подруги, которая её поддерживала, ни любимой Миленки. Только кошка Рыся. И одинокий стол. Диван. Пианино. И нет его аромата. А так привыкла к нему за то время, что он был у неё до отъезда.       Хорошо, хоть есть ребёнок. А то в её двадцать девять материнские инстинкты уже дают о себе знать, а она так и не решилась. Не вышла замуж по-любви. Вот и всё. Не получилось.       Ждала, когда же этот чёртов поезд прибудет на Ленинградский вокзал после четырёхчасового путешествия. Когда же он вновь войдёт на её порог: такой родной, такой далёкий. Вся истосковалась по нему.       Когда она снова сможет себе позволить те фамильярности, которые позволяла, пока была их «недо-дружба». Пока они были кем-то друг для друга. В одном городе — Москве. А не на приличном расстоянии, лишь созваниваясь и с определённой частотой бывая в буднях друг у друга, чтобы «не надоедать».       Саша иной раз не хотела дразнить Андрея дружбой (после того, что между ними произошло однажды, когда тормоза отказали...); Андрей боялся всё спугнуть. И хотя бы редко, но позванивал. Потом, правда, стал чаще.       Только первое время жили в недосказанности, а потом вновь сошлись: даже за несколько сотен километров. Так и жили, сами не понимая, как дотянули до живой встречи.       А вот теперь уже через два дня совместный концерт. Который так долго готовили и который так мимолётно придумали. Прекрасно понимая, по приезду Андрея, что поклонники заждались контакта с ребятами и что надо им щедро отплатить за ожидание совместного контента. К тому же, это была уникальная возможность снова быть с ним рядом, наедине: столько, сколько она захочет. Сколько он. Уже нет давно никакой Кати.       Им уже по много («п-ф», — скажете вы, и будете правы: они ещё молоды!) лет: Саше — двадцать девять, Андрюше — двадцать пять. Самое время обзаводиться семьями, общими ценностями и громадным человеческим счастьем. А главное, что больше всего ценится в нашем мире, стабильностью.       С Катей давно тот всё порвал. Не осталось нераспутанного клубка натянутых, никому не нужных, дёргающих, как мучительная петля на шее, отношений. Есть только нераспутанный клубок из собственных страданий и боязни совершить ошибку.       «Боязнь потерять такого друга», — всё время приводила аргумент Саша в оправдание своей закаменнелой трусости. И так же — у Андрея. Но он-то был более решительным. Осуществлял намёки, проявлял инициативу. А Саша просто дружила.       Как влюблённая дурочка. «Друзья не целуются взасос, дурочка, и не говорят на придыхании комплименты, не намекают на свадьбу, дурочка...», — «ломалась» Саша. Но ничего её не вразумляло.       Если бы не сегодняшний случай.       Оставалась генеральная прогонка (сегодня), отдых — завтра, и прогон (генеральный-генеральный!) перед концертом: за день. И сам концерт. Волнуется бешено.       Но, пока с ней эта маленькая девочка, — больше за неё, а не за себя. Чтобы с ней ничего не случилось.       Дорога прошла успешно. Пусть с опозданием (как и следовало ожидать), но доехали. Пробки оказались длиннее, в отличие от того, что показывалось на навигаторе, на пять минут.       И на часах — пять минут после десяти. Хотелось, конечно, приехать к началу десятого или даже в девять с половиной. Но получилось, как получилось. Кто же виноват, что дети (очевидно, правда?) — такие дети?       — Всё, бандюга мелкая, вылезай! — раскрыла на всю дверь пассажирского сидения Каштанова, позывая малышку.       — О, Александра! — «нарисовался» тут как тут Андрей Шабаров, выдвигаясь из главного входа.       Она сразу обратила на него внимание, но даже поздороваться в этот муторный день не получилось, ибо она была занята ребёнком: расстёгиванием разнообразных ремней. И зачем их столько придумывают.       — А я не знал, что у тебя есть ребёнок.       На это Саша моментально закатила глаза, выгребая ребёнка из сидения и высаживая из машины.       — Ой, привет! — помахала рукой девочка, видя Шабарова.       — Привет, красавица. — ответил тот, присаживаясь перед ней на корточки, желая быть на одном уровне и быстрее подружиться. — И сколько красавице годиков? — он поправил её золотые прядки. — Сашка, выглядишь молодо для такой модели. Точно твоя? — не унимался парень.       — Моя-моя. — недовольно подтвердила Саша.       — Мгм! — задорно кивнула девчушка.       — Мгм, — повторила за ней девушка. — Андрюш, ты ещё при Андрее так пошути! — вторила она, нервно дёргаясь.       — А что, может, и пошучу. — поднимаясь обратно, на ноги, встряхивая джинсы, ненароком улыбнулся он.       — Это при мне что ли?.. — а вот и «нагрянул», как гром среди ясного неба, тот, кого она хотела видеть, но сейчас безумно испугалась. Надежда, что он ничего не услышал, ещё теплилась в ней. Хотя, если бы не Шабаров и его утренние приколы, то Андрюха бы вообще ничего не услышал, что развязало бы ему с утра-пораньше уши и запудрило мозги. — Каштанова, доброе утро. Чё опаздываем? — свободной походкой перекочевал он от центрального входа в здание до машины, которая припарковалась рядышком.       — Андрюш, прости. Вот... — подтянув на плече сумку, оправдалась Александра. — Везла это голубоглазое чудо с собой. — «Что говорю... Только больше запутываю». — Ты не против, если она сегодня с нами поприсутствует? — с мольбой, кошачьей проказой смотрит в его глаза, пока он соображает, что за новая спутница рядом с ними.       — Да не вопрос, что ты... — немного потерянно отвечает он, ещё не сразу понимая, что происходит, и как построить дальше общение с прелестной незнакомкой. Но улыбка и удостоенное природой обаяние сыграет всё за себя. — Привет, меня зовут Андрей. — так же, как и Шабаров при встрече, садится на корточки для знакомства и протягивает девчуле свою тёплую руку для приветствия.       Саша, стоя на ветру, поправляет то и дело лезущие в глаза волосы, умильно смотря на эту картину. «Всё-таки, как же ему идёт общение с детьми...», — проносится в голове майским, шальным ветром. И сразу отрезвляет вернуться в держащую в рамках действительность.       Ещё повезло, что она после того раза лично не проверила, каково это: иметь от него детей. Как-то пронесло.       Уже год прошёл. Глупо теперь об этом думать. «Всё на своих местах», — вторило глупое сознание. «Ты же любишь его!..», — вторило сердце. И что же выбрать — неясно.       Ладно, что у нас здесь.       — Познакомься, очаровательная красотка Милена. — придала для прикрытия своему голосу как можно больше спокойствия и спрятала руки в карманы свободных брюк, на которые сегодня пал её выбор.       Белые летящие брюки на ремне с золотой пряжкой; тонкая льняная рубашка в небесно-голубую вперемешку с белым клетку; чёрная кожаная куртка сверху; а довершают образ элегантные ботинки на танкетке. Тоже чёрные. Идеальный весенний «прикид». И солнцезащитные очки на случай солнца (неожиданно, не правда), но скорее, что более практично — для имиджа и поддержания причёски, чтобы отросшая чёлка не лезла в глаза. И чёрная стильная сумка, закинутая на плечо. Мы углубились в описание внешности.       Ах, да. Ещё же макияж: чёрные смоки айс, что ей так шли... И нюдовый матовый блеск на губах. Ах, хороша, чертовка. Андрей сразу это заметил. Но сказать ещё не предоставлялось случая.       Сразу заострил внимание на необычной девочке.       Что-то в ней и впрямь было необычное: и не голубые глаза, и не резвящиеся на ветру волосы. А манера общения. Очень непринуждённая. Но уверенная. Как у Каштановой.       В подобающем расположении духа — не сегодня. Сегодня она была запугана и стеснена. Это он тоже видел. Чего пугается только?       — Привет, я Милена! — протянула руку для знакомства. — А ты — сказочник. — сразу признала она.       Саша чуть было не поперхнулась, маскируя свою реакцию и смущение, а заодно — и дикую улыбку от того, как приподнято и утвердительно Миленка это сказала, в хрупкий кулачок; тут же заканчивая улыбаться, глядя на ужасно довольную и непозволительно шикарную улыбку Шабарова. «Только не сейчас!», — молила девушка одним своим испепеляющим взглядом. Тот пожимал плечами и дальше стоял.       Андрей поднял голову на Сашу, улыбаясь кончиком губ и ища в её затушевавшихся глазах (и вообще сознании) ответа.       Пожала плечами, подобно Шабарову, улыбнулась глупо-глупо, насколько была на это способна, как далеко не глупая женщина.       — Ну что, пойдём? — предложила продвинуться внутрь здания девушка, обращаясь в этом преимущественно к Андрею. Хотя своими отвлекающими манёврами уже только загнала его в безвылазную степь. «До какой тут теперь работы, если день так начался...», — подумала Александра, — «...ещё и эта бандюга малая».       — Да, мам, пойдём. — в нетерпении запрыгала девочка, обрекая Андрея Нестеренко на смерть (или, по крайней мере, на лёгкий шок) в мгновение ока.       — Кхм. — судорожно выдавила из горла Александра, обращаясь теперь к ней. Но, чтобы сильно не привлекать внимание, продолжила дальше. — Да, пойдём, моё золотко...       — Позволь я. — перебил её Андрюша Шабаров.       Саша посмотрела на того молящим и уничтожающим одновременно взглядом. Да, она так умела. Не хотелось начинать день с отчитываний друга, но он реально перегнул палку тем, где этого делать не стоило. Начав всю эту «песню».       Тот понял, что «маму» сегодня было лучше уже не злить. И быстро сориентировался, уводя девочку с «места грядущих пыток».       — Пойдём, красавица, я тебе проведу здесь экскурсию. Пока ребята работать и общаться будут. Вот тут сегодня работает твоя мама... — поведя девочку за ручку, он сразу начал показывать ей Дом русского зарубежья, заводя в помещение.       Дальнейшие слова Саша слышала только отголосками, разбираясь с насущной проблемой, которая нарисовалась в воздухе неизбежно в лице Нестеренко Андрея.       — Мам, присоединяйся! — вторила девочка вслед, оборачиваясь, заодно глядя, как они, по её мнению, «мило воркуют вместе». Впоследствии она эту же формулировку сказала и во время экскурсии Шабарову. Тот согласился, что они «воркуют». — Сказочник, и ты тоже! — не забыла добавить она.       — Э-а-аа... — прислонила ладонь ко лбу в отвлечении Саша, исподлобья глядя на Андрея. И снова напряжённо, но как можно более приподнято, улыбаясь. — Как выходные, Андрюш? — они не виделись два дня.       — Прикольная девчонка... — заметил он, оставаясь под впечатлением от столь яркой встречи. — Ты мне не говорила, что у тебя есть ребёнок. — проигнорировал её вопрос Андрей. — Так ты поэтому, я смотрю, опоздала? — он глянул назад, но двух фигур за дверью главного уже не было.       — Да, я разве тебе уже не объяснила? — направляясь в сторону здания, промямлила Саша. И решила быть немного посмелее. В конце концов, ей нечего бояться и/или стыдиться.       Это не её ребёнок.       — Собирала это маленькое создание в школу, но она категорично не хотела. — раскрыла тайну она, двигаясь в унисон с парнем по направлению ко входу и пересекая его черту, погружаясь в пространство первого этажа. — Пришлось разрешить ей побывать здесь. Она же нам не сильно помешает, правда, Андрюш?       Ей всё же хотелось услышать, что она не зря везла сюда её по пробкам, и его поддержка в этом деле была для неё, как-никак, очень важна. Ей хотелось на него полагаться и в сегодняшнем дне иметь его в качестве опоры для вовлечения в судьбу неприкаянного по дому искусства семилетнего ребёнка, который втайне от родителей прогуливает школу.       Ей хотелось, чтоб он простил ей её непонятность и всё, что она юлит через этот разговор. Но он пока не унимался. «Оно и понятно... Всё эта реплика про маму», — негодовала в мыслях Александра, не понимая, так ли серьёзно озадачен Андрей, и что ей с этим делать. И надо ли?       Конечно надо!       Парня год не было, вы пару месяцев репетировали, а ты его в один прекрасный майский день календаря ребёнком огорошила! Ух, как дала бы по голове этой барышне! За медлительность и витиеватость фраз.       — Правда, правда. Конечно. — заверил он, не теряя нить разговора. Не девочка была виновата — она уже ему, как следовало ожидать, приглянулась, — а его разгоревшееся любопытство и шифрование Каштановой. — Вернёмся к теме. — серьёзно, но при этом ничуть не сердито продолжал он. — Ты мне никогда не говорила, что у тебя такая взрослая дочь...       — Андрей, ну ты что, шутишь, что ли? — в полу-усмешке задала вопрос Сашка, скользя по его озадаченному лицу искрящими глазами.       Непонятно, что сегодня в них было по-другому: возможно, просто играла весна, и всё становилось проще. Возможно, она просто хотела любить. И её глаза, в конце концов, выдавали это первее, чем могла это выдать она сама. Своими принципами и приоритетами закрываясь.       Всё-таки, они были знакомы уже три года. А это — немалый срок, чтобы принять решение и предать его огласке.       Даже Милена уже заметила, что Андрей для Саши что-то значит (когда тепло отзывалась о «Сказочнике», припоминая телефонный разговор двоих, свидетелем которого случайно оказалась), и Саша для Андрея — тоже. Хотя малышка видела его пару минут, это дало ей решительное представление о том, что человек он — хороший, и им нужен такой «в семью».       Вот только семьи-то не было. У девочки были отец, мама, а Саша была, к сожалению или к счастью, лишь той, кого она по праздникам (так назывались дни, в которые они оставались вместе) называла «мамой». Мама Милены была близкой подругой Саши, и та не стеснялась оставлять своего ребёнка иной раз с Сашулей, потому что знала: на неё можно, что бы ни случилось, положиться.       А Милена тем более любила оставаться в гостях, которые даже уже перестали быть для неё таковыми. Мама и Саша для неё были обе родными, а ещё казались очень похожими (много лет дружат, с кем поведёшься — от того и наберёшься, да и правда они были очень похожи, в основном, внешне), так что она имела полное право называть Каштанову «мамой», и никто не был в обиде. Все были только довольны.       А Каштанова, как уже сказано выше, была бы не прочь стать мамой по-настоящему. Только вот достойного кандидата пока не находилось...       — Саш, алё, ты тут? Ты меня слышишь? — Андрей щёлкнул пальцами у той перед носом.       — Да, прости, задумалась. — озадаченно кивнула Саша, однако, сразу реабилитируясь и смещая фокус своего внимания на собеседника.       — Нет, правда, она что — реально твоя? — уже, кажется, без шуток выяснял Андрей. Они даже замерли посреди помещения. Саша взгромоздила на него взгляд, означающий, что тот понёс конкретную чушь, но она деликатно выражала это прищуром и выразительностью бровей. А он продолжал. — Не-е-ет, ну так же за год просто не могло быть. Ты до этого её скрывала?.. — сообразил он.       — Андрей, ты шутник. — только и сделала, что покачала головой девушка, не находя, что ещё ответить. — Андрей!.. — пригрозила она ему железным тоном, когда встретила в полных непонимания зрачках округлившуюся пустоту и непробиваемость. Неподдельный, рьяный интерес. — Андрей! — по-хозяйски толкнула его в плечо Александра.       — Мама, ты чего бьёшь Сказочника? — упёрла руки в боки Милена, застав их посреди коридора. Андрей Шабаров «плёлся» сзади, проводя девочке экскурсию.       Андрей последний раз неоднозначно взглянул на Александру и безмолвно скрылся за дверью, ведущей непосредственно к лифтам. Далее скрылся за дверьми кабинки, и девушка в очередной раз горестно вздохнула, что ничего не удалось толком объяснить.       Слова сегодня толком не связывались. Просто железный камень придавил язык.       Потрепав девчушку по голове и улыбнувшись ей, Саша прокомментировала:       — Не переживай, Милен, мама никого не бьёт. Просто профилактика. — последняя фраза, хоть и с комичным подтекстом, была сказана всё в той же елейной интонации для девочки, поэтому прозвучала особенно запоминающимся образом. — Ты мне скажи, Алексей Юрьевич на месте? — обратилась она уже к Шабарову.       — Да, дожидается вас. Вернее, тебя. Вернее, вас. Андрей-то тоже тебя ждал. Видимо, пора идти репетировать... — потрепал затылок Андрей.       — Видимо... — смахнув с плеча сумку и решительно направившись в сторону лифта, Саша кинула вслед малышке: — Солнышко, веди себя хорошо!.. Андрей, проследи за ребёнком! И приводи её к нам, как захочешь. Не скучай!       — Хорошо! — пообещала девочка, безобидно помахав «маме» рукой.       Она усвоила, что «мама» здесь будет работать. А с дядей Андреем ей здесь тоже весело. А, если найти и задобрить второго Андрея, что будет совсем не так сложно благодаря его податливости и её детскому обаянию и смекалке, — то ещё веселее будет... И ей, и «маме». ***       — Андрюш, что за детский сад? — входя в гримёрку, где было с первого взгляда очень уютно, Саша обнаружила стоящего в углу задумчивого парня. — Тебе не кажется, что ты немного вспылил на ровном месте? У тебя всё хорошо? — на всякий случай уточнила она.       Возможно, у него проблемы, а тут она только о себе думает. Хотя, вчера, насколько она помнила, у него всё было хорошо: она звонила. Не могла же она оставить его одного на целые выходные.       — Да нет, нет, Сашуль, в том-то и дело, что не всё. Прости. — приблизился он.       Она не на шутку взбунтовалась.       — Говори, я слушаю. Ты же знаешь, я всегда тебя поддержу и посоветую что-нибудь. Что смогу. — заверила она, ожидая откровения.       — Не думаю, что момент подходящий. Сегодня важная репетиция... — пошёл на попятную он. — Нам уже пора.       — Ну, знаешь, начинать репетицию, не выяснив на берегу все насущные проблемы, это тоже не совсем правильно. — поспорила Сашка.       Андрей снова задумчиво приуныл и замер посреди гримёрной, спрятав руки в карманы, а взгляд — в пол.       — Андрюш, я хотела сказать... — начала Саша, наконец разрубая своим признанием эту стену недопонимания между ними. — Милена — не моя дочка... Она — девочка моей одной хорошей подруги, я просто сегодня за ней присматриваю, потому что у её реальной мамы сегодня кастинги.       Подкрадываясь к нему аккуратно и располагаясь от него по правому краю, она гладит его по плечу и смотрит глубоко в его глаза, которые не обращают на неё внимания. Теперь ей стало казаться, что они точно друг друга упустили.       — Она просто называет меня «мамой», потому что ей так хочется. Прости, если я тебя этим и своим поведением смутила.       На его лице не дрогнул ни один мускул, а позиция осталась прежней. Он «уплывал» куда-то далеко, в мир созиданий и личных трудностей, отстраняясь от неё и делая ей больно. «А ты ему?!», — завопила бы на этом месте справедливость... Всё безвозвратно потеряно.       Саше становится очень горестно, и она, немного отходя, решается сказать:       — Андрюш, может быть, не будем ломать графики людей? — резонно заметила она. — Музыканты на месте, Алексей Юрьевич тоже нас поддержать приехал, Андрюша здесь, со мной. В смысле, с нами. — поправилась она, ловя на себе его долгожданный, исследующий её, взгляд, понимая, что в этой дискуссии как никогда надо брать словом «мы» и его вариациями, чтобы возвышать единство духа. А то он слишком психанул из-за несостоявшейся дочери Сашки. — Посмотри на меня, пожалуйста. — видя, что реакции снова нет, и он опять опустил голову, попросила она. — Да неужели тебе так важна была эта моя реплика, что Милена — не моя дочь? Что за странное расследование и глупая ревность? — недоумевала она. — Да, она зовёт меня «мамой», но...       Далее он её перебил.       — Да дело не в том, Каштанова, кто как кого зовёт, пусть хоть «папой» тебя называет, дело же не в этом! — выпалил, наконец, Андрей.       — Да, интересно, в чём... — внимательно следила за ним она, скрестив руки на груди в своём привычном жесте «закрытия» от мира и принципиальной войны с ним.       — Не перебивай меня сейчас, пожалуйста, я с трудом решился на этот разговор. — выдохнул он. — Знаешь, дело не в Милене и не в моей ревности, я... — он задумался, подбирая правильные слова. — Знаешь, по правде говоря, я был бы только рад, если бы у тебя такая дочка была. И я рад, что она у тебя есть. Правда, дети — это большое счастье. — заключил он.       — Андрюш, я не очень хорошо понимаю. — честно потупилась Сашка, немножко боязливо ступая на месте, делаясь проникающейся и вдумчивой, внимательно исследуя каждый его импульс, каждое движение рук в жестикуляции. Морщинки на лице. Любимые.       Опять не туда ушли.       — Я не то хотел сказать. Я очень рад, что у тебя есть ребёнок. Чужой ребёнок, но есть. Чёрт, мысли путаются... — выругался он, хватаясь за голову и разворачиваясь в сторону. — Короче, Милена — это, конечно, круто! Та часть жизни, которую ты имела и имеешь без меня. Но, как ты не понимаешь? — он заглянул преданно в её глаза, так, что у неё внутри всё затрещало и будто бы свернулось.       Она стояла и не дышала.       — Мы уже давно перешли ту черту, когда были друг для друга просто друзьями.       Сказал, наконец-то! Вот так честно выпалил он.       Это было так просто. Но к этому они шли (он) почти четыре года.       — Неужели ты не видишь, что мне становится уже не просто сложно, а практически невыносимо быть твоим другом, играть роль твоего друга?..       Сашка молчала. Она присутствовала при разговоре, который сама безмерно оттягивала и так и не начала, а теперь будто всем сердцем и прохладной, покрывшейся мурашками, кожей ощущала, как непросто и волнительно, даже боязно ему.       — Даже в Питере я зря времени не терял, я не сбегал от тебя! Возможно, ты так подумала. — подумала.       Как только он уехал, подумала, до этого подумала — когда только узнала, что он должен был уехать. Весь этот чёрный за некоторым позитивным исключением год она так думала. И прогоняла прочь эти мысли. Снова ожидая звонка. А по ночам терзая в клочья бедную подушку.       — Я правда сорвался на проект, — в этом и сомнений не было: он каждый день докладывал, что новенького на съёмках, если не по видеосвязи и не по обычному звонку, то в письменном виде, в чате. — А всё остальное время просто обдумывал, как нам быть дальше. Так вот, Сашка, я всё обдумал. — зашагал он медленно и уверенно вперёд, как Агапов в той сцене, в связи с чем, соответственно, Сашка попятилась назад. — Я с тобой больше другом быть не могу. И не хочу. Уж прости меня... — почти шёпотом произнёс он последнее. — И, если уж у нас разговор зашёл про детей, то... — не закончил он.       На этом моменте свет погас. Андрей успел дойти ровно до близости с Сашей — подошёл к ней вплотную; она вжалась ладошками ему в плечи от страха внезапного исчезновения яркого источника света, а он, совместно с ней, обернулся туда, откуда раздался щелчок. И на потолок, на всякий случай. Лампа погасла. Хотя ничего не перегорело, слава Богу.       Доходчиво передвинув переключатель света снаружи, проходя мимо гримёрки, где ворковали наши ребята, бойкая девочка совершила то, что давно нужно было совершить, сподвигая тех к решительным действиям: оставила этих двоих без шансов на сопротивление и побег. Вдвоём в замкнутом пространстве. Умница какая (не правда?).       — Ты что делаешь? — шепчет ей Шабаров, не понимая мотивов Милены.       Они продолжали прогулку по этажам в связи с тем, что голубоглазка никак не хотела прекращать это весёлое путешествие и занимать стабильную позицию «где-нибудь у пульта управления динамиками» — как ей, в надежде угомонить девочку, уже отчаянно предложил Андрей. Но она не поддавалась.       А сейчас они проходили мимо загадочного помещения, где, по словам Шабарова, «уединились твоя „мама“ и Андрей — „Сказочник“».       — Тише, дядя Андрей! — просит малышка, прикладывая палец ко рту. — Всю тишину спугнёте!.. И Сказочника нашего! Я что, зря стараюсь?.. — добавила она, после тихо отворяя дверь и сквозь щель наслаждаясь темнотой неосвещённого (за неимением окна) каким-либо светом помещения. В котором томились её мама и загадочный, но нужный ей Сказочник. — Кажется, получилось! — победно ликовала она, правда, не понятно, чему: не видно было ни зги.       А вот силуэты видно.       Саша прижалась во внезапно свалившейся темноте к Андрею, а тот нашёл её на ощупь, через несколько секунд после погасшей вспышки и рассеивания тьмы в глазах находя её глаза.       — А это что такое? — недоумённо спросил он.       — А это Милена играет со светом. — обыденно произнесла Саша, с каждым словом снижая тон наполовину. — Она как-то меня и Рысю так в ванной заперла... Я вошла, а она свет снаружи погасила. — со знанием дела пояснила Саша. — Но это даже хорошо. — совсем тихо сделала заключение она.       Всматриваясь в глубине темноты в его глаза, находя их ещё более привлекательными, Саша понимает, насколько курьёзный и удачный одновременно высвободился момент. Мирясь с подкатывающими на огромной тележке страхами; мирясь с разлукой в целый год; с мукой, приучившей её спать без его шёпота и без его присутствия в её жизни — как это было в те редкие дни; мирясь с тем, что он действительно перед ней, вот он — живой, невероятно тёплый и доступный, она прижимается к нему крепко. Опираясь на грудь парня в толстовке, закрывая себя так от всех бед.       — Андрюш, прости меня. — начинает она.       Но ему — не за что. Вернее, есть за что, но она ещё об этом не знает. И для него, в этом смысле, сейчас тоже — самое удачное время.       — Сашка, ты чего, мне не за что тебя прощать.       — Нет, ты просто не знаешь, есть.       Отстраняя нежно девочку от себя — его девочку, — он заглядывает и тонет в пучине её карих глаз, в этом омуте, водовороте чувств, когда она хочет что-то сказать полуоткрытыми нежными губами, а вместо этого только красноречиво говорит ими: глазами.       — Андрюш, а что ты хотел сказать, пока свет не выключили?.. — напоминает она, для отвода поглаживая его спину и тем самым успокаивая скачущее сердце и нервы. Почему-то казалось, что сейчас вся жизнь меняется бесповоротно. И, возможно, даже не казалось... Правда менялась.       — А-а, ты про это... — вспоминает он, хитро улыбаясь, пока их накрывает собой и прячет от всех бед и недосказанностей темнота. — Я говорил, что дети — это прекрасно, и что я хочу от тебя детей.       Саша вначале не поняла, что он сказал, подумала: ослышалась. А потом резко подняла голову, склоненную на бочок и лежащую вновь у него на груди, и направила на того удивлённый и шокированный взгляд.       — Андрюш?.. — показала ярое удивление она. — Ну не так же сразу. — улыбнулась она, разряжая обстановку отводом от, как она думает, подобной шутки. Прикола.       Но он не шутил, хоть и было похоже.       — А чего тянуть? — шёпотом произнёс он. — Я же уже сказал, что друзьями мы не будем.       — Ты это серьёзно? Или шутишь?       — Шутить сейчас точно не время. — правильно подмечает он, беря в руку её запястье и притягивая к себе.       — Ты прав.       Ловя её обескураженность и невменяемость, созерцающие его в блаженстве, хоть и по-прежнему в присущем сей неожиданности недоверии, её широко распахнутые глаза, он сокращает ещё больше расстояние между ними, а, вернее, между их лицами.       Когда уста касаются уст, уста покрывают уста, а всё остальное становится не важно, когда Саше становится горько и, вместе с тем, очень сладко от упущенных возможностей, она впивается одной рукой в его родное плечо, а другой обвивает прикрытую наполовину капюшоном шею, делая её ещё более мягкой от своих прикосновений. Когда губы движутся в такт двум соединившимся сердцам влюблённых, и «это» чувство, просящееся всё это время вырваться наружу и подарить тепло, возводится взаимностью, — ничего не может быть ценнее. Сокровеннее.       Но свет, рано или поздно, включается.       Неугомонная девочка, слишком жаждущая посмотреть на целующихся Сашку и Сказочника, даже не учла, что при вновь озарившей яркой вспышке света они разбегутся, прерывая сладкое наслаждение друг другом.       — Ну что, помирились? — отворяя дверь, уже не через скромнёхонькую щель наблюдая над влюблёнными в сладострастном поцелуе (хоть Шабаров её и звал смотреть мультики на компьютере — но тут-то было явно интереснее, «шарит» девочка!), вбегает Милена, довольная собой, припрыгивая и звонко похлопывая в ладоши. — А как я вас помирить придумала? — настояла на комплименте в свою сторону она.       Саша и Андрей, ещё не разлепившись от объятий и не оправившись от сносящей страсти, едва владевшей ими, собирая с губ пальцами и язычками застенчивую влагу и пряча затуманенные, дикие, заворожённо смотрящие на мир глаза (вот какое ви́дение открывается влюблённым на Вселенную, когда они завладевают друг другом!), дружно посмотрели в сторону входа и окрестили девочку немой благодарностью. Про себя совместно отмечая, что она — и вправду лапочка.       — Да, а вы, я смотрю, время зря не теряете? — сделал вывод Шабаров, как всегда наблюдая незримой тенью. Андрей — пока Саша наклонилась к Миленчику — пригрозил ему солидным кулаком и сам же бесшумно рассмеялся, расплывшись в улыбке со своим тёзкой.       — Солнышко моё, а как ты узнала, что мы ссорились? — ласково и с неподдельным интересом решила выяснить Саша.       — А я сразу поняла, что со Сказочником что-то не так: не может сказочник ходить такой не весёлый.       — А-а-а-ххх, — все дружно засмеялись, с Андрей окрестил девочку радушной улыбкой.       — Ну-ка, кто у нас тут такая сообразительная и такая мелкая?! — завопил Нестеренко, хватая девчушку на руки и качая на себе, кружа по комнате.       — А-Андрюш, поставь, она же тяжёлая!.. — не скрывая улыбки, наблюдая за этой сценой и не спеша их разлучать, но и в то же время беспокоясь за здоровье Андрюши, попросила Сашка.       Сама, между прочим, забыла, как он её таскал, а уж с семилетним ребёнком-то справится и подавно.       — Ничего, натренируюсь — нашего буду носить!       Не унимался. Каштанова лишь с улыбкой покачала головой и, отводя её в сторону, оставаясь вне их развлечений, сама не заметила, как Андрюша уже справился с Миленой, поставив её на пол, освободился и подхватил на руки Каштанову.       — А так?! — заулыбался он, снимая с неё её ослепительный и задорный смех и жалобу «верни меня на место!» сквозь него.       На горизонте неожиданно (ну как неожиданно... час уже их здесь, нерадивых, дожидается) появляется Алексей Юрьевич, по-доброму глядя и даже не удивляясь развернувшейся сцене.       — Ой, добрый день! — сориентировалась Милена, протягивая гражданину руку для знакомства.       — Добрый день! Кто это у нас тут такая красавица? — сразу же «заиграл» с ней мастер.       — Это моя мама. — как истинная скромница, перевела комплимент в адрес Сашки малышка.       Вглядываясь в глубину помещения, где кружились, не замечая всего мира и своего покровителя, двое снесённых счастьем родственных душ, Алексей Юрьевич увидел сумасшедшее зрелище.       Каштанова буквально пропала в глазах Андрея, а тот, в свою очередь, не мог отвести от неё своих.       Завидев Алексея Юрьевича, они всё-таки опомнились, и Андрей отпустил Сашку, поставив её на землю. Но спустить с небес на землю её сегодня не удастся никому. Больно долго девочка своего счастья выжидала и дождалась. А всё благодаря «дочери».       — Доброе утро. — несколько «помято» и растерянно, но всё равно очень бодро и улыбчиво произнесла Саша, глядя в глаза наставнику.       — Доброе, Сашуль, доброе. А это у нас, я так понимаю, красавица Саша и Андрюша-красавец. — в ответ его встретили смущённые улыбки.       Не отчитывая никого за излишнюю халатность, а лишь переходя к сути, после он спросил:       — Я стесняюсь спросить, ребят: репетиция сегодня вообще будет или как? — хороший вопрос.       — Будет. — с точностью заявил Андрей, виновато качая головой.       — Будет... — довольно, улыбаясь до самых ушей, обнимая со спины своего Андрюшу, ответила Саня. — Что, пойдёмте?..       — Пойдёмте, раз предлагаете. — усмехнулся продюсер, разворачиваясь и неспешно идя к концертному залу.       Воспользовавшись крохотным моментом, когда все отвернулись (и только Миленка, как положено «шпиёнам», подглядывала, идя под руку с Шабаровым), Сашка потянулась и заявила Андрею на ушко, немножко смущаясь:       — Андрюш, мы ещё не договорили... Я тебе ещё не все сказала. — румянец проблеснул на щеках, а глаза озарились волнением и заблестели в уголках от новой тайны.       — Ничего, Каштанова, мы ещё договорим! — ласково потрепал её по загривку парень, отвечая чуть громче, чем положено.       — Молодожёны, мы вам не мешаем? — вмешался второй Андрюша. — Где больше двух, там слух нужно иметь очень чёткий!.. Чтобы разобрать. — усмехнулся он, получая очередной за день безмолвный укор от представителей NestrKash-мафии.       — Да, если у вас какие-то секреты, вы можете нам рассказать, мы никому не скажем! — поддержала голубоглазка.       — Ишь какие хитрые! — многозначительно посмотрела на девочку Саша, обращаясь при том ко всем.       — Да ладно, чего докопались до ребят? — вмешался Алексей Юрьевич. — У них, можно сказать, был трудный год. — хоть один понимающий человек на весь Дом русского зарубежья.       Зал встретил камерной обстановкой и настройкой аппаратуры, пока двое всё ещё ворковали.       — Да, можно сказать, сложные три! — поддержал Андрей Н., вмешиваясь в шутку Алексея Юрьевича, получая от Сашки лёгкий пинок в кроссовок, отчего беззаботно рассмеялся. — Ты чего, Каштанова? Я же не сказал, что сложные благодаря тебе. Может, я себя имел в виду. Хотя, вообще-то, да, это благодаря тебе. — второй пинок не заставил себя долго ждать.       — Эй, вы чего там ссоритесь? — завозмущалась красотка. — Так вы расскажете, о чём вы говорили? — настойчиво прыгала на месте девочка рядом со своим занятым местом в зрительном зале.       Парочка тем временем мирно стеснялась при входе, в дверном проёме строя глазки друг другу. Андрей убирал соринки с волос Саши, на самом деле просто желая как можно больше её касаться, тактильно проявляя свои трепетные чувства, а она заворожённо за ним следила, не «выныривая» из этого обустроенного мирка, из минуты, которая, чудилось, замерла навсегда.       Алексей Юрьевич командовал, ходя туда-сюда. Музыканты уже включались в работу, особо не вмешиваясь в дела амурные.       — Обязательно. — согласилась Александра, возвращаясь к любимому. — Но сначала я скажу кое-что своему драгоценному. — она опять чуть привстала (по-другому было никак, ох уж эта разница в росте... но в ней что-то было: этакая крохотная принцесса и этакий статный, мужественный Принц), раскрывая губы, чтобы прошептать парню на ушко.       — Ребят, я вас умоляю: аппаратура настроена, перерывы у вас ещё будут... Ничего не имею против, но давайте уже начинать. — раздался всемогущий глас Алексея Юрьевича.       Перечить не хотелось. Да и не было повода.       Перед ними теперь вся жизнь. ***       Во время исполнения песни «Shallow» (в оригинале — Lady Gaga, Bradley Cooper) Андрей «подлетает» к Саше и обвивает рукой её талию, погружая двоих в эту размеренную сказку, соприкасаясь глазами так глубинно, так влюблённо...       На окончание песни, под яркие и раззадоренные улыбки, Саша, ликуя, прижалась к Андрею и выдохнула тяжёлый воздух из лёгких, ещё сильнее улыбаясь.       — Ну что, подумала над моими словами? — сладко шепчет Андрей, не разрывая объятий.       — Если ты про детей — то я согласна. У нас будут двое, и мы будем их очень любить. Ещё больше, чем Миленку. — глупо и безрассудно пропадает в нём. Говорит такие вещи. То, над чем впервые серьёзно задумалась. Не боится. Шагает смело вперёд, в будущее.       Замирая, отстраняет её от себя, заворожённо наблюдая за её сменой эмоций и встречая её внезапное откровение, расплывается в улыбке, одурманенной их счастьем, и сопровождает умиротворённой благодарностью за прозвучавшие столь неожиданно, но трепетно слова.       — Что-то не так? — теряется Саша.       — Вообще-то я имел в виду моё предложение про «перестать быть друзьями», но твоё предложение прекрасно.       Вгоняет в краску одним предложением. Снова на её щеках — румянец, а в глазах — черти; берёт его руку в свою и немного, шагая назад, отдаляется, образуя между ними расстояние. Играя с ним. А он — не против. Но только не долго. Резко подтягивает к себе, продолжая:       — А, знаешь что, давай сегодня вечером же начнём работать! — озарённый счастьем, не дожидаясь слов о перерыве в репетиции (тут разве ещё есть какая-то репетиция?..), подхватил её и понёс по сцене: прямо так по ступенькам спускаясь и в зал вынося.       — Над чем работать? Скажите! Эй! — услышала Милена и завопила вдогонку, но ей — уже трижды — никто не ответил. Они кружились по залу недалеко от сцены, и снова были по-хорошему невменяемы. — Вот блин.       «Наверное, взрослые просто слишком странные иногда», — подумала она после этого. И была права.       Столько бегать от своей судьбы, пока она всегда рядом.       Голоса сливаются в песне, а Сашка на этот раз — самая счастливая. Андрей смотрит на неё не потерянным прошлым, а гармоничным, наступившим настоящим. Спустя столько лет.