Вечность пахнет грозой

За последние полгода Каэдэхара Кадзуха вынес больше боли, чем за предыдущие двадцать лет своей жизни. Боль от того, что на родине для него теперь не было места, боль от расставания со всем, что он любил, со всеми, кого он знал, боль потери и боль унижения понемногу растворялись, размывались за чередой летящих дней. Его самый близкий человек бросил самоубийственный вызов архонту, и все закончилось именно так, как должно было закончиться. За исключением того, что ему, невольному свидетелю, удалось спастись от гнева живого воплощения стихии электро, забрав с собой то, что по закону должно было принадлежать богине. К счастью, участники Сопротивления помогли ему сбежать с острова Наруками, помогли с убежищем, с едой и морой. От веселого и добродушного генерала Горо, с которым Кадзуха непременно подружился бы, будь у них чуть больше времени, он узнал, что совсем скоро в нейтральных водах остановится судно промышляющей контрабандой морской волчицы из Лиюэ. Он много говорил о честном и открытом нраве Бэйдоу, о том, что она не отличается благовоспитанностью, но всегда готова прийти на помощь тому, кто нуждается. Прекрасная возможность оставить родную Инадзуму в прошлом… Время лечило душевные раны, но телесные никак не заживали. Правая рука все еще была не в порядке, совсем не в порядке. С пальцев сползла кожа, отпали ногти. Два раза в день меняя повязки, Кадзуха радовался, что сухожилия остались целыми, а значит — рано или поздно обожженная кисть снова будет работать как раньше. Пронизанная элементальной энергией дендро мазь, которую он покупал в одной из аптек на окраине города, прикрыв накидкой с капюшоном приметные белокурые волосы с красной прядкой в челке, не давала сочащейся сукровицей оголившейся плоти гнить и постепенно затягивала ожог. Но боль, которая то становилась почти терпимой, то заставляла стонать и обливаться слезами, кусая рукав халата, она не снимала, и последние три ночи он очень плохо спал. Наконец, вчера Кадзуха снова совершил вылазку в город, на последние деньги вместе с новым флаконом мази взял большую бутыль саке и маленькую бутылочку крепкого настоя травы наку, смешал их, напился до беспамятства и уснул сладким сном. — Надо же, проспал почти сутки… — тихо произнес он, глядя на теплые золотистые лучи закатного солнца, падающие на земляной пол его убежища, небольшой рыбацкой хижины на побережье недалеко от пристани. Легкие пылинки плясали в золоте, и он на мгновение залюбовался их безмятежным танцем. Мир для него перевернулся с ног на голову, но все так же был пронизан красотой — неувядающей и мимолетной, хрупкой и незыблемой… Вчера Кадзуха точно так же любовался едва заметными золотистыми веснушками на загорелом лице одаренной дендро глазом бога травницы. Она была хороша собой: длинная иссиня-черная коса опускалась почти до колен, огромные тяжелые груди под цветастой тканью облегающего молодое красивое тело платья покачивались в такт каждому движению. Кадзухе всегда нравились высокие темноволосые женщины с большой грудью. Даже после того, как одна из них лишила жизни его лучшего друга. Он покрутил в руках стеклянный шарик в металлической оправе. После гибели хозяина он постепенно начал тускнеть, но все еще светился фиолетовым, а внутри мерцала эмблема элемента электро. Касаясь его гладкой поверхности, Кадзуха чувствовал, как пальцы покалывает все еще сохранившаяся внутри глаза бога элементальная энергия. Кадзуха никогда раньше не трогал чужие глаза бога, и то, что эта элементальная энергия, следы которой все еще сохранились в камне, время от времени пронизывала его тело легкими, мимолетными разрядами, было… странным. Почему тогда его пальцы не покалывала чужая энергия электро, когда он фехтовал с Томо, перевязывал раны, которыми его наградило очередное боевое задание, брал его за руку, когда они, пьяные, шли по улицам города, поддерживая друг друга и распевая непристойные песни его, Кадзухи, сочинения? И что бы он почувствовал, если бы именно ему довелось увидеть своими глазами буйство воплощенного элемента? Каково это — обуглиться снаружи и изнутри одновременно, пропустив сквозь себя этот гнев, осыпаться на землю кучей черного жирного пепла? Вспомнив острый запах грозы, смешавшийся с запахом горелой плоти и представив себе муки короткой, но страшной агонии, Кадзуха вздрогнул, по спине пробежал холодок. Чтобы отогнать внезапно накатившую дурноту, он вновь приложился к полой тыкве, стоящей в изголовье его постели. Алкоголь, смешанный с настоем травы наку, растормаживал фантазию и гнал прочь физическую и душевную боль. Девушка-травница была немного похожа на архонта Инадзумы, разве что выглядела значительно моложе, ее волосы были другого оттенка, ближе к синему, чем к фиолетовому, но они обе были одинаково привлекательными, и если бы сейчас кто-то из них был здесь… Кадзуха грустно ухмыльнулся: высокие темноволосые женщины с большой грудью вызывали у него все те же мысли и раньше, но в последнее время эти мысли все чаще не давали ему покоя. — Ебал я твою вечность, Райдэн... — пробормотал Кадзуха, ощутив, как внутри разгорается горький, бессильный гнев. На лбу выступил пот, все тело дрожало от напряжения, кровь стучала в висках. Бессмысленные и безумные прихоти архонта лишали людей свободы, лишали жизни, отнимали их мечты и стремления… Но его собственный бирюзовый глаз бога у него отнять не смогли. Не отняли стремление к прекрасному и жажду созидания, не отняли рождающиеся в голове мелодии и рифмы. Не отняли воображение — непозволительно яркое, непозволительно свободное и необузданное. Закрыв глаза, Кадзуха как наяву видит стоящую перед ним на четвереньках Райдэн, неведомой прихотью Селестии лишенную силы архонта: ее короткое шелковое платье разорвано, спущенные трусики обнажают упругие ягодицы, чулки врезались в мясистые бедра. Он не видит ее лица — только склоненную в покорной позе голову, роскошные пурпурные волосы спутаны, непослушные локоны выбились из длинной косы… — Ебал я твою вечность! — пробормотал Кадзуха совсем тихо, запустив руку в штаны. Пальцы здоровой руки, которые еще покалывало после прикосновения к потухшему глазу бога, стиснули начавший приподниматься от одной мысли об электро архонте член. Он наваливается на нее всей тяжестью своего тела, его руки с силой стискивают бедра Райдэн, пальцы впиваются в ее плоть, ее голова запрокидывается назад, из горла вырывается хриплый стон. Раздвигает податливые ягодицы и с силой вбивает член в ее плотно сжатый анус — упругая теснота на входе, скользкий жар внутри. Райдэн всхлипывает, извивается под ним, на ее спине и плечах выступают бисеринки пота, фиолетовая метка электро между лопаток загорается элементальной энергией. — И тебя саму ебал… — почти неслышно выдохнул он. Рука резко, ритмично задвигалась вверх-вниз. Ее внутренние мышцы плотно обхватывают ствол, и каждое движение бедер Кадзухи сопровождается новым всхлипом и вздохом. Колючие нити электрического тока покалывают ритмично шлепающиеся о ее сочащуюся горячую промежность яйца, и безграничное наслаждение растекается по всему телу, охватывая каждую клетку, каждый нерв и каждую извилину мозга. Ноздри щекочет острый запах собственного пота и смешивающийся с ним запах грозы: потрескивающий от высокого напряжения воздух становится обжигающе-свежим. Кадзуха чувствует, как электрические заряды пробегают по члену, поднимаясь до самого основания. То, что только что было его разумом, постепенно растворяется в пурпурном сиянии, и на его месте остается один только гнев, одна только ярость и ненависть, лихорадочно пульсирующая, текущая по его жилам и выплескивающаяся в теплую влажную утробу богини вместе с его спермой. — Ненавижу… Схватив архонта за воротник платья, он грубо поднимает ее, заставляя встать на колени, разворачивает лицом к себе. Морщась от отвращения — о, или, может быть, от предвкушения — Райдэн проводит языком по начинающему обретать прежнюю твердость члену. Пот катится по ее лбу и груди, она дрожит, лицо, покрытое густым румянцем, выражает страдание и упоение. Ее губы плотно обхватывают его, вбирая все вытекающее из члена. Запустив руки в ее густые шелковистые волосы, Кадзуха резко вгоняет в ее рот вновь набухший орган. Она что-то неразборчиво мычит, пока Кадзуха с механической неумолимостью руинного стража вдалбливает свой ствол в глубину ее горячего влажного горла. При каждом его движении она судорожно всхлипывает, но не пытается отстраниться, более того, сама подается вперед, стремясь принять его член как можно глубже. Да, понемногу ей начинает нравиться происходящее… Острый запах наэлектризованного воздуха становится сильнее: так пахнут стекающие по ее бедрам соки. Образ Райдэн, ее низкий звучный голос, ее строгое правильное лицо и ее безупречное тело не переставали преследовать Кадзуху в его непростительно жарких фантазиях. Он хотел бы вспоминать Томо с теплом и добротой, он хотел бы вспоминать покоренных его игрой на цитре девушек из борделей и благородных дам с нежностью и ностальгией, а вместо этого вспоминал женщину, которая отняла у него все. Видел ее во снах и представлял ее наяву. Кадзуха не дает архонту вдоволь насладиться новой любимой игрушкой, и, резко выдернув у нее изо рта готовый извергнуться член, заставляет ее закашляться. Мощный поток спермы выплескивается на побагровевшее лицо разгневанной, униженной и лишенной последних капель божественной горделивости Райдэн. На украшающую ее щеку маленькую мушку, на ее тяжелые, увенчанные крупными розовыми сосками с большими ареолами груди, напоминающие формой огромные фиалковые дыни, на ее роскошные пурпурные волосы, на заколку в виде веера, украшающую ее прическу — и она жмурится, трет глаза, мокрые от слез, залитые искрящимся бирюзовой энергией анемо семенем, отплевывается — а он смеется, глядя на нее сверху вниз, и в этом смехе столько презрения, столько издевки и наслаждения... Тяжело дыша, Кадзуха смахнул со лба проступивший пот. Расслабленность на грани бессилия мягко обволокла его тело, не давая шевельнуться, и лишь когда семя на животе начало подсыхать, неприятно стягивая кожу, он с трудом поднял руку, чтобы обтереться рукавом своего короткого халата. Вновь смочил пересохшее горло парой глотков саке. По мере того, как солнце опускалось к горизонту, оттенок его лучей становился теплее, переходя из желтого в оранжевый, а затем — в розовый. До прибытия «Алькора» осталось всего три недели, и Кадзуха не сомневался, что капитан охотно примет в команду молодого, здорового и сильного работягу. Вряд ли ему удастся когда-нибудь вновь полюбоваться аквамариново-аметистовыми горами и долинами Инадзумы — но зато он увидит красоту всего мира, от жарких южных островов до ледяных заполярных пустошей, его ждут лакомства, которых он никогда не пробовал, слова, которых он никогда не слышал, новые друзья и новые враги… Провожая уходящий день, Кадзуха думал о том, как он будет петь песни незнакомым звездам, засыпать в тени деревьев и слушать, как совершенно не по-инадзумски шелестит ветер в их кронах, посвящать стихи женщинам, чьего имени никогда не узнает. Но перестанут ли когда-нибудь пахнуть грозой его самые горькие воспоминания и самые сладкие грезы?..