Подлинная смерть

      Прошёл год с прохождения его фальшивой одиннадцатой, но настоящей двенадцатой двери. Наньжу или не вернулся, или не пошёл за ним. В разные дни Линь Цуши думает по-разному. В Обсидиане о нём никто так и не вспомнил. Коттедж перестал быть домом, а квартира стала буквально чужой, хотя она и своей то с самого начала не была в этой подлинной реальности.       Обсидиан теперь сам по себе. С новым начальником, новыми членами, со связями и обыденными для их необычной жизни делами. Линь Цуши это больше не волнует. Он сложил свои – не Жуань Наньжу, как всё это время помнилось и понималось – полномочия и сменил не только номер телефона и сам телефон, но также место жительства.       Кот прыгает к нему на колени, но и он, его любимый, замечательный Каштан, воспринимается больше не цельно. Раньше, бывало, другой Каштан из другой жизни, периодически оглядывался на дверные проёмы, ожидая прихода ещё одного человека, а теперь вся его любовь направлена только на Линь Цуши, своего единственного хозяина. Абсурдно, что всё это стало таким непривычным. Если бы Наньжу был здесь, он бы самодовольно усмехнулся: Линь Цуши признаёт в нём второго хозяина своего кота, сколько же времени потребовалось, чтобы занять столь высокую должность, повыше положения начальника будет!       Линь Цуши прождал полгода. Ходить за двери он больше не мог, денег на его счетах было едва ли не на жизнь вперёд, и жизнь эта обещала быть радостной и беззаботной, безболезненной даже, потому что рак ему точно больше не грозит и будто в награду он теперь стал ещё и особо везучим: ни разу случайно не упал, не ударился, не порезался. Интереса ради, в один из самых тоскливых дней, тех самых, когда мысли о Жуань Наньжу настолько неконтролируемо вертелись в голове, что ни заглушить, ни запить не получалось, попытался повеситься, да верёвка, как бы не завязывал, всё не держала, распадался узел.       «Если со мной что-то случится, я не стану настаивать, чтобы ты непременно продолжал жить», – сказал Жуань Наньжу тогда на пляже. Линь Цуши думал об этом, пока сматывал верёвку, чтобы убрать её в ящик. Он хочет жить, на самом деле, но пока что только существует в ожидании пришествия Наньжу в этот мир. Если честно, петля была шутки ради – дурное чувство юмора заразительно – скорее, чтобы ёкнуло что-то в груди, чтобы передумать, чтобы испугаться, чтобы вспомнить о данном самому себе обещании ждать сколько понадобиться. Но ёкнуло только от неожиданности и боли в спине.       В этой подлинной реальности у Линь Цуши было всё, и вместе с тем не доставало самого главного - Наньжу.       От него даже не осталось ничего. Никаких вещей, никаких сообщений, фото с отпуска на пляже были частично удалены из памяти телефона, сохранились только пейзажи. Не было даже одного – что уж говорить о совместных – фото Линь Цуши, сделанных руками Жуань Наньжу. Ведь если нет человека, не будет и фотографий им или с ним сделанных. Только чувства и остались. Чувства и подлинные воспоминания об иллюзорной жизни.       При потере близких обычно поддерживают родственники и друзья, если повезло их иметь, но Линь Цуши, несмотря на наличие и старшего брата, и любящей матери, и всех многочисленных друзей – всё это принадлежало Наньжу в мире двенадцатой двери, и от этого ещё хуже – за поддержкой обратиться не к кому. О ком он скорбит? Жуань Наньжу не существует. Не существовало. Не будет существовать. Он не мог пойти даже к психологу, психиатру, к мозгоправу, да к кому угодно. Не хотелось оказаться в больнице для душевнобольных с диагнозом шизофрения в лучшем случае. Он не может поговорить об этом ни с кем, кроме себя самого. Не сосчитать исписанных им тетрадей и блокнотов, глухих ударов по стене и разбитых зеркал.       Сначала он записался на курсы рисования. Жуань Наньжу ещё чёткий в его мыслях, но вдруг однажды он совсем размоется, расплывётся перед глазами. Неплохая альтернатива проектированию, которым он некогда занимался в иллюзорном мире – в этом у него и образования архитектурного нет. Тяжело осознавать себя настоящим, привыкнув к образу из другой реальности. А ещё тяжело понимать, что тебе только двадцать четыре, когда дожил до тридцати с небольшим. Он, оказывается, со старшей школы ходил по дверям, совмещал это с успешной учёбой по всем предметам, блестяще сданными экзаменами и отменной репутацией в университете. Что может быть сложного в возвращении к прежней своей – да как же так – одарённости, как не превзойти всех в искусстве рисования, имея опыт в семь фальшивых лет занятий творчеством? Рука набита, гениальность – не иначе – на месте.       Не получилось. Всё было не то. Всё было не так. Он не получался карандашами, он не получался красками, он не получался углем, не получался смешением техник. Насмешливо с прищуром улыбался, приходя во снах, целовал и растворялся с рассветом. Его любимый и жестокий Наньжу.       Реальность и вправду оказалась подлинно смертельной. Смертельно одинокой, смертельно пустой, смертельно удушливой. Подлинная смерть - это жизнь без Жуань Наньжу. Но и фальшивая жизнь без него была не лучше. Линь Цуши вспоминает преподавателя из университета с совсем другой улыбкой, с другим взглядом и наверняка с другими привычками, очевидно с другой жизнью. Каким бы точным ни было сходство внешнее – душа не будет той же.       Каштан мурлычет, с любопытством поглядывает в окно, сидя на его коленях. Крыша соседнего дома блестит в свете фонарей. Линь Цуши переехал в этот город в надежде если и не вдохнуть полной грудью жизнь, которую ему предстоит доживать, то как в дешёвых банальных романах: в последнее мгновение до того, как захлопнуть дверцу машины и выехать со двора, услышать тот самый голос и остаться. Чуда не случилось, звонка от Е Няо с чудесным известием о возвращении Жуань Наньжу тоже не было. Телефон полетел на асфальт.       Помимо веры в мнимое, абстрактное, невозможное чудо последнего мгновения, было то, что действительно мешало здесь жить или же, вернее, успешно эту деятельность имитировать. Связи. Линь Цуши стал вспоминать свою настоящую жизнь и на удивление обнаружил себя живущим в городе призраков его далёкого настоящего. Мало приятного в том, чтобы вспоминать своих друзей и просто знакомых, а потом понимать, что половина из них мертва, а другая воспринимается чуждо и неоднозначно, как через стекло, без возможности ощутить всё по-настоящему.       Этот город в разы меньше того мегаполиса, в котором он жил, хотя ничем и не отличается. Здесь так же многолюдно, так же суетливо. Выбрав квартиру в центре, Линь Цуши хотел стать ближе к жизни обычной, повседневной, в которой люди ходят учиться, на работу, на свидания. Он думал, как будет гулять по вечерам, запишется в зал, и приобщится к настоящей суете.       А потом Наньжу стал реже сниться. Может быть, в этом был смысл. Может быть, Наньчужу хотел, чтобы он его отпустил. Может быть, он желал бы ему лучшей жизни. Всё может быть, но Линь Цуши сам не готов его отпускать. И пока память о Жуань Наньжу и лицо его не стёрлись окончательно, Линь Цуши начал писать. Больше не просто поток сознания и чувств, а книги, чтобы его любовь жила хотя бы вот так, как персонаж невероятной истории, как харизматичный, таинственный, неоднозначный герой страшной сказки с сомнительным, ещё недописанным финалом.       Он назвал это "Калейдоскопом смерти". Скрыл своё настоящее имя, поменял имена всех, кого упоминал, по-другому обыграл развитие некоторых событий. Цикл стал очень популярен как среди тех, кто ничего не знает о мирах за дверью, так и особенно среди тех, кто знает. Кажется, последних эта история вдохновляет. Удивительно получать отзывы о том, что она даёт надежду. На форуме о дверях создано отдельное обсуждение его романа, и все твердят о том, как хотят быть похожи на главных героев, а ещё шутят об этом цикле как о причине жить – пройди дверь, чтобы узнать продолжение! Линь Цуши мягко улыбается, читая это. Его эгоистичное желание оживить Наньжу хотя бы на страницах книги превратилось в вдохновение для других людей.       Каштан утыкается мордой в ногу, выпрашивает ласку. Линь Цуши подхватывает и усаживает сползшего с колен кота обратно, переворачивая, с готовностью проводит рукой по мохнатому пузу, утыкается носом в мех. Сквозь пальцы перетекает мягкая гладкая шёрстка, Каштан не сопротивляется, довольно нежится. Линь Цуши с полуулыбкой вспоминает, как на втором этаже коттеджа в иллюзорном мире так же сидел, утыкаясь носом в своего питомца, пока тот возлежал на коленях Наньжу, и как двусмысленно выглядело это со стороны. Смешное было фото, Чэн Цзянли успел заснять, а потом тайком ему показал и под строгим взором удалил, бурча себе под нос.       Линь Цуши вслушивается в урчание Каштана, в тишину вне этого звука и думает, как будет заканчивать главу, открыто или более конкретно, чтобы дать и себе, и читателям передышку от насыщенных событий. Тяжело не увлечься описаниями и нагнетанием атмосферы, когда ты не выдумываешь, а воспроизводишь. Вот это была бы у них пара сейчас: королева драмы в спектакле одного актёра Наньжу и пессимистичный, жизнеутверждающий писатель страшилок Линь Цуши.       Большая стрелка плавно приближается к двенадцати, он думает о том, что могло бы быть, если бы только… раздаётся телефонный звонок. Номер скрыт.       Каштан перестаёт мурчать, спрыгивает с колен и уходит в сторону прихожей, садится на тумбочку у входной двери. Трель телефона в глухой, без урчания кота, тишине становится как будто только громче и не прекращается.       Линь Цуши берёт его в руку.       Он не любит отвечать на звонки с незнакомых номеров. По ту сторону всегда не тот человек.       Секундная стрелка заканчивает круг. Большая стрелка встречается с маленькой на двенадцати.       Он отвечает.       Иллюзорная жизнь и подлинная смерть.       «Наньжу».       Часы возобновляют ход.