***
Жопой об косяк — причём буквально и довольно больно. На вечеринке он напивается за здоровье Оксанки в такую зюзю, что по дороге на кухню не вписывается в поворот и проезжается задницей по косяку, взвизгнув от боли, но уже в следующий миг он слышит громкий мелодичный смех, заглушаемый шумом ночного города, льющегося из открытого окна, и смущённо пыхтит, но вдруг чувствует альфу — даже раньше, чем видит. От нежного сливочного запаха ирисок во рту собирается слюна, и Арсений чувствует, как пылает его лицо, а жар и не думает останавливаться, распространяясь дальше, по плечам и груди прямиком к паху. Сука. Незнакомый альфа, впоследствии оказавшийся Антоном, чуть менее пьян, чем сам Арсений, лениво курит, ёжась на мартовском холоде в одном худи, и его кудрявые волосы смешно торчат из-под капюшона. Арс подходит чуть ближе, хоть пол и шатается под ногами, но он старательно делает вид, будто вышагивает по подиуму. Альфа усмехается, молча предлагает сигарету, но Попов лишь качает головой — не хочет, чтобы дизайнерская рубашка провоняла насквозь. — Сегодня же день солидарности омег? — неожиданно спрашивает Антон, и Арсений теряется, но запоздало вспоминает, что день рождения подруги восьмого марта. — Я конечно альфа, но не против быть солидарным с тобой в постели. Этот подкат звучит так глупо и одновременно находчиво, что Арсений несдержанно ржёт в голос, сложившись пополам, и неловко утирает выступившие слёзы, пока Шастун тушит сигарету, ожидая ответа. Арс хочет немного поюлить, не сдаваться так просто, но вот они сталкиваются взглядами, а в следующий миг омегу уже сажают на стол и горячо целуют в шею, а на его губах замирает задушенный стон. — Давай... давай... не здесь... — еле выдавливает из себя Арсений, совершенно сбитый с толку внезапно накрывшим его желанием, но остатки здравого смысла подсказывают, что лучше не трахаться на кухонном столе в разгар всеобщего веселья. Антон лишь кивает, нехотя выпуская его из объятий, тяжело сглатывает, и мутный взгляд Арсения задерживается на шее альфы. — Поехали ко мне... Арса, как пушинку, подхватывают на руки, и больше он не чувствует пола под ногами следующие несколько минут, пока его несут до прихожей — по ощущениям, у омеги за спиной выросли крылья, и ему мучительно не хочется вновь спускаться с небес на землю. В руках этого альфы так хорошо, а его запах возвращает в беззаботное детство, даря тем самым чувство защищённости, которого Арсений был лишён по вине собственного отца. Не отпускай меня никогда. Они неловко одеваются, опираясь друг на друга, коротко прощаются с Оксаной, которая лишь понимающе качает головой, но обнимает их напоследок и выпроваживает навстречу приключениям. Остаток ночи Арс помнит плохо, только урывками — дорогое такси, пьяные жадные поцелуи и взращивающая бабочек в сердце нежность, с которой Антон его растягивает, прежде чем взять. Арсений тогда только и может, что беспомощно ловить губами воздух и стонать в голос, не зная, как ещё выразить своё желание. Утро он помнит гораздо лучше — спокойное и ленивое. Арсений сонно выглядывает из одеяльного кокона в поисках Антона, который куда-то испарился вдруг, но вот же он, курит совершенно голым у открытого окна, и омега оглаживает его тело уже более трезвым взглядом: и широкие плечи, и поджарую фигуру, и длинные ноги. Альфа это замечает, конечно, тепло улыбается ему и, потушив сигарету, возвращается в кровать, чтобы пристроиться сзади. Антон совсем холодный, и разомлевший от тепла омега едва не визжит, когда его касаются ледяные узловатые пальцы, ещё и запах ирисок забит прогорклым табаком, но всё это отходит на второй план, стоит Антону нежно куснуть его за плечо, пальцами мягко надавливая на вход. — Ты такой... красивый, — хрипло шепчет Арсений, с трудом хлопая ресницами, совсем растаявший из-за очередной порции ласки. Антон же тихо смеётся ему в шею, щекоча её дыханием, и приподнимает его ногу, чтобы наконец толкнуться членом внутрь. Омега тяжело дышит, рукой пытаясь нашарить немного колючее лицо Антона, и подаётся к нему губами, изогнувшись. — Не... оста... останавливайся... Член громко хлюпает в нём из-за обилия смазки, и Арс краснеет, бёдрами подаваясь назад, желая насадиться глубже, а Шастун, видимо, только рад потворствовать его желаниям, вбиваясь жёстче. Ближе к пику альфа полностью накрывает его своим телом, прижав к постели, и прокусывает холку, обильно кончая. Арсений дрожа изливается следом, тихонько всхлипывая от переизбытка эмоций, и почти сразу вырубается, чувствуя ласковые поцелуи на спине. Когда он просыпается вновь, уже полдень, а альфа, с которым ему было так хорошо, давно ушёл, не оставив ни имени, ни номера — и, видимо, заодно выкинув презервативы, потому что Арс их впоследствии так и не нашёл. Тогда его это не насторожило, он лишь грустно вздохнул, решив не искать этого альфу, не выпытывать ничего у Оксаны, а та и сама не заводила об этом разговор, будто забыла, что Арсений вообще уходил с кем-то в тот вечер. Эта волшебная ночь должна была остаться сладким сном, невесомым маревом — метка через пару недель сошла вместе с тем, как ирисковый запах окончательно выветрился из его квартиры, будто ничего и не было.***
И лучше бы, блять, действительно ничего не было. Примерно час Арсений пялится в пустой диалог с Антоном в директе инстаграма, прокручивая в голове все возможные реплики, взвешивая все «за» и «против», и за этот час, показавшийся ему вечностью, успевает пройти все стадии горя от отрицания («Да он мне не нужен, я его даже не знаю») до принятия («Так будет правильно, он имеет право знать»). Только начать разговор всё равно не получается — снедаемый тревогой, Арсений вновь заваривает чай, открывает окно, в раздражении сбрасывает плед и вновь кутается, замёрзнув. В итоге он касается ладонью своего пока плоского живота, осторожно гладит его, не понимая, что надеется почувствовать, и делает глубокий вдох. «Привет, Антон. Я друг Оксаны, Арсений, мы переспали после её дня рождения, помнишь? Я знаю, что ты вряд ли горишь желанием общаться, раз молча ушёл утром, но нам необходимо поговорить». Назад дороги нет. Арсений, выдохнув, садится за стол, чтобы допить чай и пойти наконец спать, но тут его телефон вдруг вибрирует, и омега стыдливо поджимает губы — неужели разбудил? Не хватает только быть посланным на хуй ещё до того, как они всё обсудят. Арсений не представляет, что будет делать, если Антон настоит на аборте. «Привет, конечно, помню. О чём ты хочешь поговорить?» Не послали — уже хорошо. Арс чуть приободряется, не замечая, как на лицо наползает улыбка. «Давай лучше встретимся где-нибудь, сможешь завтра?» «Хорошо, заеду к тебе в обед», — отвечает Антон почти сразу и тут же добавляет: «Спокойной ночи». Арсений на автомате отвечает тем же и не мигая пялится в свою чашку с чаем, наблюдая за плавающими чаинками — жаль, что по ним не прочтёшь судьбу, как в «Гарри Поттере». Ожидаемое облегчение же не наступает, заменившись только большим напряжением в ожидании встречи. Хочется снова разбудить Оксану, попросить рассказать об Антоне, но тогда ему точно от неё прилетит за всё хорошее. Он очень устал, но не может себя заставить вернуться в постель и продолжает наворачивать круги по кухне, проверяет холодильник, прикидывая, что можно приготовить перед приходом Шастуна — или лучше забить на тот случай, если альфа окажется мудаком? Помогите Арсению разобраться со своими эмоциями, пока его окончательно не унесло. — Чёртовы гормоны, чёртова беременность, чёртов... — Арс запинается, вновь вспомнив Антона, его внимательные руки, горячие губы, горящие нежностью глаза — и ему хочется заскулить от тоски и желания, прижаться к тёплой груди. Он, конечно, знал, что у беременных омег часто сносит крышу, но надеялся, что его не накроет так быстро. — И за что мне всё это?.. Засыпает Арсений на диване в гостиной под бубнёж телевизора, обняв своего любимого плюшевого лисёнка, подаренного сестрой, правда просыпается уже через пару часов, озябший и злой. Можно было бы вернуться в смятую постель и спокойно доспать до прихода альфы, но у него совершенно нет сил, и потому лёгкая дремота на неудобном диване в ужасной позе кажется лучшим выходом, пусть и не самым рациональным. Поэтому он просыпает всё на свете и, когда раздаётся долгожданный звонок в дверь, плетётся открывать, напоминая при этом разбуженный призрак дома на холме. Ещё и тошнота подступает к горлу всё сильнее при любом неосторожном движении — лучше не придумаешь. На пороге ожидаемо стоит Антон — с лучезарной улыбкой и спокойными зелёными глазами, всё теми же, что привлекли внимание Арсения при первой встрече. Он хоть и был пьян, но не настолько, чтобы всё забыть. Альфа смущённо мнётся на пороге, не решаясь войти, и Арс отступает на пару шагов в глубь квартиры, пытаясь унять дрожь в руках. Приглушённый парфюмом ирисковый запах щекочет обоняние, вызывая в памяти отрывки той ночи, и омежье нутро плывёт, уже готовое сдаться. И тут Арсений замечает протянутый ему маленький букетик из пёстрых неизвестных ему цветов. — Я не вовремя? — уточняет Антон, заметив растерянный взгляд омеги, и тихо прикрывает за собой дверь. — Или у тебя аллергия на пыльцу? Господи, я совсем не подумал... — Нет-нет, — спешит успокоить его Арсений, забирает цветы и чуть улыбается, — всё хорошо, я просто немного... не выспался... Между ними повисает неловкая пауза, но оба продолжают молчать, не зная, чем заполнить тишину. Антон принимается раздеваться, отряхивает куртку, прежде чем повесить на крючок, и за пятки стягивает кроссовки. Арсений тупит, не спеша уходить в кухню, и альфа едва в него не врезается — они лишь смущённо смеются, отступая друг от друга. Ведут себя как подростки на первом свидании, иначе и не скажешь. — Так о чём ты хотел поговорить? — спрашивает Антон дружелюбно, без нотки раздражения, что какой-то омега вытащил его в выходной на разборки. У Арсения же мурашки бегут по спине от этого низкого бархатного голоса, и все мысли начисто вылетают из головы, оставив только отчаянное детское «хочу» — причём всего и сразу: и жёсткого секса, и нежных объятий, и просто альфу рядом, понимание, что Арс не один на один со своей проблемой. — Арсений?.. — А... да, да, я... — бормочет омега, заламывая пальцы от волнения, и отворачивается к холодильнику, чтобы выиграть немного времени и остудить горящее лицо. — Ты будешь обедать? Он не видит выражения лица Антона, но по растерянному молчанию понимает, что вряд ли тот приходил на трапезу. — Я поел дома, спасибо, — вежливо отвечает Шастун, вынуждая Арсения вылезти из своего укрытия и всё же столкнуться с неизбежным. — Что случилось-то? — Почему ты ушёл тогда? — выпаливает Арс наболевший у него вопрос, ведь какой смысл вешать на альфу новость о беременности, если изначально тот не нашёл в Арсении ничего такого — ничего такого, чтобы остаться на завтрак и нормально познакомиться. — Даже записки не оставил. — Не хотел тебя стеснять, — пожимает плечами Антон. — Ты так наклюкался на вечеринке, что я был уверен, ты даже не вспомнишь меня. — Пришлось вспомнить, — бурчит Арсений недовольно, не желая выдавать то, что их первый секс он действительно не запомнил — но утро было потрясающим, таким, после которого хочется свидания и сопливой романтики, а не пустой квартиры и остывшей постели. Антон даже не пытался его найти, и если бы не «приятная неожиданность» в виде положительных тестов, они бы так и остались воспоминаниями друг друга, скорее всего. — Почему? — спрашивает Антон с искренним участием, сведя брови на переносице. — Если ты обиделся на мой уход, то прости. Ты мне очень понравился тогда, но я сунул голову в песок, как дурак, и теперь... Мы могли бы сходить на свидание, если ты хочешь, готов искупить свою вину. Арс, уже собиравшийся с духом, чтобы показать ему тесты, вдруг замирает, услышав предложение альфы. Он хочет встречаться, что-то попробовать... Не проще ли Арсению тогда помолчать до поры до времени и рассказать о беременности позже, будто она наступила уже в отношениях, чтобы не дать Антону возможности отвертеться — обман вряд ли вскроется, и все только выиграют от этого. — Хорошо, давай сходим на свидание, — выдыхает Арсений и ловит широкую улыбку Антона, внутренне успокаиваясь и уже продумывая коварный план, как затащит альфу в койку после этого свидания всеми правдами и неправдами. Иначе ему пизда.***
Получилось без «иначе». Ему пизда. Но об этом позже. Они договариваются встретиться через неделю, посидеть в ресторане и познакомиться поближе, что Арсения более чем устраивает, ведь ему главное напроситься в гости, а там уже дело техники — вряд ли Антон перед ним устоит, особенно если омега дополнительно покрасуется в кружевном белье, устроив импровизированный стриптиз. И все эти дни Арсений проводит, как на иголках, только и успевая после работы заскочить то в салон, чтобы проэпилировать жопу, то на шоппинг — потому что, как оказывается, сочетающихся чулок и стрингов у него нет, а это упущение невиданного масштаба. Сам вечер начинается более чем замечательно — поездка в дорогом такси, оплаченная Антоном, не самый плохой ресторан и альфа, встречающий его своей неизменной улыбкой и комплиментами. Арсений плавится под горящим взглядом зелёных глаз и в красках представляет, как на нём рвут бельё и жёстко берут — ещё бы стринги не натирали, но это уже утопия. — Так почему ты всё-таки мне написал? — спрашивает Антон, когда им уже приносят счёт. — Неужели из-за обиды? — Я... — Арсений мнётся, понимая, что правду в любом случае сказать нельзя — тогда все его усилия пойдут насмарку, но и над правдоподобной ложью он так и не подумал, а этому сложному мыслительному процессу лучше было бы происходить дома. — Да просто фотки смотрел с вечеринки, решил написать. — Надеюсь, не пожалел, — тепло усмехается Антон, оставив несколько купюр официанту на чай, и поднимается из-за стола. Арс же смотрит на него снизу вверх и думает: пожалел. Но лишь о том, что отпустил тогда. — Поедем к тебе? — вместо ответа спрашивает Арсений, напустив кокетства — и длинными ресницами хлопает, и улыбается сладко, ну точно куколка. Антон лишь пожимает плечами и подаёт ему руку, помогая подняться. — Можем и ко мне. На улице оказывается пасмурно и довольно холодно, погода снова испортилась, и омега застёгивает кардиган, который набросил перед выходом только для красоты — тонкая вискоза совершенно не греет. Антон, заметив, как Арсений нахохлился, отдаёт ему свой шерстяной пиджак, и Попов смущённо улыбается, утонув в тёплой ткани. Пока Антон курит, они ждут такси, и Арсений тревожно поглядывает на затянутое тучами небо — лишь бы снова не пошёл снег, как пару недель назад, в конце марта. — Не замёрз? — интересуется Шастун, докурив. — Таксист задерживается. Пробки. Арсений только кивает и незаметно приближается к альфе, прижимается к его боку, и Антон понятливо обнимает его одной рукой — так они и стоят, пока мимо проносятся машины, а город приветливо сияет сотнями огней. Кажется, будто они в этом мире совершенно одни, пусть и окружённые гомоном и шумом. Арсению отчего-то вспоминается старая песня о долгом эхо и вечной нежности, и он мурлычет мотив себе под нос. «Я знаю, с тобой не расстанемся мы, мы звёздная память друг друга». В подъехавшую машину они садятся молча, уютно устраиваются на заднем сидении, и Арсений кладёт голову Антону на плечо под бодрый мотив попсы из чартов. Шастун в какой-то момент переплетает их пальцы, и не остаётся сомнений, что остаток ночи они проведут так же потрясающе. Арсу думается, что, может, зря он решил утаить своё положение — вряд ли Антон бросил бы его на произвол судьбы, но сейчас поздно об этом размышлять. Только вот, стоит им остановиться по нужному адресу, Антон коротко прощается с водителем, выпрыгивает из машины и на попытку Арсения покинуть салон следом удивлённо спрашивает: — Ты куда? — Как куда? — смеётся Арсений, за лёгкостью пытаясь скрыть свою нервозность. Какого хрена Шастун творит? — К тебе, продолжить наш вечер, разве нет? — Нет, я заказал такси в две точки, ты едешь домой, — отвечает Антон уже куда холоднее, без тени прежней любезности. Арсений глупо хлопает глазами, приоткрыв рот, не ожидавший подобного поворота, и всё же выбирается из машины, ничего не понимая. — Я никуда не поеду! — решительно заявляет он, прямо глядя Антону в глаза. — Что с тобой такое? Антон вздыхает, нервно облизывает губы и продолжает игнорировать растерянный вид омеги, по-прежнему ждущего объяснений. — Я знаю, почему ты мне написал, — говорит альфа наконец, и его голос звучит одновременно печально и сурово. Арсений чувствует, как сердце испуганно заходится в груди: неужели Шастун догадался? Или сделал неправильные выводы? — Забыл, что Оксана моя подруга? Я спросил её о тебе, и она поделилась со мной таким охуенным фактом, что ты недавно залетел и сам не знаешь, от кого. Решил развести меня на секс и выставить потом счастливым папашей, да? — Нет, Антон, всё не... — пытается отнекиваться Арсений, но чего он пиздит — всё так. Загвоздка только в том, что Антон и есть счастливый папаша, только узнать об этом должен был иначе. — Ты и есть отец, я просто испугался, решил подстраховаться... — Подстраховаться от чего? — рыкнул альфа, перебив его. — От того, что я тебе не поверю? Ну, могу только поздравить: я тебе не верю. Ищи другого лоха, который на это поведётся, и не приближайся ко мне больше, — цедит он практически в дрожащие губы омеги, склонившись к нему, а Арсений чувствует, как в глазах собираются слёзы — как же так? — Тогда зачем было это свидание? — спрашивает Арс, стараясь выровнять дыхание — плакать при альфе он себе не позволит. Антон лишь усмехается, и в полумраке двора его глаза дьявольски мерцают. — Хотел, чтобы ты почувствовал, каково это. Такси я оплатил, можешь ехать домой, не задерживай человека. Но Арсений упрямо остаётся на месте, сжимая кулаки до впившихся в кожу ногтей — это несправедливо. Он ведь хотел как лучше, откуда ему было знать, что Оксана всему свету растрещит о его беременности? — Это и правда твой ребёнок, — предпринимает Арс последнюю отчаянную попытку, чувствуя, как надламывается, и пара слезинок бежит по щекам, оставляя омегу лишь с мерзким ощущением собственной беспомощности и никчёмности. Такой он жалкий, конечно. — Я клянусь, ты был единственным моим альфой за последнее время, это мог быть только ты. — Сколько мне ещё ждать? — нетерпеливо окликает их высунувшийся из окна машины водитель, заставив Арсения вздрогнуть. — Вы езжайте, — отвечает ему омега, быстро вытерев лицо и шмыгнув носом, а такси тут же срывается с места и быстро скрывается за углом дома. — Я вызову себе новое, — бормочет Арсений и выпутывается из антоновского пиджака, с неохотой возвращая его хозяину. — Почему ты сразу не сказал правду? — интересуется Антон уже спокойнее, но всё ещё с прохладцей, от которой Арсу только больнее после всего произошедшего вечером. — Говорю же, испугался! — огрызается Попов, продолжая тереть саднящие глаза. — Думал, ты не поверишь или вовсе откажешься от ребёнка, хотел разыграть так, будто забеременел уже в отношениях, а не на какой-то вечеринке по пьяни. Прости, я не знал, что мне делать... Неожиданно Антон привлекает его в объятия, целует в макушку и позволяет прижиматься к себе близко-близко, чем замёрзший омега охотно пользуется, холодным хлюпающим носом прижавшись к горячей шее альфы. Мягкий ирисковый запах окутывает его, успокаивая, и Арсений расслабленно выдыхает. — Хорошо, — выдыхает Шастун еле слышно, успокоившись, — если так, то хорошо, я буду... буду платить алименты и участвовать в воспитании. Пиздец киндер-сюрприз, конечно, но перевешивать ответственность я не буду. — Спасибо, — шепчет Арсений искренне, наконец уняв грызущую его тревогу, и снова чувствует поцелуй в волосах. — Ты весь дрожишь, — говорит альфа, вновь набрасывая на плечи Арса пиджак. — Пойдём домой. Арсений лишь кивает, всхлипнув; за Антоном он, кажется, готов пойти куда угодно.***
И по прошествии времени это не изменилось. Арсений не спеша делает салат на кухне ранним летним вечером, укутанный в антоновский свитер, пока сам альфа курит в приоткрытое окно, стараясь не дымить в его сторону. Они не сговариваясь сошлись на домашнем цезаре и жареных пельменях, пока ехали к Антону домой после первого узи, и Арс до сих пор не может унять это радостное воодушевление — в каждом его движении виднеется его необъятное счастье. Сегодня им дали послушать сердцебиение их малыша — заодно показали его, совсем кроху, и дали фотографию, которая пока лежит у Антона в бумажнике, но они уже присматривают фотоальбом, чтобы с неё начать хранить воспоминания. Они пока не обсуждают, где и сколько ребёнок будет жить, в какой мере они будут помогать друг другу; для этого ещё будет время, а пока им бы уложить в голове, что кроха — не что-то эфемерное, а вполне настоящий, живой, растущий не по дням, а по часам, пусть его пока и не особо заметно. Арсений, думается, до сих пор не до конца это принял и осознал; Антону в этом плане проще — его тело и восприятие не будут меняться и здоровью в теории ничего не грозит. Арсений боится — самую малость, но боится, и, только смотря на Антона, он обретает зачаток уверенности, что всё будет хорошо. С таким заботливым и внимательным альфой иначе быть не может. — Арс, — зовёт его Шаст, докурив, и отворачивается от окна, — отправишь мне, что тебе врач рекомендовал пить, я привезу, ладно? — Спасибо, — кивает омега, заканчивая с салатом. Как раз пельмени доходят до готовности в соусе, и можно нормально поесть впервые за день — с этими анализами и приёмами у врача, не говоря уже о токсикозе, можно забыть о спокойной жизни. Они ужинают у телевизора, и Антон смиренно позволяет Арсению перекинуть через него ноги, усесться поудобнее и жевать прямо под ухом — только бы не жаловался, как ему неудобно и всё раздражает. Арс бы посочувствовал, но он и сам себя успешно бесит, поэтому только тихо радуется, что альфа с ним терпелив и мягок. — Антон?.. — неловко отвлекает его Арсений от пяляния в экран и, получив вопросительное «угу», уже смелее продолжает. — А ты не... боишься? Стоит ему озвучить мысль вслух, как он тут же понимает, как это глупо и неуместно сейчас, возможно, но ему хочется поделиться своими сомнениями и быть услышанным. — Чего? — обращает на него внимание Шаст, отставив опустевшую тарелку в остатках соуса на журнальный столик. Арсений заламывает пальцы, и Антон, заметив это, цепляет одну его руку, сплетая их пальцы, чтобы немного его успокоить. — Не знаю... всего? — пожимает плечами Попов. — Мы скоро станем родителями, уже через полгода будем держать нашего ребёнка на руках... — Я переживаю, да, — признаётся Антон без ужимок, — чтобы кроха был здоровым, роды прошли хорошо и мы потом вырастили его счастливым, но не боюсь. Мы есть у него и друг у друга, верно? — Верно, — улыбается Арсений, но немного печально, потому что Антон, кажется, даже не рассматривает вариант, при котором они — полноценная семья, без условностей и делёжки собственного ребёнка. — Так ты хотел семью? — Я не знаю, как её можно не хотеть, — тихо смеётся Шаст, продолжая поглаживать руку омеги. — Так ведь заведено, что нам нужна любовь, а дети уже само собой разумеющееся. Мои родители болезненно развелись, и я тогда подумал, что не хочу доводить себя до такого в будущем. Выбирать с умом там, не знаю, не бросаться на первого встречного. — Как ты бросился на меня? — подначивает его Арсений, и Антон вспыхивает от смущения, тут же отворачиваясь. — Хочешь сказать, что лучше бы я тогда не подкатил? — уточняет, немного нахохлившись, будто защищаясь. Арс лишь качает головой. — Я не знаю, как было бы лучше. Рожать после случайного пьяного секса, конечно, не входило в мои планы, но... «...но это ведь твой ребёнок, Антон». — А что входило? — спрашивает Шаст, неожиданно сменив тему, и Арсений ему благодарен, но не может не подколоть: — А ты у нас чемпион скачек с темы на тему, я смотрю? — Антон на это только фыркает. — А входило на самом деле много что: для журналов посниматься, попробовать себя в кино и побывать где-то, кроме Испании, наверное. — А с ребёнком это сделать нельзя? — Антон приподнимает бровь, усевшись поудобнее и отпустив руку Арсения, чтобы беспрепятственно гладить его ноги. — Можно, конечно, — вздыхает омега, — но это уже другое. Ты папа — ты не можешь всё бросить и уехать в любой момент, не можешь хвататься за проекты и пропадать на работе сутками. От тебя зависит твоя частичка — как минимум на восемнадцать лет, и ничего ты с этим не сделаешь. Этого я и боюсь — отсутствия свободы выбора, когда чужие интересы вынужден ставить выше своих. Альфам в этом плане проще, чем омегам. — Возможно, но я бы поспорил, — парирует Шаст без доли пренебрежения к его переживаниям. — Я не хочу быть воскресным отцом, который только платит алименты и покупает подарки по праздникам. Я хочу стать для нашего ребёнка тем, кем не был для меня мой собственный отец. — Ты им станешь, — кивает Арсений, чуть расслабляясь, — обязательно станешь. Антон смущённо улыбается ему, но уже в следующий миг вновь переводит тему — спрашивает об Испании, о фильмах, в которых Арс хотел бы играть, с искренним участием, а сам как-то невзначай делится подробностями непростого детства и мечтой о большем. Они говорят до поздней ночи, пока на фоне бормочет телевизор, и Арсений совершенно забывает о времени, увлечённо слушая очередной рассказ о буднях школьной команды КВН и до слёз смеясь с «лютейшего приколдеса» про снятые на сцене штаны. Только позже, когда Антон убегает помыть посуду и оставляет омегу в одиночестве на диване, он думает, как ему повезло, тихо надеясь, что у них ещё всё впереди.***
И надежда, конечно, себя не оправдывает, но умирает последней. Пусть они с Антоном так и не начинают официально встречаться, но их связь крепнет день ото дня — именно Шаст возит его на приёмы, держит за руку во время узи и улыбается ярче сверхновой всякий раз, видя их кроху на экране; спокойно часами бродит с омегой по магазинам, копаясь в детских вещах и игрушках, попутно дотошно разбираясь, какие коляски удобнее всего и нужны ли на кроватке мягкие бортики; от звука его голоса их дочка впервые пинается и все оставшиеся недели до рождения активно реагирует, стоит отцу завести с ней разговор. И это Арсений смущённо опускает все свои капризы и истерики по пустякам, которые альфа терпеливо сносит, руководствуясь принципом «чем бы дитя ни тешилось». Даже во время родов он остаётся рядом, услужливо позволяет Арсению цепляться на свою руку и материть себя на чём свет стоит, служа нерушимой опорой, чем-то, за что омега может зацепиться — всё лучше, чем испытывать боль и страх в одиночестве с кучей незнакомых людей вокруг, которым некогда особо утешать. Антон тогда утирает его слёзы и приглаживает лезущие в глаза волосы, на все вопли и обвинения спокойно отвечая «да, Арс, да, дыши, всё хорошо». И Антон же плачет вместе с ним, когда впервые видит их дочку, кричащую у Арсения на груди. Тогда Арс впервые думает, что любит его — такого искреннего, заботливого, человека-солнышко, лучшего отца, который только мог быть у их девочки, но почему-то не говорит вслух, слишком уставший и поглощённый эмоциями, а уже через пару минут момент упущен. Арсений постоянно возвращается к этой мысли: когда Антон каждый день меняет букет цветов на его прикроватной тумбочке, когда устраивает пышную выписку, собрав друзей, когда оказывается, что в своей квартире он освободил одну комнату для Аглаи, чтобы ей было комфортно гостить у отца. Это «люблю» настойчиво вертится в голове, не даёт спать, и Арс загоняется, жалея о каждой упущенной возможности — но, быть может, его чувства просто не взаимны, раз Антон за все долгие месяцы так и не пригласил омегу на второе свидание. И понимание этого ранит только сильнее. — Арс, привезёшь Айку ко мне на выходные? — спрашивает Антон, позвонив очередным субботним утром, в которое Арсений пытается продрать глаза после бессонной ночи и не уснуть с мелкой на руках. — Моя мама прислала для неё подарки как раз. — Да, пусть она и тебя тоже помучает, — коварно хихикает омега, за что ему прилетает кулачком в царапке по груди. Антон на это только смеётся. — Не знаю, как с тобой, а со мной она ангелочек. — Вот не поспишь пару ночей, я на тебя посмотрю потом, — парирует Арсений и поспешно заканчивает вызов, потому что Ая снова поднимает рёв, вечно всем недовольная. — Ну вот и в кого ты такая вредина? — сюсюкает он с дочерью, чмокнув её в лобик, и продолжает своё хождение по мукам в попытках её успокоить. Любовь любовью, конечно, но выспится он сегодня с большим удовольствием. Чуть позднее Антон предлагает их забрать на своей машине, но Арсений отказывается, не желая проводить с объектом своих ахов и вздохов дольше положенного — снова начнёт краснеть и нести пургу, а потом винить себя в том, какой он еблдей. Поэтому спокойно едет на такси, упаковав малышку в переноску и снарядив её чуть ли не в недельный поход, напихав в сумку всё, что влезло, от памперсов до ёбаной блютуз-колонки, на которой в моменты ночного отчаяния ставит шум дождя и сказочки — незаменимая в хозяйстве вещь. Поездку Аглая переносит на удивление спокойно, задремав ещё дома в переноске, и потому к отцу приезжает выспавшаяся и относительно довольная, что для неё редкость — Арсений всё ещё отрицает, что это в него она пошла такой заёбой. Антон встречает их на пороге весь взъерошенный и домашний, забирает дочку со своей привычной широкой улыбкой и тут же уносит, не дожидаясь омегу. — Ну ты и укутал её, конечно, — слышит Арсений из гостиной, развязывая ботинки, и фыркает себе под нос. Он уже хочет съязвить, но выходит из прихожей и первое, что видит — это Антон, осторожно выпутывающий Аглаю из кокона одёжек. Малышка даже не пытается капризничать и морщиться, заворожённая тем, как отец с ней играет, отвлекая. — Где мой птенчик, где моя Ая? А вот она где спряталась от меня! — и целует её в румяные щёчки. Арсений так и стоит, замерев, за его спиной, держа сумку с вещами в руках; чувствует, как сердце разбивается от понимания, сколько он времени потерял и сколько может потерять в дальнейшем, если ничего не сделает — он хочет большего, чем воскресного отца для своей дочери и друга для себя, но этот маленький шажок к Антону может оказаться шагом прямиком в пропасть. Рискнуть? Или нет? Антон вдруг поднимается, устроив малышку на своих руках, поворачивается к омеге и смотрит так светло, будто Арсений подарил ему что-то, о чём альфа не смел мечтать. — Можно я останусь? — спрашивает, испытывая столько неловкости, будто они чужие люди, и Шаст непременно откажет, но тот лишь расплывается в улыбке. — Конечно, оставайся, — отвечает не думая, покачивая Аглаю на руках. — Можем тогда погулять вместе вечером, тут парк рядом... Арсений лишь кивает, оставив тяжёлую сумку в кресле, не сводит с альфы взгляда, а на языке вновь это сладостно-горькое «люблю» — так хочется облегчить душу, но как же будет больно, если надежда разобьётся окончательно, прямо как в день их первого свидания. — Антон... — омега запинается, но Антон, вернувший было внимание дочке, снова поднимает на Арсения глаза — была не была. — Я тебя люблю, — говорит совсем тихо, севшим голосом, и сердце трепещущей пташкой носится в груди. Шаст удивлённо вскидывает брови, видимо, не ожидавший подобного, но уже в следующий миг аккуратно укладывает Аглаю в переноску и делает к Арсению шаг, раскрыв объятия, и омега ныряет в них, крепко прижавшись к горячей груди и вдыхая любимый запах ирисок. Антон ничего не говорит, только целует его в висок, удерживая в своих руках, как драгоценное сокровище, и Арсения наконец прорывает — слезами, а не словами. Сказал он уже достаточно. — Я тоже тебя люблю, — эхом отвечает альфа, зарывшись носом в тёмные волосы, а после впервые ловит губы Арсения, глубоко целуя. Арс будто парит, не чувствуя пола под ногами, цепляется за Антона, держит его лицо в ладонях и никак не может успокоиться после стольких месяцев жизни с тянущим вниз чувством вины — за обман, за то, что повесил на Шаста все эти обязательства. — Оставайся... оставайся навсегда. Не хочу больше тебя никуда отпускать. Арсений лишь вновь целует его молчаливым обещанием, обретая долгожданный покой в любимых руках.