I
Я родился в безымянной деревне недалеко от королевского замка Данвин. Деревня наша – маленькая и ничем не примечательная. Стоит она под откосом, так что и замка-то из неё не видно. Но стоит подняться на откос, как перед вашими глазами предстанут белые стены, высокие башни и флаги на них. Там, в замке, живёт мой дедушка, сэр Голуэн. Сэр Голуэн – рыцарь. Он служит в войске у короля Грегора. Отец мой тоже был рыцарем, но за какую-то провинность его разжаловали. Всё его состояние пошло в казну, а его самого переселили в деревню. С тех пор прошло десять лет. История эта забылась, и нашу семью все считают крестьянской. Если это, конечно, можно назвать семьёй. Кроме сэра Голуэна, у меня только один родственник – тётя Джиневра. Родителей моих уже давно нет на свете. Эта тётя Джиневра, вообще-то, очень вредная. Её хлебом не корми, дай только сделать пакость. Сама она ничего не делает, а всю работу по дому валит на меня. А потом ещё придирается – то, мол, не так, это, мол, не эдак… Лучше бы сама попробовала! А то она наведёт в дом подружек и целый день сплетничает про жителей замка. Про себя я её называю «зловредная тётка Джиневра». И уж можете мне поверить, она того заслуживает. Так что целый день я работаю, как каторжный. В моей жизни есть только один радостный день – воскресный. По воскресеньям из замка приезжает мой дедушка, сажает меня впереди себя на лошадь, и мы скачем в луга. Там садимся на большой камень, и до самого вечера я слушаю его удивительные истории о гоблинах, троллях и медведях Гамми. Иногда ещё и о прекрасных принцессах и о влюблённых в них принцах, рыцарях, да и крестьянских сыновьях… Но любовные истории навевают на меня скуку, я всегда прошу дедушку не петь баллад, а в сказках пропускать все эти любования да переживания и переходить к новым приключениям. И пусть их будет побольше, и не так важно, будет ли в конце свадьба или вдруг влюблённые умрут в разлуке. Хотя лучше бы, конечно, герой остался непобедимым и невредимым. Вообще-то, зря я всё это рассказываю в настоящем времени. Так я жил до тех пор, пока буря не сломала стену замка Данвин и король Грегор не объявил, что призывает всех трудоспособных подданных чинить её. Хотя стены там очень крепкие, эту возводили последней, все устали и не старались по-настоящему. Вот она и не выдержала напора стихии.II
Я сказал зловредной тётке Джиневре, что обязательно туда пойду. Нельзя, конечно, сказать, чтобы мне очень уж хотелось работать на строительстве. Просто это был единственный мой шанс избавиться от работы по дому и вечных придирок Джиневры. (Восстановление стены, конечно, труднее, чем эта работа, но, как говорится, «отдых – это смена занятия»). Был ещё только вторник, но я просто НЕ МОГ ждать воскресенья. Зловредная тётка Джиневра сказала, что никуда я не пойду, потому что от меня-де никакого толку. На что я ей возразил, что толк от меня есть и она это отлично знает, потому что всю работу по дому делаю я. Она не нашлась что ответить, и в замок я всё-таки пошёл.III
Стена была разрушена начисто, кирпичи разбросаны по всей округе. Я не сразу встал на работу, потому что имел возможность наконец увидеть, что находится за стенами Данвина. Меня там интересовало всё. Как же, в замке я не был ни разу. Видел его только снаружи. Поэтому-то я и смотрел по сторонам. В конце концов взгляд мой остановился на балконе королевского дворца. И тут я увидел ЕЁ. Она стояла на балконе и внимательно наблюдала за работами. Она была светловолосая, синеглазая и навряд ли намного старше меня. Но главное – не это. И даже не то, что на голове у неё я разглядел золотую корону. Хотя именно корона подсказала мне, что это принцесса Калла, единственная дочь короля Грегора. Главное – она была КРАСИВАЯ. Я поймал себя на том, что гляжу на неё с разинутым ртом. Но тут я вспомнил, что она королевской крови, и сказал себе: «Кевин, ты осёл! Ты не имеешь права на неё глазеть! Она – принцесса, а ты кто такой? Просто-напросто сын разжалованного рыцаря. Иди работай и забудь о ней!» Я хотел уйти, но не успел. Потому что тут Калла остановила на мне долгий-долгий взгляд. И я, остолоп, осмелился взглянуть ей прямо в глаза. Словно что-то кольнуло меня в сердце. Я вскрикнул, упал на траву и потерял сознание. Но перед этим я услышал, что Калла тоже вскрикнула.IV
Когда я очнулся, стену уже возвели до половины, а Каллы на балконе не было. Мне стало стыдно, что я лежал в обмороке, пока остальные работали, и я к ним присоединился. Данвин – королевство небольшое, но оно набито народом, как густой суп горохом. Поэтому стена была восстановлена уже к вечеру, и все разошлись по домам. Дома, что бы я ни делал, я мог думать только о Калле. Даже если я начинал думать о чём-нибудь другом, мои мысли упрямо возвращались к ней. Она притягивала их, словно магнитом. И я не мог понять, почему так получается. Глупость какая-то, один взгляд – и наповал, как будто я принц какой из баллады! Хотя, конечно, Калла казалась вполне достойной, чтобы её воспели в стихах… Надо было с кем-нибудь посоветоваться. Но с кем? Со зловредной тёткой Джиневрой? Нет, немыслимо! И тогда я решил, что в воскресенье расскажу всё дедушке.V
Дни тянулись медленно-медленно, как кисельная пенка. К пятнице мне уже начало казаться, что воскресенье никогда не настанет. Но оно всё-таки настало! Утром, как обычно, приехал мой дедушка, посадил меня впереди себя на лошадь, и мы поскакали в луга. Когда мы добрались до нашего камня, я сказал дедушке: – Слушай, сегодня можешь ничего не рассказывать, потому что это я должен тебе кое-что рассказать. Дедушка согласился, и я поведал ему о своей встрече с принцессой Каллой и о том, что теперь могу думать только о ней. Закончив, я спросил его, что со мной такое и как мне быть. – Ты просто-напросто влюбился, – ответил дедушка. – А посоветовать тебе могу одно: забудь о ней. – Почему это – «забудь»? – удивился я. – Посуди сам: ведь она тебе не пара. Она – принцесса, а ты кто такой? Она на тебя и внимания не обратит. Ты для неё – не больше, чем песок под ногами. Мы же не в сказке и не в балладе. Что такое один случайный взгляд в глаза для настоящей жизни? Калла наверняка уже просватана. Несколько лет пролетит, и её выдадут за какого-нибудь соседнего принца. Может, объединят два королевства, а может, его величество выбрал для неё третьего сына, и после нашего славного короля Грегора его дочка так и останется в Данвине главной… Забудь её, Кевин, зачем без толку страдать? – Не могу, не могу! – почти закричал я, упал с камня на траву и (стыдно об этом писать, но это факт) заплакал. Дедушка меня поднял и попытался утешить: – Ну, Кевин, стоит ли она твоих слёз? Когда подрастёшь, мы найдём тебе невесту под стать в нашей деревне. Утешение слабенькое, и вполне понятно, что оно на меня не подействовало. Я продолжал рыдать и сквозь слёзы всё повторял: – Нет, мне никто не нужен, кроме неё! – Ох, что с тобой делать? – махнул рукой дедушка. – Поехали домой, там разберёмся! Уж не помню, как мы добрались домой. Но когда добрались, дедушка велел мне сейчас же лечь в постель, а зловредной тётке Джиневре сказал, чтобы она меня не беспокоила, потому что я, наверное, переутомился и мне приходят в голову странные мысли. Джиневра презрительно фыркнула, но спорить не стала.VI
Мне действительно приходили в голову странные мысли. Но дело здесь было вовсе не в переутомлении. Я и в самом деле по-настоящему влюбился в Каллу. И слова дедушки о том, что ей нет и не может быть до меня никакого дела, поразили меня в самое сердце. Я пережил нервное потрясение. А с человеком, который его пережил, может случиться всякое. У меня, во всяком случае, вечером обнаружился сильнейший жар. Дедушка, который на всякий случай остался у нас, потому что тоже не любил Джиневру и не доверял ей, попросил у неё мёду и малинового варенья, чтобы сбить температуру. – Вот ещё! Обойдётесь, сэр! – огрызнулась зловредная тётка. – Самой нужно! – Но… но ведь… – начал дедушка, но Джиневра замахнулась на него щёткой, и он вынужден был отступить. Чем это кончилось, я так и не узнал, потому что впал в забытье. Потом мне рассказывали, что в бреду я звал Каллу и клялся в вечной верности.VII
Дедушка взял у короля отпуск на всё время моей болезни. Я потом узнал, что король сказал ему: – Мы с вами, сэр Голуэн, товарищи по несчастью. Моя дочь вчера слегла с сильнейшим жаром. Поэтому я понимаю, что вы сейчас чувствуете, и, конечно, вас отпускаю. Получив разрешение, дедушка вернулся к нам и предпринял ещё несколько попыток выпросить у зловредной тётки Джиневры мёду и варенья, но снова встретил решительный отпор. Правда, после этого он вспомнил, что нервный жар сбивают не мёдом и не малиной, а холодными примочками, и ухватился за этот новый метод лечения, как утопающий за соломинку. Он надеялся, что компрессы принесут мне облегчение. (Он, конечно, вызвал бы лекаря, но мы всё-таки были для этого слишком бедны). Напрасно он понадеялся на примочки. Они не возымели никакого действия. Мне становилось всё хуже и хуже. Я всё чаще и чаще впадал в забытье на всё более и более продолжительное время. Когда я ненадолго приходил в себя, то слышал, как дедушка себе под нос ругает Каллу: – Жестокая, жестокая девчонка, до чего ты его довела!VIII
Однажды ночью, после почти месяца болезни, внезапно очнувшись, я не услышал обычного бормотания дедушки. Зато с кухни до меня донеслись голоса. – Всё, Кевину подписан смертный приговор! – это говорил дедушка. – Ну и пусть себе умирает, сэр Голуэн! Не заплачу! Туда ему и дорога! – это отвечала ему Джиневра. Дедушка зарыдал. Дальше я слушать не стал. Было не до того, чтобы узнать: что сделает дедушка после таких тёткиных слов, которых никогда не сможет ей простить? Я лежал и думал: я должен умереть. Ужасно уходить в мир иной, прожив на свете так мало! Но ещё ужаснее точно знать, что это случится со дня на день. И тут мне пришла в голову странная мысль: раз уж мне суждено умереть, перед смертью я должен ещё хоть раз взглянуть на Каллу. Я позвал дедушку и сказал ему об этом. Он схватился за голову: – Помилуй, Кевин, что ты говоришь? Ты так слаб, что и повернуться-то можешь с трудом. Как ты собираешься добраться до Данвина? И кроме того, зачем тебе видеть эту бессердечную девчонку? Ведь это именно она виновата в том, что ты так ужасно болен. Спи и выбрось из головы эти глупости! С этими словами дедушка снова ушёл на кухню. Я сказал себе: «Не пускают – и ладно. Всё равно я добьюсь своего!» Я действительно очень ослабел за двадцать восемь дней болезни, но нашёл в себе силы встать. И, в одной рубашке и босиком, выскользнул за дверь. Была сентябрьская ночь, не очень холодная, но всё-таки не предназначенная для прогулок в таком виде. Я поднялся на откос и направился к замку. Тут мне пришло в голову, что я, наверное, очень похудел и побледнел за время болезни, стал здорово похож на выходца с того света и что Калла меня испугается. «Она не должна меня видеть! – решил я. – Я проберусь в замок так, что никто меня не увидит!» Размышляя так, я прошёл примерно полпути и тут столкнулся лицом к лицу… с кем бы вы думали? С Каллой!IX
Как и я, Калла была в одной рубашке и босиком. Она очень похудела и побледнела с тех пор, как я её видел, но всё ещё была ХОРОША. Минут пять мы стояли молча и смотрели друг на друга, как на привидения. Наконец Калла нарушила молчание: – Вот это да! Я как раз тебя ищу! – А я как раз ищу вас, ваше высочество! – отозвался я. – Ну вот, опять «высочество»! Мне все эти высочества надоели хуже горькой редьки! Ты знаешь, сколько мне лет? Я кивнул. Калла родилась в тот самый день, когда мне исполнился год. А она продолжала: – Ну вот. Я такая же девочка, как дочки твоих односельчан. Ты ведь из деревни? – Да. Наша деревня вон там, под откосом. – Понятно. Так вот, не смотри на то, что я принцесса. Считай, что я из твоей деревни. И говори мне «ты». И зови меня просто Калла. Тебя-то, кстати, как зовут? – Кевин. – Ну вот, Кевин, я всё болтаю и болтаю, а до сих пор не сказала, зачем ты мне понадобился. Помнишь, как в замке сломало стену? – Помню. – Так вот, в тот день мы с тобой увиделись впервые. Ты знаешь, когда я тебя хорошо рассмотрела, меня словно что-то кольнуло в сердце. И я потеряла сознание. Я так и ахнул. А Калла продолжала: – А когда я очнулась, то могла думать только о тебе. И никак не могла понять, что со мной делается. Я всё рассказала своей старой няне (отец был очень занят). И она сказала, что я в тебя влюбилась, но что ты мне не пара, что ты меня недостоин, что на свете полным-полно принцев, что мне скоро уже выберут одного и что лучше мне тебя забыть. Я очень огорчилась, много плакала, а вечером у меня обнаружился сильный жар. И с тех пор уже двадцать восемь дней я больна. Я всё время впадаю в забытье и в бреду, как мне потом рассказывают, зову тебя. Меня лечат лучшие лекари Данвина и сопредельных стран, но ничего у них не получается. Сегодня ночью один из них сказал моему отцу, что жить мне осталось очень недолго. Я это слышала и решила, что, раз уж мне суждено умереть, надо повидать перед смертью тебя. И вот я здесь, – закончила Калла. Выслушав её, я онемел на целых пять минут. А когда снова обрёл дар речи, то сказал ей: – Но со мной произошло точь-в-точь то же самое, начиная от укола в сердце и кончая сегодняшним бегством! И после этого мы оба, я и Калла, словно сговорившись, воскликнули: – Значит, мы с тобой любим друг друга! – Как в сказке или песне, – добавил потом я. А она кивнула: – Да. Значит, это судьба. Значит, мы созданы друг для друга! Мы снова заглянули друг другу в глаза. И не выдержали, поцеловались. Конечно, это был очень невинный и неловкий поцелуй, и длился он несколько мгновений. А потом Калла вспомнила, что её, наверное, уже хватились, и ушла в замок. Я тоже пошёл домой. Я был на седьмом небе от счастья. И это придало мне силы побороть болезнь. На следующее утро я проснулся совершенно здоровым. Вот так один поцелуй принцессы Каллы исцелил умирающего.X
Когда дедушка увидел, что я здоров, и вернулся в замок, король сказал ему: «Ну что это такое, сэр Голуэн? Моя дочь и ваш внук заболели в один день и выздоровели тоже в один день!» Итак, Калла тоже выздоровела после того ночного разговора. Теперь мы могли с ней видеться регулярно, раз в неделю, по пятницам. В этот день Джиневра отдавала визиты всем своим подружкам, и я с утра до вечера был предоставлен самому себе. Главное, чтобы работа по дому была сделана, но с этим я научился управляться быстро. Это при тётке растягивал на весь день, чтобы ещё новых дел не навалила. Дедушка тётку и правда не простил. Больше они просто не разговаривали. И, как я потом узнал, дедушка уже тогда ломал голову, как бы забрать меня к себе. А решение ведь было, и простое. Встречались мы в роще, что лежала на восток от Данвина. В первый-то раз мы столкнулись там совершенно случайно, и я рассказал, что у меня это единственный свободный день, ну, кроме воскресенья, когда мы гуляем с дедушкой, и Калла предложила встречаться в этой роще каждую пятницу. (Ей это было удобно: у принцесс все дни свободные!)XI
Шло время. Казалось, ничто не могло помешать мне и Калле встречаться в роще. Но потом дела пошли хуже. Началось с того, что король решил объехать свои владения. Как раз в пятницу он проехал через нашу рощу, а ровно через неделю, возвращаясь, снова проехал. Оба раза он проторчал там целый день. (Нехорошо, конечно, говорить «проторчал» про короля, но что поделаешь: не могу подобрать другого слова). Что ему там понадобилось, знать не знаю, ведать не ведаю. Ни ягодами, ни грибами, ни дичью наша роща не изобилует. Ну, а результатом этого странного поступка явилось то, что мы с Каллой в эти две пятницы не рискнули показать носа в рощу. (Очень было бы приятно королю встретить свою дочь в обществе какого-то мальчишки из деревни!) Ну, а после этого начался октябрь, зарядили дожди, дорога в рощу превратилась в непролазную грязь. И стало понятно, что мы не сможем видеться до самой зимы. А до тех пор Джиневра может перестать уходить по пятницам к подругам. Я считал положение безвыходным. Но Калла – вот ведь золотая голова у девчонки! – доказала мне, что выход всё-таки есть. Она спросила, учил ли меня дедушка хоть как-то воинскому искусству. Я сказал, мол, только чуть-чуть, он всё-таки уже старенький. А мне не больно-то положено такое обучение, я же никто. Но Калла возразила, мол, это просто дедушка у меня слишком скромный, придётся ей всё взять в свои руки. И уж не знаю, как именно (могла и прямо в лоб, она же, надо сказать, и сама помалу училась сражаться), моя любимая принцесса предложила одному рыцарю – сэру Таксфорду – взять меня в ученики. Тот согласился, и с этого дня я стал жить в замке. Стал сквайром, получил шанс продвинуться когда-нибудь выше. Когда об этом узнал дедушка, то очень обрадовался за меня и подарил мне медальон Гамми. Именно это и привело меня к знакомству с медведями, которым медальон принадлежал по праву. И на долгое время необыкновенные приключения вместе с Гамми отдалили меня от Каллы. Не слишком красиво было скрывать такое от девушки, с которой, как мы с ней оба верили, я был связан самой судьбой. Но Гамми уж очень боялись, что про них узнают люди. Я был исключением, потому что вернул им медальон. А Калла стала вторым исключением – она открыла существование Гамми сама. О будущем мы тогда не слишком думали. Она ещё не была просватана. Король совершенно не хотел её неволить. И очень возражал против совсем ранних свадеб. Видимо, мог себе позволить дать любимой дочери право выбора. Конечно, в пределах разумного. А сама Калла была уверена, что когда-нибудь… к сожалению, никто из нас не вечен… будет и правда главной в Данвине. И будет всё решать сама. Главное, продержаться до этого времени. И – не разлюбить.