Эдгар Редмонд

Жизнь совершенно поменялась. Я чувствовал себя оторванным от дерева листочком, который якорем цепляется за ветви стоящих на пути деревьев, да только ветер бесщадно толкает его всё дальше и дальше. Авторитет пришлось зарабатывать кровью и потом, пристраиваясь то в одни мелкие редакции, то в другие ничтожные типографии. В прочем, это было всё, что мог себе позволить юноша, у которого вовсе не было права на хорошее будущее. Однако, истинные таланты не исчезают просто так, их сияние замечают звёзды поярче и как в случае со мной, некий господин, который, я уверен, попросил бы оставить его имя под покровом тайны, узрел во мне потенциал и вытащил меня из забвения подвалов в куда более стоящее общество. Теперь у меня был свой кабинет и, казалось бы, даже разгул для фантазии. Однако, удача на этом ускользнула от меня, на прощанье пощекотав кончик носа пером. Мне приказали писать рассказы на заказ, часть которых даже не выходила в свет. Уж больно сокровенных сцен ожидал заказчик. И я, полагаясь только на эту работу, действительно писал поэмы не самого приличного характера. Об этом знал лишь Морис. Признаться в таком друзьям? Ох, нет, нет, нет, мне ещё дорога моя и без того шаткая репутация. Самым мерзким был роман для взрослого, на первый взгляд приличного мужчины. Он заказывал у меня произведение непристойного характера, прости Господи, о мужчине и мальчике, а потом, довольный приобретением, возвращался домой к жене и детям, явно скрывая от них свои наклонности. Жутко. До безумия жутко. Ведь я понимал, что связан напрямую с подобными людьми, что я поощряю их тайные пороки, но это было, мои способом выжить. За это платили деньги. Сидя в маленьком кабинете второго этажа, я глядел в окошко у пола, тьма за которым словно выдавливала раму и пыталась пробраться ко мне, заполнив всё. Мне было страшно до холода в кончиках пальцев и стыдливого дрожания губ. Хотелось как то заглушить этот ужас собственной судьбы, хотелось видеть рядом с собой тех, кому я доверяю больше всего и потому, я не медля решил организовать встречу бывших префектов в одном из парков, что уж больше напоминали лес. Вы не представляете как сложно было подловить момент, когда свободны будут все- Вайолет, постоянно торчащий в ритуальных агенствах, Герман в своих вечных тренировках, да мечтами о свадьбе и уж тем более выхватить Лоуренса, который, между прочим, уже познал все прелести брака. Из них один я казался вечно свободным мальчишкой с неиссякаемым запасом времени в кармане. Мы встретились осенью. По правде сказать, уже и не помню, что это был за месяц. Помню лишь то, что холод пробрался под все три слоя одежды, едва ли не в самое сердце. Встретившись, мы все пожали холодные и грубые руки. И не смотря на общий блеск в глазах, улыбка не сползала только с моих губ. - я уже забыл как вы выглядите. - ты стал совсем похож на своего дядю. Не жалко было волосы? - поправив очки, сказал Лоуренс. - совсем нет. Можно сказать, я дяде и подражал- посмеявшись ответил я, а холодный пар вырывался с каждым смешком и растворялся в английском тумане. Мы не спеша начали прогулку. В этот лес мы пришли едва познакомившись. Когда первокурсниками наконец мы стали разбиты не на двойки, а превратились в единый квартет, именно этот лес стал для нас укрытием. И пусть гуляли в нём редко, всё здесь ассоциировалось именно с детством, тем самым первым годом обучения, когда тебя мог съесть живьём каждый старший. Мы шли, болтая о погоде, как любые приличные англичане, а уже и после, пошли разговоры о рутине взрослой жизни. Герман рассказывал о планах на свадьбу, о том, что хочет в дальнейшем заводить полноценную семью и что если будет сын, он обязательно будет спортсменом. Я хотел было оспорить пару его доводов, да только казалось, словно я должен бесприкословно соглашаться с решениями Германа, будто бы у него больше авторитета. Когда заговорил Лоуренс, я так вообще перестал вставлять свои комментарии. Он уже рассказывал каково быть отцом, как сложно работать и уж тем более выполнять все прихоти жены, чтобы оставаться примерным мужем. Я слушал это и невольно замедлял шаг. На столько, что размереные шаги превратились в шажочки, те в небольшые колыхания, а потом и вовсе прекратились. Почему я единственный чувствовал себя ребёнком ? Я смотрел в их уходящие, взрослые, статные спины, стоя как вкопаный. Вот он я, ребёнок, не знающий что хочет, пытающийся найти себя в мелких радостях, да всё думающий кем хочет стать, когда вырастет. А вот они, взрослые, серьёзные, в вечных делах мужчины, такие, над которыми мы все дружно смеялись, называя их занудами. Но теперь они знали что хотят, говорили, совсем по другому, без единой капли наивной радости, а я как дитя малое, смеялся с глупостей, указывал на каждый падающий лист и краснел, когда речь шла о заработке. Я стоял. Мне было холодно. Пусть пальцы ног уже давно не чувствовал, холод был именно на сердце. Я жил слепо веря, что мы такие же как были, верил, что наши отношения не изменились, но стоило собраться всем вместе, так от души оторвался последний осколок иллюзии счастья. Внутри словно бился хрусталь, прозрачный звон которого слышал лишь я. В горле встал ком, режущий чуть ли не насквозь. Встал занозой, которая мешает, да только вытянуть больно. Вместе с комом, всё так же не двигался и я. - Эдгар..? - полу сонно спросил Вайолет, который уже и сам заметил, что мой самый живой в компании оттенок лица вдруг стал едва различим с туманом. Они остановились, рассматривая меня с ног до головы. А я, брошенный, смотрел вокруг потеряннымы глазами. Приоткрыв рот, я лишь набрал обжигающе холодный воздух в лёгкие и многозначно матнул головой. Уж и сам не знал, чего мне хотелось в этот момент. Расплакаться, убежать, спрятаться, да что угодно, только бы не объяснять глупую причину своего негодования. Я выдыхал тяжёлый воздух, оттягивая момент и заставляя друзей напрягаться всё сильнее. Как вдруг, мне в голову пришла единственная мысль, которую, пожалуй, я был способен выговорить не смотря на ком в горле. - морковный пирог это так вкусно. Фраза словно обрезала нить понимания и мы все встали полностью не осознавая происходящее. Но я улыбался. Искренне и по-настоящему. - но только когда морковь в нём не слишком чувствуется. - ты о чём? - немного растерявшись уточнил Герман. - ты никогда не пробовал морковный пирог? Ох, Герман! Ты очень многое упускаешь. Я сделал шаг вперёд и взяв Вайолета за плечо, буквально подтолкнул его к остальным. - тогда я обязан угостить тебя им. Уж знаю такое местечко, где делают самые изысканные пироги. - ох, это... Любезно с твоей стороны- кажется, по прежнему не улавливая тему говорил Герман. - ещё я люблю ирисковое молоко. Его готовят на хэллоуин в закусочной с названием на немецкий манер Kuchen. Точно, хэллоуин. Ну что, соберёмся на него вместе? Я всё шёл, подхватив за плечи и Лоуренса. Похоже он тоже растерялся, а потому не сопротивлялся моим действиям. - мне надо посмотреть по графику. - тебе надо составить график, смотря на праздник- улыбнулся я. - может Эдгар прав- заявил Вайолет- хэллоуин важный праздник. - вот, Эдгар прав всегда. Хм? Или я уже потерял авторитет. - у тебя никогда не было авторитета- слегка возмутился Лоуренс. - ах да? А кого я выиграл в шахматы 4 раза? Хм? - Э-это было в колледже! - ого-го, ты что, до сих пор стесняешься этого? Я заморщил носик и улыбнулся довольной-лисьей улыбкой, смотря в холодные глаза Лоуренса. Он хотел было дать мне по шапе, да вот я игриво отскочил назад, да набрав в руки листьев всех оттенков от лимонно жёлтого, до багрово красного, бросил в него и задорно рассмеялся. Пусть я выглядел глупо, это не важно. Раз чувствую себя ребёнком, так и буду себя вести, зато в отличие от этих зануд во мне ещё осталась капля жизни, той самой яркой и безудержной. Однако, к общему удивлению, Лоуренс и сам подхватил листья, да попытался бросить в меня, но сил ему не хватало как в детстве, так и сейчас, и листья разлетелись с ближайшим прорывом ветра. Я смеялся над ним так звонко, что заболели связки, да возник кашель от прохладного воздуха. - ага, вот заболеешь и кто тебя лечить будет? Писатель недоделанный. К врачу ведь не пойдёшь, сделаешь вид, что ничего не болит- отчитывал по привычке Блюэр. - а я и не пойду к врачу. Меня вылечит Морис. Своей любовью- заулыбался я даже с неким оскалом- в порыве обжигающей страсти мы... - ЭДГАР! - уж очень хмурившись крикнул Герман. Его красное лицо казалось очень забавным. И всё же, он словно и не менялся, каким в детстве стыдливым был, таким и остался даже будучи взрослым. Однако, похоже я заблуждался на счёт взрослости своих спутников. Они ведь наверняка так же думали и обо мне. Каждый сталкивался со своими, проблемами и был уверен, что все вокруг знают что делают, а ты один стоишь как маленький ребёнок перед огромной стеной. В тот день мы все были детьми в лесу, не только я поймал себя на этой мысли. Стоило лишь внести немного игривости, немного беззаботно ти и вот все разговоры сменились на шутки, да нелепые рассказы. И пусть мне было холодно даже в трёх слоях одежды. На душе было тепло.