***
Мне тогда было всего пять лет, так что я смутно помню это время. Но я точно помню, что мой отец тогда поставил себе чёткую цель — победить Владыку монстров, тогда ещё Алифису XV, мать тёти Алисы. На многие месяцы он покинул наш дом. Моя мама не находила себе места, пусть и пыталась этого не показывать словами «Твой отец скоро вернётся, Лука. А пока давай я тебе сказку почитаю о легендарном герое Генрихе!». Так начиналась каждая подготовка ко сну, ставшая словно ритуалом. Эти истории расслабляли меня. В какой-то момент, даже не поняв этого, я и сам захотел быть как мой отец и Генрих. Стать великим героем, который будет поддерживать мир во всём мире. Но в тоже время я верил, что мой отец исполнит эту мечту за меня. Победит плохую владыку монстров, как нам внушала Илиас, и наступит спокойствие. Через месяцы мой отец вернулся. Но стал он словно другим человеком. Он пережил смерть всей своей группы прямо у себя на глазах. Причём не от самой владыки монстров, а от её дочери — Алисы. Если бы не вовремя вмешавшаяся Тамамо, успевшая в последний момент выйти из транса, трагедии было бы не избежать. Ему повезло уйти оттуда едва целыми вместе с Лазарем. Он лишился зрения, а его друг с тех самых пор так и не смог пошевелить своей рукой. С этого момента страх, а одновременно ненависть ко всем монстрам поселилась в сердце моего отца. Причём это была не та геройская ширма, а настоящий гнев и злоба. Вместе с Лазарем он основал террористическую организацию, зверки убивавшую монстров, и обозначил мою маму перед этим фактом. Она рыдала, умоляла его передумать. Не бросать нас и не вставать на скользкую дорожку. Но он не послушал её, словно стал глухим. Прямо как сейчас помню его холодный взгляд, которым он смерил нас и, без лишних слов, развернулся к выходу из деревни. Через несколько недель прошёл слух о создании набожной организации — Бремя Илиас, через некоторое время и о их первом теракте. Мы прослыли как семья, чей глава семейства стал террористом. И пусть многие жители деревни одобряли эти действия, это посеяло первое зерно в их патологический страх перед нами. Но даже после этого моя мама продолжала любить его.***
Через три года относительно беззаботной жизни нагрянула новая напасть — чума. Незадолго до этого моя мама часто где-то пропадала, оставляя меня с тётушкой Бетти. Говорила, что ей нужно кое-что сделать для меня, пока не стало слишком поздно. Сейчас я понимаю, что она говорила о таком же кольце-ограничителе, которое носила сама. Не знаю почему, но моя сила пробудилась не сразу. Может потому что я полуангел, может моя мама сдерживала её. В любом случае, она этого не успела. Проказа грянула как гром среди ясного неба. Сначала заболел старик, который работал дровосеком, потом его жена. И, словно снежний ком, в считанные дни это поразило всю деревню, наконец настигнув и нас. В какой-то момент маме стало нездоровиться, она часто лежала на кровати и смотрела в потолок. И пусть болезнь у неё протекала не так сильно, как остальной части деревни, ей всё ещё было плохо и с каждым днём становилось всё хуже. Дни шли, но я всё не заболевал. Это, вкупе с её лёгкими симптомами, позволило нас сделать козлами отпущения в глазах всей деревни, ведь тогда уже большая часть умерла или находилась в предсмертном состоянии. Полноватый старейшина оклеветал нас, сказав, что это моя мать наслала на них эту беду. И, вкупе с уже гремевшей на весь мир Бремени Илиас со своими изощрёнными методами, это дало ростки тем семянам страха, что посеял мой отец. На нас ополчились чуть ли не с вилами практически все жители, которые ещё не были прикованы к постели, но часть, среди которых была Бетти, вступились за нас. Именно благодаря ей нас не распяли или не выгнали из деревни. Но ценой всё равно было изоляция от всех остальных. В дом запрещалось входить даже местному лекарю. С тех пор состояние моей матери становилось всё хуже и хуже. Пока в один вечер она слабым, еле слышимым голосом не подозвала меня. — Лука… пожалуйста, стань настоящим героем… И… — с этими словами она дрожащими руками потянулась к своему кольцу на пальце и, сняв, вложила мне в руки на последнем издыхании. — Никогда не снимай это кольцо… хорошо, Лука?.. Никогда… — это были её последними словами. Её рука бежизненно повисла на моей маленькой ладони, что тут же озарили мокрые, но при этом словно прожигающие кожу, пятна. Люцифина подгадала точный момент, когда её силы покинут тело и она отойдёт в мир иной, чтобы не показывать свою истинную форму. Тогда я ревел до поздна, да так, что на мои крики сбежались люди. Тогда же Бетти предложила мне переселиться жить к ней, но я её не слушал. Лишь держался за руку уже мёртвого тела моей матери и легонько тряс, в отчаянии прося ту проснуться. Остаток ночи я провёл в безвучном плаче.***
Лука оторвался от предания прошлому, чтобы немного успокоиться, и украдкой взглянул на свою дочь. Она состроила такую милую мордашку, пытаясь сдержать выступившие на глазах слёзы, что он невольно рассмеялся и бережно вытер их своим рукавом со словами «не плачь, у этой истории хороший конец».***
Проснулся я наутро, прислонившись к кровате, не понимая где я и даже на секунду позабыв кто я. Настолько маленького меня вымотала бессоная ночь после потери последнего родного человека. Выплакав все слёзы, я провёл всё утро с затуманенной головой в раздумиях что же делать теперь мне, сироте. После этого я окончательно понял своё предназначение в жизни: «Искупить грехи своего отца», «стать лучшей версией его, не погрязшей во тьме», «не разочаровать свою мать, что просила меня стать после этого настоящим героем» и наконец «принести в этот мир спокойствие и гармонию». Казалось бы, такие простые постулаты зажгли во мне дремавшее до сих пор пламя. С этого момента я стал отчаянно практиковаться в фехтовании, даже если это означало просить помощи у паломников, которые и сами-то ничего не умели. К сожалению, тот случай с чумой оставил свой отпечаток. И пусть практически всё население вымерло, выжившие всё ещё винили меня во всех бедах. Уже меня. Но я не слушал их, предпочитая отвечать как ни в чём не бывало с улыбкой на лице. Времени на оправдания не было, ведь мне нужно было достичь своей цели — стать героем. И для этого я брался за любую работу, любое мелкое поручение. Путешествие на повозке в другие города, особенно в Илиасбург, помощь в колке дров, чистка сапог… Бетти изредко помогала мне, но я всё предпочитал делать сам, даже готовить. Мне не хотелось быть зависимыми от других. Ведь самые дорогие мне люди покинули меня… Через несколько месяцев тренировок произошёл неприятный случай. В деревню начали заселяться новые жители и один из них был мальчик, примерно мой ровестник. Он был тем ещё задирой, обожал обижать других детей. Но все закрывали на это глаза, ведь этот мальчишка был сыном переехавшего сюда кузнеца — наверное третьего по важности человека после старейшины и священника храма Илиас. Конечно, он ведь не сын неудавшегося героя и матери, которую заклеймали ведьмой. Того-то можно использовать в качестве раба и он слова не скажет. Потому что других вариантов у него нет. Так вот, однажды этот хулиган зашёл слишком далеко и чуть было не скинул другого мальчика — сына фермера, скромного по своей натуре, — в колодец. Тогда же я перестал закрывать на это глаза. Во мне будто что-то зажглось и я, схватив рядом лежащую палку, в беспамятстве бросился на него, размахивая из стороны в сторону из всех своих сил. Я сильно ранил его лицо, чуть ли глаз не выбил, но отпор он мне предоставил куда более ожесточённый, чем я ожидал. Сын кузнеца на то и сын. После этого случая мои отношения с главой деревни ещё сильнее ухудшились и даже вновь начали подумывать о моём изгании. "Демон, ниспославший на нас чуму, теперь начал охотиться на детей", — так они говорили, таковым было их «правосудие». Многие взрослые, ослеплённые жаждой повесить на кого-то все свои беды, тоже начали относиться ко мне хуже, ведь «после смерти родителей этот мальчик окончательно поехал, бросается на других». Кроме Бетти и недавно переехавшего в деревню Ронни, земля ему пухом, никто больше не вступился за меня. Зато я обрёл друзей среди других детей. Им всем всегда говорили не связывать со мной, что я оказываю плохое влияние. Но увидев как я попытался защитить совершенно незнакомого мне человека, который всё время предпочитал не замечать моего существования, они стали относится ко мне теплее несмотря на наказы их родителей. С тех пор я как минимум перестал быть изгоем среди них. Но именно после этого случая начнётся худшая веха моего детства после смерти матери. Меня продолжали гонять как раба туда-сюда, при этом часто даже не платили за это. Били, избивали чуть ли не до полусмерти за малейшую оплошность, многие из которых я даже не совершал. Они сами придумывали повод. Особенно этим отличался тот кузнец, не помню его имени да и помнить не желаю. Стражники и старейшина не просто закрывали на это глаза, но даже мешали мне тренироваться. К сожалению, сочувствующие мне жители ничего не могли поделать, пусть они и старались; их было меньшинство. Оствалось лишь сбегать ночью из дома в лес и там практиковаться. Кстати о доме. С того момента жители могли невозбранно заходить ко мне в дом и брать всё, что им заблагорассудится. Еда, одежда, утварь… все те вещи, доставшиеся мне от родителей и нажитые непосильным трудом. К счастью, они не трогали памятные для меня предметы: мой дневник; портрет моей мамы, на которую они до сих пор смотрели предвзято как на «мать демона, ставшего причиной чумы»; и книжка с героическими историями, которую мне она любила читать перед сном. Лишь те немногие взрослые и друзья, которые появились у меня, не давали мне опустить руки и сдаться. Изредка паломники, что не слышали об этих слухах, или сочувствующие мне, помогали преодолевать жизненные трудности. Некоторые делились едой, некоторые делились напутствиями и опытом, некоторые обучали меня фехтованию просто по доброте душевной. За это я им очень благодарен, пусть иногда и находились негодяи, что лишь прикрывались ширмой религии Илиас и обворовывали не только меня, но и других жителей... Некоторых ловили, некоторых отпускали. Так продолжалось долгие шесть лет. Со временем привыкаешь к такой жизни, даже если она похожа на пытку. Так что я не мог поверить, когда внезапно старейшина умер от сердечного приступа. Я никогда не желал людям зла, никогда не хотел никого убивать или даже навредить, но он… заслуживал это. Этот человек… истязал всю деревню, забочась лишь о собственной выгоде: обирал налогами жителей и путников, которые потом пускал на собственные пиры, меха да на подольщения церкви Илиас. Ему было плевать на всех, лишь бы ему платили. Казалось бы, такая небольшая деревуша, а он ходил с такими деньгами будто являлся главой не маленького села, а Илиасбурга. На его место пришёл другой глава деревни. Один из стариков, которые наравне с Бетти и Ронни относились ко мне хорошо. Он же прогнал того кузнеца, чей избалованный сын всё это время доставлял всем неудобства, и на его место взял куда более скромного и справедливого, пусть и менее умелого Смита. И пусть тебе, милая, не покажется, что он тоже был предвзятым человеком. После этой «руки» помощи он так и подошёл ко мне да сказал: «дальше всё в твоих руках, Лука». И больше не помогал мне сверх меры, которой отводил другим жителям. Он просто был… справедливым в сравнении с предыдущим главой. Мало по малу, но жители стали относиться ко мне лучше. Многие приходили, извинялись, и я их прощал. Я прекрасно понимал, что пусть эти люди и усугубили мои травмы, но без них кто знает, может бы я и не стал в конце концов героем? Да и они тоже боялись, хотели оградить себя от будущих невзгодах. Им просто рассказывали сказки, что если они будут сторониться меня и измываться надо мной, та трагедия, в ходе которой деревня почти не вымерла, не повторится. Общий враг сплочает... С этого момента и вплоть до моего совершеннолетия я тренировался как никогда раньше. Я плохо спал, ведь весь день я работал, а до глубокой ночи практиковался в фехтовании. Не то, чтобы мне это особо помогло, хе-хе… Алиса сказала, что в итоге мой стиль ужасен. Дни сменялись один за другим, постепенно сплетаясь и размываясь от однообразности, пока, наконец, не настал тот самый день, который уж точно перевернул всю мою жизнь вверх тормашками.***
— Ты про свою встречу с тётей Алисой? — осторожно спросила дочь фальшивого героя. До сих пор она заворожённо, будто в трансе, слушала пусть и не совсем складную, но историю детства своего отца. На её слова Лука лишь легонько кивнул с еле заметной улыбкой на лице и, потянувшись дабы размять порядком затёкшее тело, прилёг на стол со словами: — Думаю, это вся моя история. Фальшивый герой по многим причинам не любил рассказывать эту историю. Посторонним — потому что все они имели нормальное, может и тяжёлое, но детство; они просто не могли бы его понять. Алисе — потому что она пережила похожую потерю и он не хотел ворошить её прошлое. А он прекрасно понимал, каково это — потерять дорогих людей. Его дочери — потому что история была пропитана духом отчаяния и жестокости, и была явно не для детей её возраста. Его будущей жене — потому что она никогда не имела кого-то, кого можно было бы назвать родителями. Лука полагал, что она засмеёт его за такие, как ему казалось, детские страхи. Страхи вновь потерять кого-то близкого. Но этого не произошло, она придала ему уверенности. И именно благодаря этому в этот вечер он пересилил себя и рассказал о неприятном для себя прошлом впервые не пролив слёзы, ведь его дочь должна понимать — не стоит мыслить стереотипами. Каким же болезненным этот опыт не был, но именно такое детство сделало его таким, каков он есть: чистым, бескорсным героем, что желает всем только самое наилучшее и придёт на выручку в любой беде. И именно потому что большую часть детства Лука рос без родительской опеки, он хочет дать так много отцовской любви и заботы своей дочери, как только сможет. Предоставить ей того, чего не было у него: спокойная и размеренная жизнь, равное общение со сверстниками, жить и ни в чём себе не отказывать. Порой даже его жена упрекала его, что он слишком много балует их дитя. Шлёп-шлём-шлёп. Этот звук разрушил вновь опутавшую комнату тишину. В коридоре вновь раздались шаги, на этот раз куда более умиротворённые и тихие, хоть от их поступи и веяло уверенностью. Через пару секунд в дверном проёме показалось лицо, что словно излучало свет в окружающее пространство, что уже медленно погружалось во тьму. Настолько оно было лучезарным. — Мидзуки, про что сегодня тебе рассказывал папа? — сказала с ухмылкой на лице, чуть прикрывшись веером, вошедшая в комнату девушка, чьи золотистые волосы чуть ли спускались не до бамбуковых половиц. Увидев вошедшую жену, парень с фиолетовыми волосами встал и, с теплотой на душе, обнял её, словно безмолвно о чём-то говоря. Та от неожиданости даже выронила свой веер, но противиться не стала. Всё-таки это было приятным чувством. — Про своё детство! Пусть оно и было неприятным, но я узнала кое-что для себя новое! — отогнав мрачные мысли тут же заразилась позитивом матери юная двухвостая кицунэ. Растянув свою ухмылку в полноценную улыбку до ушей, девятихвостая лиса прильнула к Луке и легонько соприкоснулась своими влажными губами о его, чуть пересохшие от долгого рассказа. После чего она одобрительно взглянула в его голубые, словно глубокий океан, очи своими глазами, чьи полупрекрытые веки скрывали настоящие изумрудные драгоценности. Тамамо была счастлива, что наконец он мог рассказать о своём детства без всякого страха как раньше, когда они только встретились.КОНЕЦ