На глубине бездны

***

Мрак. Повсюду непроглядная тьма. Она пожирает, впитывает в себя этот мирок. Как живое, страшное существо поглощает свет. Тьма становится пустотой, черной бездной, в которую проваливается сознание человека. Ничего нельзя разглядеть. Ничего и не слышно. Тишина преследует мрак, идя с ним рука об руку. Где-то, в самой сердцевине бездны, находится кто-то. Маленькое тело вжимается в границы пустоты. Оно еще двигается, дышит, еще существует. Ему страшно. У него не осталось ничего кроме страха, ожидания страха и мыслей об еще ужаснейшем страхе. Это инстинкт, спасающий животное от неминуемой гибели, это то, что движет человеком при самых неблагоприятных обстоятельствах. Бояться - значит оставаться живым. Но если кроме этого больше ничего нет? Если страх - это состояние, в котором находишься, отдавая себя ему на растерзание? Можно ли считать подобную форму существования жизнью? Порой телу нужно кое-что помимо воздуха, тогда тишина приоткрывает свою занавесь. Во мраке слышатся шаги. Существо вздрагивает, пытаясь спрятаться, переплетая конечности. Шаги останавливаются, кто-то оставляет сосуд и миску, а затем уходит. Тело чувствует запах пищи, только это заставляет оторваться от прежнего места и с животным нетерпением, вызванным голодом, накинуться на воду и еду. Вкус притупляется: не так важно что попадает в желудок, если это можно съесть. Время здесь течет по-другому. Точнее, оно вовсе не двигается. Будто бездна поглотила не только свет, но и сменяемость дня и ночи, недель и месяцев. В этом месте некому думать о таких мелочах как часы. Телу не обязательно знать то, когда кто-то извне решит оставить очередную миску, не обязательно думать как и где справить нужду, если вокруг тьма, скрывающая даже его самого от себя. Думать - привилегия. Нельзя предаваться данному занятию, когда единственное, что тебя волнует это то, что в один из дней никто не принесет еды. А помимо этого, иррациональный, вечный страх, опутывающий словно паутина, холод, морозящий обнаженную кожу, едва завернутую в тонкие лоскуты ткани и все та же жажда, все тот же голод. Думать - не главная потребность, если же не удовлетворены базовые, то на мышление нет сил. Единственное, что спасает тело от пребывания в пустоте - сон. Впадая в него, оно, наконец, может видеть. Видеть образы, что с каждым сновидением теряют четкость, становятся все расплывчатее. И вот, спустя неисчислимое время, даже дрема не может подарить желаемые видения. Мгла просочилась в мозг. Теперь нет от нее спасения и не во время бодрствования. Все смешалось. Когда спит, а когда пребывает в сознании - тело не чувствует - все одно. Бездну озаряет свет. Такой долгожданный, такой желанный. Но все, что может сделать живое существо - спрятаться от него. Глаза, обретшие способность видеть, не готовы столкнуться со свечением. Их режет непривычная яркость. Одна рука пытается прикрыть лицо от источника. Но, слегка привыкнув, он отодвигает конечность и смотрит. Вокруг него разорванная грязная ткань, ледяная поверхность, оставленная миска и опустошенный сосуд. Он боится поднять глаза, столкнуться с тем, кто озарил пустоту. Спокойный голос прерывает многодневную тишину: - А-Яо Голос эхом разлетается по пещере. Кожа пленника покрывается мурашками, но не от холода, а от таящегося, ожидаемого, того самого «еще ужаснейшего» страха. Память не раскрывает все карты, он не помнит чего боится, но инстинктивное чувство не обманывает - надо прятаться. Некуда. Каменная стена тупик, она не дает возможности отползти назад. По липким щекам стекают редкие слезы, ставшие привычными, почти родными. Соленая капля попадает в рот, приводя на мгновение в чувство, заставляя произнести забытые слова: - Не… не надо,- язык не слушается, заплетается, голос звучит тихо, почти беззвучно, голосовые связки от напряжения отдают болью в горле. Рука обхватывает противоположное плечо, а ноги поджимаются к хрупкому туловищу, закрывая грудь. Пленник складывает голову на колени, желая, чтоб свет вновь погас. Тьма дарила неведение. - А-Яо, тебе следует помыться,- говорит спокойный голос, все приближаясь. Тело пытается увернуться от обхватывающих его рук, с легкостью поднимающих с места, срывающих длинную цепь с ноги. Собственная обнаженная кожа прижимается к покрытой светлой тканью груди. Сердце бешено колотится, как будто вырываясь наружу, в то время как чужое равномерно стучится под стать голосу. Его погружают в пустую деревянную бадью. Мужчина заклинанием наполняет ее водой. Непривычное ощущение пугает, заставляя барахтаться Яо в жидкости. Животный инстинкт «бежать» все еще трезвонит в голове, но тяжелые руки, донесшие его, опускаются сзади на плечи, заставляя замереть. Лань Сичэнь поливает сальные волосы и лицо пленника. Пахнущие масла льются на тело и голову, собственнически растирают их, смывая накопившуюся грязь. Он послушно сидит в бадье пока все его существо стремится уйти на глубину, прекращая вечный страх и муку. Он просто больше не хочет бояться. Но Яо продолжает покоряться чужим рукам как марионетка. - Повернись ко мне. Медленно совершая указанное движение, вжимая голову в плечи, ожидая неминуемого чего-то плохого, он сталкивается с лицом напротив. Черты лица другого человека кажутся знакомыми, внушающими неведомый страх, но в то же время, желание остаться в этих глазах навечно. В голове рождается слово и он произносит: - Эр-гэ… - Правильно, А-Яо,- отвечает Лань Сичэнь чуть поглаживая чужую мокрую то ли от слез, то ли от воды щеку. Цзеу-цзюнь протирает тряпкой шею, явно выраженные ключицы, грудь с выпирающими ребрами, впалый живот, скрытый под водой. Поворачивает пленника обратно, спиной к себе. Яо слышит, как сзади раздается лязгание, ножницы обрезают неровно подстриженные ранее волосы. Теперь их длина еле доходит до плеч. Гребень болезненно проходится по коже головы, снимая выпавшие волосинки, комки. - Вставай,- спокойный голос заклинателя вынуждает человека дернуться. Вода в бадье исчезает. Яо поднимают на руки, опуская на холодную поверхность пещеры. Смытая грязь, ранее хоть немного скрывавшая голое тело, теперь не спасает. Где-то на подсознании образуется мысль о недопустимости обнажаться перед кем-то. Он чувствует себя маленьким, слишком маленьким, чтоб иметь возможность дать отпор, когда рука мужчины достает что-то из рукава. - Оденься, здесь холодно,- Лань Сичэнь протягивает сложенную одежду. Простое серое ханьфу не поддается дрожащей конечности. Выполнить приказ не получается. Заклинатель, терпеливо наблюдавший за стараниями Яо, приходит на помощь. Теперь тело укутано тканью, крепко перевязанной поясом. В одежде находиться непривычно, после долгого времени без нее. Ткань слегка колется, давит, но, все же, дает забытое чувство защищенности. Цзеу-цзюнь стелет на пол циновку, а сверху кладет что-то на подобии кровати: два теплых одеяла. Рядом ставит принесенную ранее еду, но уже на двоих. Яо в оцепенении не может сдвинуться с места. Он не понимает как должен вести себя, что может делать. - Поешь,- коротко говорит заклинатель. Пленник на негнущихся ногах присаживается на разложенную циновку. Запах еды пробуждает забытый из-за страха голод. Он накидывается на рис с овощами, поглощая все, даже не притрагиваясь к палочкам. Лань Сичэнь напротив него медленно съедает собственное блюдо, не отрывая взгляда от Яо. - Спасибо,- проглотив всё до единой рисинки, глухо произносит пленник, вновь чувствуя, как глаза начинают слезиться. - Кого ты благодаришь? - в голосе, не имеющем угрозы, звучит сталь. Яо не понимает, что от него хотят, но дрожащими губами отвечает: - Мо… моего эргэ… Мужчина удовлетворенно кивает головой: - Правильно, молодец,- делает глоток из сосуда, - Как тебя зовут? Пленник, впервые за прошедшее время, задумывается. Мозг отказывается мыслить логично и ясно, выдавая разрозненную забытую информацию. Но что-то кажется близким, он произносит: - А-Яо,- так к нему обращаются. Заклинатель слегка улыбается, а затем поднимается на ноги, присаживаясь возле маленького человека. Тот непроизвольно начинает дрожать, пытаясь отползти, но чуткие руки повязывают на лоб длинную белую ленту, только что снятую с головы мужчины. - Не снимай ее,- предупреждает Лань Сичэнь, туже затягивая ее. Цзеу-цзюнь убирает упавшие на лицо Яо волосы. Пленник растерянно смотрит куда угодно, только не в Его глаза. Чужие ладони аккуратно подталкивают на покрывала, вынуждая опереться лопатками на верхнее одеяло. Тело покрывается мурашками, не переставая дрожать, но заклинатель этого будто и не замечает. - А-Яо, я не хочу, чтоб тебе было больно как в прошлый раз,- сладкий голос разливается по пещере. Пленник беспорядочно мотает головой, выдавливая из себя протестное мычание - на слова нет сил. Он слышит, как его мучитель, его надзиратель, его эргэ усмехается, а затем чувствует, как подол ханьфу задирают, вновь обнажая. Нижних одежд предусмотрительно нет, хотя вряд ли бы они спасли. Чужие руки разводят колени. Чужое тело устраивается между ними, нависая, придавливая. Чужие пальцы гладят внутреннюю сторону бедра, сминают ягодицу, проходятся по чистой, вымытой коже. Чужое дыхание совсем рядом обжигает, не дает вздохнуть самому. Яо мелко подрагивает и зажмуривает глаза в ожидании неизбежного. Обкусанные губы кровоточат, оставляя во рту привкус металла, смешанный с солоноватыми слезами. Хочется уйти от прикосновений, спрятаться, стать невидимым, раствориться - что угодно, лишь бы вновь не испытывать страх и боль. Он не сопротивляется, приняв свою участь, только хватает одеяло, до онемения пальцев сжимая его. - Я не хочу брать тебя силой,- доносится до него как из-под пелены голос. Лань Сичэнь поднимается с места. Яо раскрывает глаза, в недоумении смотря на своего эргэ. На непроницаемом лице не читаются эмоции. Понимание приходит только тогда, когда его ногу снова обматывает цепь, а заклинатель собирает пустые миски и сосуды. Понимание, что его опять оставят во тьме. Цзеу-цзюнь вытаскивает факел из крепления на стене. Яо с ужасом наблюдает за этим, так и не произнося заветные слова: «умоляю, не оставляй меня одного». Слышатся удаляющиеся шаги. Пещера погружается во мрак. Он бы отдал все за возможность, которую упустил. Какой же он глупец, раз предпочел тьму и мрак человеческому теплу. Ему хочется повернуть время, которого он не ощущает, вспять. К нему были добры, милосердны. Так он отплатил? Только бы больше не ощущать всепоглощающую пустоту, только бы снова услышать звуки, увидеть стены о которые опирается, кровать на которой лежит, бочку для мытья. Хоть что-то… свет. «Я не хочу брать тебя силой» - все прокручивает в голове Яо, сказанные мужчиной слова. Может ли это означать нечто противоположное боли? Да и разве потерпеть самую малость, чтоб после почувствовать биение сердца другого человека, большая плата? Сейчас, когда мир сузился до пределов собственного дыхания, кажется, что была совершена роковая ошибка. Его эргэ не приходит, бросил его в этой бездне. Пусть же хоть кто-то обнимет, спасет от беспроглядной тьмы. Наконец слышатся долгожданные шаги. Свет факела озаряет пещеру. Не раздумывая, Яо скидывает с себя одежду, слегка путаясь в процессе. Он встает и, превозмогая боль в ногах, подходит вплотную к заклинателю, что позволяет сделать длинная цепь. - Эргэ, прошу, прости… А-Яо не так… неправильно себя вел,- он опускается на колени, обхватывая чужие одной рукой, всем телом прижимаясь к струящейся ткани. Лба, где повязана лента, касаются тонкие пальцы. Они с нежностью зарываются в короткие волосы, поглаживая. Лань Сичэнь поднимает пленника с холодного пола. Яо уже не пугают чужие руки, оглаживающие голую поверхность кожи. Он понял - это лучше, чем бесконечно текущее или навечно остановившиеся время в мрачной пустоте. Он готов терпеть, только б не оставаться здесь одному. И когда тело его эргэ нависает сверху, подминая его под себя. Когда над ним разливается чужое, но ставшее единственным родным теплое дыхание, окутывая, оберегая. Когда в него, не без режущей боли, но терпимой, входит чужая плоть. Когда в нем двигаются, заполняя, целуя лицо, шею. Тогда тьма на время отступает. Чувство непомерного отчаяния и одиночества пропадает. Тогда существо, зовущееся А-Яо, ощущает нечто, напоминающее счастье.