I'll kill everyone who hurt you

      Чхве Ёнджун стоит на лестницах между третьим и четвёртым этажами и смотрит вниз, перевесив тело через перила. Тёмная чёлка качается в воздухе вверх тормашками, пока мальчик притаившись ждёт стука каблуков по кафелю.       Несколько минут назад ему в голову пришла идея украсть у одноклассницы телефон и убежать прочь. Она показалась ему интересной и весёлой, совсем безобидной, однако сейчас, когда он дураком стоит в коридоре после звонка на урок и слушает ругань на другом этаже (несомненно злятся как раз на него), весь интерес теряется.       Телефон вибрирует. Ёнджун не смотрит на экран, ведь шутка – одно, а действительно копаться в чужих вещах – совсем-совсем другое. Уведомления о сообщениях прерывают сами себя – кто-то слишком настойчив. Парень убирает мобильник в карман и снова таится. Под гнётом наплыва смс-ок до него начинает доходить, что это может оказаться не просто спамом, а чем-то важным. Нехотя спускается вниз, так же медленно волочится по коридору, добирается до заветного поворота (некогда заполненного звуками чужой злости), но учеников там не находит. Пусто. Тут и там, за этим поворотом, за следующим. Осознание доползает медленно, но всё же доползает: всех загнали в кабинеты. И поток сообщений вдруг обрывается. Так резко, что Ёнджун, уже привыкший к вибрациям в кармане, пугается. Достаёт устройство и через совесть листает панель уведомлений. Выражение лица сменяется несколько раз за мгновение: равнодушие, непонимание, осознание, ужас.       Теперь Чхве Ёнджун летит по пролётам соседнего корпуса, пару раз спотыкается, почти упав, но продолжает ломать пятки о ступени. Кому вообще понадобилось столько этажей! Вот уже и дверь на крышу, открытая нараспашку, ветер из неё рвётся, волосы путает, в глаза их вгоняет. Последний рывок и юноша на крыше. Поседевшие облака почти её касаются, оттого ничего вокруг не видно. Напуганный мальчик крутится вокруг себя, пытаясь разглядеть хотя бы еле вычерченный силуэт. Находит. У самого края. — Погоди, стой! — Кричит Ёнджун, и на него оборачиваются. — Кто ты такой? — Доносится до Чхве тихий голос. Совсем тихий и поломанный, бездушный, но решительный. Голос, принадлежащий человеку, но человека лишённый. Ёнджун до этого момента и не знал, что кто-то может так говорить. Интересно, как такой голос смеётся? — Это же ты Хёнджин? — Пытается перекричать тишину. — Я видел твои сообщения! Силуэт оборачивается к нему уже полностью. Пару секунд молчит, затем тем же тоном выдаёт: — Я отправил их Лисе. Кто тебе показал? — Это нелепая история. Ёнджин подходит ближе, но даже сквозь туман видит, как тело Хёнджина напрягается. Замирает. — Я украл телефон твоей подруги. Ну, в шутку то есть! — Объясняет так, будто это важно. — Ты не должен был это читать. Я их не для тебя писал. — Голос Хёнджина медленно покрывается корочкой льда. — Знаю, не должен был. Я подумал, что тебе нужна помощь.       Хёнджин истерично хохотнул и закрыл лицо руками. Всё ещё находясь на самом краю неограждëнной крыши, он сел на корточки и разрыдался. Беззвучно. Именно так, чтобы ощутить ебейшую боль, чтобы слезы жгли сердце, а не щеки, и соль разъедала душу, которой у него, скорее всего, уже почти не осталось. И ноги тряслись, и руки, и Ёнджун тоже трясся. Никогда раньше суицидников он не встречал, сам о конце жизни от собственных рук не задумывался, так что даже слов подобрать не мог. И те сообщения... Этот юный страдалец ждал её, хотел высказать и попрощаться с ней. Не с Ëнджуном – воришкой и дебоширом, а с той самой прекрасной для него, Хёнджина, девушкой. Чужой девушкой.       Ёнджун медленно топнул вперёд и протянул до Хёнджина ручку. Коснулся светлых прядей, выбившихся из хвостика, убрал их от чужого лица и устроил ладонь на плече юноши. Никакой реакции не последовало. Чхве сел напротив, тоже на корточки, и попытался заглянуть в лицо утопающего. Он обхватил щеки Джина руками и поднял его глаза на себя. Ладони тут же намокли от слëз. Веки мальчика покраснели, этот контраст с белой кожей заставил Ёнджуна ужаснуться. Если бы можно было хуманизировать разбитое сердце, оно имело бы лицо Хëнджина. — Можно я тебя уведу отсюда? — Тихо спросил старший, заключив его ладони в свои палаткой. — Не надо, пожалуйста, — жалобно проскулил Джин, — Я так долго набирался смелости... Горячие слëзы потекли новыми ручейками. Они застилали глаза Хёнджина, делая его слепым котёнком, но парень смотрел прямо в зрачки Ёнджуна, пытаясь донести смысл слов из своей души к его. — Хёнджин, я даже понятия не имею, что тебя на это толкнуло, но вот это вот, – он указал на обрыв крыши, — не выход. Не лишай себя возможности построить новую жизнь... Его мягкий голос с какое-то ещё неизвестной Хёнджину силой сжал сердце второгодки. — Я больше не справляюсь... — произнёс так тихо, что этого почти не было. Ёнджун вздрогнул. Этот мальчик перед ним не принял решение импульсивно, не боялся умереть (хотя очевидно и не желал этого) и помощь он тоже – совсем – не хотел. Не ждал. Хёнджин стоял здесь, потому что собирался прыгнуть. Хёнджин написал те сообщения с прощанием, только для того, чтобы попрощаться. Не чтобы его пожалели, не чтобы ответили взаимностью на его чувства, не прибежали спасти. Он делал то, что делал, не вкладывая в это иной смысл. Хёнджина больше не хватало. Он иссяк. Все отделы с эмоциями заполнила боль, выталкивая остальное. Чувствовать что-то ещë уже не получалось. Не получилось бы и потом. Если бы те сообщения прочел тот, кому они адресовались. — Когда ты прыгнешь, тут же пожалеешь. — Уверенно, без мягкости в голосе говорит Ёнджун. — Если я не прыгну, жалеть буду не меньше. Чхве открывает рот, чтобы противиться, но младший перебивает: — Нельзя спасти того, кто спасения не желает... Ни боли в голосе, ни сожаления. Только констатация факта. У Ёнджуна внутри что-то ломается. Они смотрят друг другу в глаза и понимают: не получилось. Ёнджун не может уйти, но смысла остаться тоже нет. Медленно поднимается и отходит спиной назад. Глаза Хёнджина сухие, взгляд ожесточён. Назад он даже не смотрит, хотя – Чхве уверен – спиной пустоту ощущает. Она его пальцами касается, уже готова забрать. Паника разрастается в душе Ёнджуна как бутон. Осознание того, что ничего сделать не может, небом ложится на его хрупкие плечи. И давит. Прибивает к крыше. Парень чувствует, как кончики пальцев каменеют, от них и всё остальное тело. Теперь он даже отвернуться не может. Смотрит прямо на Джина, решительного и уже заранее мёртвого, а тот всё никак не прыгает. Не потому что боится, а потому что хотел бы, чтобы всё было иначе. Оба понимают, что иначе никак, и взгляд мутнеет. Хёнджин исчезает. Секунда длится как вся жизнь, но наконец проходит. Глухой удар и снова тишина. Самая громкая тишина в жизни Ёнджуна.       Чхве Ёнджун впал в коматоз. Обрывками помнил, как спустился с крыши и ушёл домой. Чьи-то крики, гомон толпы, чужие толкания, как давний сон, всплывали перед глазами ежеминутно. Тесный круг из тел на красной траве, горбатых, склонившихся над ним и кричащих. Сирены. Кровавый след от подошвы на асфальте.       Ёнджуна тошнило. Звук удара преследовал его, как людей преследует звон в ушах. Эпизоды с того дня мелькали перед лицом помехами, доводили до крика, кошмаров, внезапных слëз. Он перестал слышать, что говорили вокруг. И лучше бы дальше не слышал, но нежелательное иногда случается.