За закрытыми дверями

Коридор до её кабинета казался бесконечным. Мы молчали и не оглядывались на посторонних. Она крепко держала мою руку, наверное, боясь, что я сбегу. Но бежать было некуда и бессмысленно. Со временем я настолько смирилась со своей участью, что вырываться и привлекать внимание казалось максимально глупым. Мы не шли, а летели над деревянным полом. Она дышала очень тяжело, запинаясь на каждом вдохе. А я всё пыталась понять, неужели она так сильно жаждет причинить мне боль. Неужели она так неистово хочет, чтобы я всё больше её боялась. А страшно действительно было. Было страшно до безумия, и у меня даже зуб на зуб не попадал, стоило просто поднять на неё взгляд. Она дёрнула меня за запястье, отчего я едва сдержалась, чтобы не вскрикнуть. Её тяжёлый взгляд привёл меня в чувство: я шагнула через порог, ощущая холод, с которым за спиной закрывается дверь. Колени задрожали с новой силой, и я в мгновение отскочила в другой конец кабинета. Знала, конечно, что меня это не спасёт, но всё ещё не теряла надежды. Она закрыла дверь на ключ и, улыбнувшись совершенно кровожадно, двинулась ко мне. Я задыхалась. Я просто не могла дышать, когда её лицо резко оказалось перед моим. Удушающее облако сладкого парфюма упало камнем на моё сердце: оно сжалось от боли, которая ещё не наступила, но уже сдавила внутренние органы. - Раздевайся, — дыхание женщины опалило мои щёки. Я залилась предательским румянцем, и в глазах засверкали первые солёные капли. - Я не хочу, не надо, пожалуйста, — я постаралась говорить чётче и ровнее, но голос вибрировал. Я чувствовала это и знала, что она тоже заметила. Её ещё более злобная ухмылка окончательно выбила землю из-под моих ног. Её было не взять мольбами, слезами и вздрагивающими от слов губами. Но моё тело само каждый раз пыталось вызвать у неё то жалость, то треклятое милосердие, просто лишь бы она не прикасалась ко мне. Чтобы открыла дверь и отпустила. А она каждый такой грёбаный раз с наслаждением впитывала мой страх, и тот, попадая в кровь, разгонял её извращённую фантазию покруче экстази. - Разденься сама или я помогу. Только вряд ли тебе это понравится, — она отошла от меня и присела на край стола, откуда обзор, скорее всего, был более шикарный. А на что было смотреть? На девчонку, дрожащую уже от воздуха, который пропитан ею. Ею — женщиной из моих кошмаров. Женщиной, однажды ставшей худшей из худших людей на планете. Путей к отступлению у меня не было. Я могла упасть перед ней на колени. Я могла потерять сознание. Я могла умереть прямо в ту же секунду, но, возможно, даже это меня бы не спасло. Меня бы не спасло ничего, потому что она смотрела на меня, а в глазах было дикое, почти животное желание. И она хотела это желание утолить мной. Я чётко знала, что меня ждёт. Разум был где-то уже очень далеко, когда я преодолею это и буду жить до следующего её появления. А тело — тряслось. Оно качалось, как последний плот на волнах. Непослушными пальцами я пыталась расстегнуть пуговицы на рубашке. Тянула время, как могла. И женщина начинала от этого закипать: она фыркала в мою сторону, ёрзая в нетерпении на столе. Я смотрела на неё и пыталась осознать, действительно ли внешняя красота может так идеально сочетаться с демоническим нутром. Она была прекрасна, но я ненавидела её всеми фибрами своей душонки. Я вглядывалась в её порой чёрные от неистовства глаза и видела свои обломанные крылья. Мне хотелось её убить и не хотелось жить самой. И чёрт знает, что из этого мне было нужно больше в тот момент, когда она рыкнула, подскакивая: - Не испытывай моё терпение! — она уже почти подошла ко мне, когда я спешно скинула на стул рубашку. Если бы она стала делать это сама, было бы хуже. Хотя, может, хуже и представить сложно, но я помнила это чувство — она рывком стягивает одежду, царапает кожу, ругается, толкается. Не церемонится. Мы это уже проходили, пожалуй, больше было не нужно. Сложнее мне было расставаться с брюками: это означало полное повиновение перед ней. Стаскивая их с бёдер, я умудрилась щёлкнуть пряжкой ремня по ноге, зашипела. А она смотрела во все глаза, с полным превосходством вскидывая брови. В любой другой ситуации я бы боготворила эту женщину. Но мозг постоянно подавал импульсы — она не та. Она чудовище. Она монстр во плоти. Брюки оказались рядом с рубашкой, и я осталась только в одном белье. И кажется, это её очень даже устроило. Она вальяжно подошла ко мне, когда я потянулась к застёжкам бюстгальтера. На секунду даже мелькнула мысль, что вот здесь мы и закончим. Что вот здесь она, довольная моим поведением, позволит одеться и уйти. Да-да, я была не права. - Хорошая девочка, — она осторожным движением рук провела по моим плечам. И толпа мурашек разошлась по всему телу, отчего я дёрнулась, будто от удара током. Она приняла это на свой счёт. — Ну-ну, не бойся. Я не могла сохранить хотя бы толику спокойствия. Взгляд бегал, выискивая спасение в банальных вещах: ваза, которой можно ударить в голову; канцелярский нож, которым можно полоснуть по коже; ключ, которым можно открыть дверь. Все попытки защититься таяли с тем, как её ладони плыли по моим рёбрам и всё ниже, ниже. Затем в какую-то секунду она безжалостно вцепилась мне в волосы на затылке и рывком уложила животом на стол. Я опомниться не успела, как она нависла надо мной, и я оказалась буквально вдавленной в дерево. - Ты знаешь правило: никаких криков, — усмешка. — И постарайся расслабиться, тогда, может быть, не будет больно, — она оставила еле уловимый поцелуй куда-то в скулу. А после этого начался мой персональный ад. Мягкая ткань её платья щекотала мне бедро. Это, надо сказать, была единственная приятная вещь из всего. Остальное — грубая, мерзкая, жестокая реальность. Не мешкая, женщина стащила с меня бельё и вошла сразу двумя пальцами. Ей было плевать, что я оказалась не готова к такому нападению. Было плевать, что от боли я хотела заорать, но звука не было. Я просто, как выброшенная на берег рыба, открыла рот, ощущая, что не могу сделать вдох. Обычно в такие моменты у кого-то сыпятся искры из глаз. У меня никаких искр не было. Была боль, была паника, была попытка облегчить своё положение. Я попыталась приподняться, помогая себе ладонями. Но её рука меня остановила. Она надавила мне между лопаток и, нагнувшись к моему уху, прошептала: - Не зажимайся, зайка, — за этими словами последовал резкий толчок. Я зубами вцепилась в край стола. Наверное, в ту самую секунду я могла бы с лёгкостью прокусить его. Она двигалась остервенело, методично набирая ритм. Длинные ногти на руку играли только ей: меня она царапала не только по плоти, но и по сердцу. Я не понимала, чем заслужила такое отношение. Я могла бы любить её до беспамятства, могла бы молиться на неё, ночами склоняясь над её образом. Но она решила вколотить в меня одно — ненависть. Невероятных размеров ненависть к её голосу, смеху, рукам. К её существованию. Она целовала позвонки, ударяясь губами куда придётся. Она верила, что это помогает заглушить болезненные спазмы. Нет, это не помогало. Я не могла сосредоточиться на её губах. И, откровенно говоря, мне было всё равно, что она делает с моим телом. Я считала секунды до долгожданной развязки. Постепенно я начала чувствовать, как тело сдаётся. Её движения во мне стали плавнее, пальцы двигались легче. Было невероятно противно, что даже такую банальную штуку не получается контролировать: она меня насилует, а тело само ей отвечает. Но, с другой стороны, были в этом и положительные моменты: получая всю власть, она переставала меня терзать. Становилась более мягкой, нежной, если вообще в такой ситуации можно говорить о какой-то нежности. В любом случае, я могла дышать и могла ожидать скорого окончания. - А говорила, что не хочешь. Кажется, твоё тело очень даже не против, — языком она прошлась по моему уху, а затем на кой-то чёрт прикусила мочку. Я едва ли ощутила это. Но от осознания того, как это грязно, дёрнула плечами, желая скинуть её. И ей мой выпад не понравился. Понять, что я её разозлила, было просто — рука задвигалась глубже. Не поменялось ничего, кроме ритма. Она растягивала каждое проникновение, получая удовольствие от того, как я скулю в ладонь и бьюсь лбом об стол. А параллельно я считала. Про себя я считала все её действия, стараясь отвлечься. Не работало. Ничего, блин, не работало, потому что она была надо мной. Потому что она грубо брала меня. Потому что по кругу повторялось одно и то же, и я рисковала навсегда застрять в этом дерьме. Я старалась ни звука не издавать. Простонать значило одобрить её действия, раззадорить и позволить продолжать экзекуцию. Конечно, она и так всё это продолжала. Но, может, хотя бы знала, что мне действительно не нравится. И никогда не нравилось. Однажды, словно в прошлой жизни, я мечтала, чтобы она ко мне прикасалась. Мечтала чувствовать её пальцы на своих руках и коленях. Мечтала попробовать вкус её губ. Теперь всё ушло. Я мечтала, чтобы она тоже узнала эту боль — боль, когда тебя раздирают на части и смеются. Боль, когда сердце отказывается стучать. Боль, когда весь мир в секунду рушится, потому что кто-то дорогой сошёл с ума. Я знала, что она психопатка. По-другому я не могла объяснить её поведение, её слова, её желания, от которых по коже мороз. Мысли улетучились, когда я поняла, что организм окончательно признал поражение. По телу прошла волна, которая обычно бывает волной наслаждения. Для меня это было простейшее облегчение. В голове пульсировало, а перед глазами стояла пелена. Я вроде и не плакала, как раньше, но всё лицо было влажным, что даже волосы прилипли. И сердце колотилось, будто очень серьёзно могло выпрыгнуть. Я почувствовала, как она отступает. Это ощущение свободы почти невозможно описать обычными словами. Я даже сдержаться не смогла, сорвала с губ один-единственный стон. - Приведи себя в порядок и можешь быть свободна, — она, как будто так и должно быть, отвернулась от меня и достала из ящика салфетки. Пока женщина вытирала руки, спокойно поглядывая в окно, я надевала на себя всё то, что успела скинуть. Тело тряслось ещё больше, чем в самом начале. Сил заправлять рубашку в брюки и перешнуровывать кроссовки не было. Как получилось, я оделась и вылетела из её кабинета, стоило ей открыть дверь. Уже в коридоре я прижалась к холодной стене, роняя на глаза тяжёлые веки. Слёз не было. И я знала, что на меня смотрят, поэтому не могла позволить себе такую роскошь — заплакать. Да, меня заботило, что обо мне подумают, что скажут. Я зависела от тех, чьи взгляды чувствовала каждой клеточкой тела. Они ничего обо мне не знали. Не знали, какую борьбу я веду ежедневно. Не знали, что за боль сидит во мне и вот-вот вырвется. Не знали, что происходит слишком часто за закрытыми дверями одного кабинета. Я собрала всю волю в кулак и собрала спутавшиеся волосы в хвост, после чего поспешила в сторону лестницы.