«Пожалуйста, Кицунэ Гудзи!»: неизданное

      — Ах, Всемогущий Сёгун, вы сегодня отлично выглядите! — войдя в комнату, воскликнула Яэ Масако, и лучезарная улыбка озарила её лицо.       Яэ Масако, наследница рода кицунэ, гудзи Великого храма Каминару и по совместительству преданный друг, слуга и опора Вечности, то есть меня, Сёгуна Райден, этим вечером вновь почтила меня своим визитом в Тэнсюкаку. Она проделала долгий путь от Великого храма до моих личных покоев лишь для того, чтобы скрасить своим присутствием остаток дня. Она была облачена в красно-белое одеяние жрицы, а её прелестное лицо обрамляли нежно-розовые локоны и пушистые ушки, которыми я могла любоваться целую вечность.       Она положила на стол коробочку с моим любимым чаем и плетёную корзинку с ароматнейшими, аппетитными на вид пирожными, украшенными розовато-лиловым воздушным кремом. Помимо пирожных, в корзинке красовались палочки с шариками моего любимого трёхцветного данго.       — Я принесла вам сладости. Хотя, быть может, мы могли бы пройти на кухню и приготовить что-нибудь вместе, как вы считаете? — она улыбнулась, и в её голосе послышалась едва уловимая нотка иронии.       — П-приготовить?!       Мои щёки тут же налились румянцем. Я, Сёгун Райден, в совершенстве владеющая боевыми искусствами, оказываюсь совершенно беспомощной перед искусствами иного толка, в особенности — кулинарными. Яэ Масако, напротив, ловко и уверенно управлялась с различными ингредиентами, каждый раз балуя меня любимыми десертами. Стоит мне лишь усесться за прочтение книги «Всемогущий Сёгун: перерождение в Райден с неограниченными силами» и подумать о том, что не мешало бы чего-нибудь перекусить, как Яэ Масако тут же умудрялась преподнести мне вкуснейшие сладкие угощения. И, помимо этого, моя преданная кицунэ обладала рядом других неоспоримых достоинств, о которых было известно всем жителям Инадзумы. Хотелось бы верить, что столь одарённая кицунэ может служить только самому наидостойнейшему Сёгуну, но почему-то верится в это не всегда.       Кажется, она заметила тень тоски, омрачившей моё лицо, и поэтому мягким голосом молвила:       — Что ж, я вижу, вы сегодня не в духе для кулинарных подвигов. Тогда предлагаю угоститься этими чудесными пирожными с кусочками фиалковой дыни и пылью из лепестков сакуры, а также палочками трёхцветного данго. Прошу, располагайтесь, а я пока накрою на стол.       Зелёный чай, вкуснейшие десерты и приятная компания кицунэ сумели скрасить мой тоскливый одинокий вечер. С охотой уплетая сладости и запивая их ароматным чаем, слушая при этом увлекательные рассказы Масако, я и не заметила, как плавно опустилась ночь. Сегодняшняя ночь выдалась спокойной и умиротворённой, — несколькими днями ранее утихла гроза, сокрушительные вспышки которой не на шутку взволновали жителей, и город, наконец, обрёл покой. Кажется, разрушительная гроза утихла не только в небе над Инадзумой, но и в моей душе. Хотя, должна признать, меня всё ещё не покидало чувство одиночества, то и дело омрачающее моё и без того шаткое душевное равновесие. Конечно, я с огромным удовольствием наслаждалась компанией Яэ Масако, а ничья другая компания мне и не требовалась, но у жрицы Великого храма Каминару было множество обязанностей, и поэтому она нечасто выкрадывала время, чтобы навестить меня. Обычно с наступлением темноты она покидала мои покои и отправлялась обратно в храм, ведь у неё была куча разнообразных дел, однако сегодня, взглянув в окно и словно прочитав мои мысли, она вдруг сказала:       — Если вы желаете, я могу ещё ненадолго задержаться в Тэнсюкаку.       — Желаю, — молвила я и сделала последний глоток уже остывшего зелёного чая.       Позднее она предложила расчесать мои длинные волосы изящным гребнем, подаренном ею же, и я с радостью приняла её предложение. Никому не позволялось даже прикасаться к моим волосам, — никому, кроме Яэ Масако, которая, помимо всего прочего, умела заплетать чудесные косы. Плавными и деликатными движениями Масако, сидя на кровати за моей спиной, расчёсывала длинные волосы, иссиня-фиолетовой глубоководной рекой струящиеся по моим точёным худеньким плечам. Каждый раз, когда её ладонь касалась моей головы, по моей коже пробегали мурашки, и я всё никак не могла понять, отчего же так происходит.       — С вашими волосами так нелегко управляться, — молвила кицунэ, провела кончиками пальцев по всей длине волос и убрала за ухо выбившуюся синюю прядку. — Однако вам это процесс, кажется, доставляет определённое удовольствие.       — Безусловно, — ответила я, неловко улыбнувшись. — Жаль, что ты так нечасто это делаешь, а никому другому я не позволяю прикасаться к моим волосам. Впрочем, и позволять это делать кому-то другому у меня нет желания.       Мелодичный и игривый голосок Яэ Масако вдруг послышался совсем рядом с моим ухом, и я тут же ощутила сладкий запах сакуры и цветков-сахарков.       — Кажется, вы многое позволяете лишь мне одной, Всемогущий Сёгун.       Будто бы совсем ненарочно кицунэ на мгновение коснулась моей шеи кончиком носа, отчего по коже вновь незамедлительно пробежали мурашки, и я всё ещё не могла понять, почему же так происходит.       — Верно, — вздохнула я, опустив голову. — Должна признать, что порой мне очень не хватает тебя и твоего присутствия.       Кицунэ довольно усмехнулась. Она придвинулась ближе ко мне и плавным движением притянула меня к себе, заключив в объятиях. И вновь я ощутила этот дурманящий запах лепестков сакуры, цветков-сахарков и всех тех самых прекрасных сладостей, которые я так люблю. Этот терпкий и даже слегка приторный, но такой лёгкий и приятный запах был неимоверно расслабляющим. И неимоверно родным.       — Всё же, одиночество мучительно для вас, Всемогущий Сёгун, — она ласково поглаживала меня по голове. — И я рада, что вы это, наконец, признали.       — Обними меня покрепче, Масако, — шепнула я, прильнув к кицунэ и закрыв глаза.       Конечно же, она незамедлительно исполнила моё желание.       В Тэнсюкаку стало как-то по-особенному тихо. Возможно, всё дело в тёплых и нежных объятиях кицунэ, дарующих умиротворение и покой. Жаль, что моих сил недостаточно, чтобы увековечить это мгновение, то есть, растянуть его на целую вечность. В её объятиях я смогла обрести истинное утешение, и было так страшно упустить его, спугнуть.       Указательным пальцем Масако приподняла мой подбородок и проникновенно посмотрела в глаза.       — Может, я могу сделать для вас что-нибудь ещё сегодня? — игриво протянула она, проведя большим пальцем по моим губам и наклоняясь чуть ближе. — Вы ведь знаете, что я с радостью услужу вам, мой Сёгун.       Я сглотнула. Лиловые глаза Масако едва заметно светились в полутьме. Она молча смотрела на меня в ожидании ответа, хотя ответ ей вовсе и не требовался. Словно лисица на охоте, она затаилась, выжидала, наблюдала за реакцией на её слова и плавное поглаживание моих губ. Слегка надавив большим пальцем на мою нижнюю губу, она заставила меня приоткрыть рот, всё ещё пристально глядя в глаза. Не до конца отдавая отчёта в своих действиях, я робко коснулась её пальца кончиком влажного языка. Масако хитро улыбнулась.       Она наклонилась ещё ближе ко мне, острым носиком вновь дотронулась до моей нежной кожи. За этим прикосновением последовал вкрадчивый поцелуй. Она не спешила, — каждое её движение было преисполнено плавностью и деликатностью, на которые была способна только кицунэ. Я закрыла глаза, погружаясь в мир приятных, малознакомых мне ощущений. Её тёплые ладони накрыли мои раскрасневшиеся от смущения пылающие щёки, а её язык уверенно и старательно изучал мой рот. Она целовала меня так, как никто и никогда за многие тысячелетия. Губы кицунэ были настолько мягкими, прикосновения настолько ласковыми и приятными, а сладкий аромат сакуры и цветков-сахарков настолько дурманящим, что устоять перед ней было попросту невозможно.       Я и не заметила, как вскоре оказалась прижатой к кровати. Проведя языком по моим губам, Масако опустилась ниже и принялась целовать мою шею, оставляя на коже следы от укусов и тут же тщательно зализывая их. Я была полностью в её власти. Не отрываясь от моей шеи, она быстро и ловко развязала моё фиолетово-сиреневое узорчатое кимоно, накрыв грудь тёплой ладонью. Моё дыхание стало таким рваным и учащённым, как же тяжело было дышать!.. И ещё тяжелее было сдерживать стоны, стремящиеся вырваться из моих уст. Масако же не старалась сдерживаться, и её протяжные сладкие стоны оповещали весь Тэнсюкаку о том, как ей было хорошо. Ох, как же неловко будет смотреть завтра в глаза прислуге!.. Я постаралась быстро отбросить эту мысль, сосредоточившись на том, как острые зубки бережно обхватывали и прикусывали мой сосок, а тонкие длинные пальчики скользили по моим бёдрам. Кицунэ извивалась, выгибая спинку, — лисица, наконец, завладела своей долгожданной добычей и намеревалась сделать с ней всё, чего ей захочется. И мне, несомненно, хотелось самого что ни на есть того же. В порыве страсти я коснулась её мягкого розового ушка, но она тут же схватила мою ладонь и приковала к кровати, сплетая наши пальцы. Я вдруг почувствовала, что комната наполнилась каким-то особым, незнакомым мне ароматом, в котором, однако, всё же доминировал сладкий запах сакуры и цветков-сахарков.       Я, Сёгун Райден, была околдована, очарована, поймана этой ловкой и настойчивой лисицей. Я полностью отдавалась её ласкам, безмолвно умоляла её не прекращать, умоляла спасти меня от вечного одиночества. Пожалуйста, кицунэ гудзи!..       — Да, да, да… — речитативом срывалось с моих губ, когда изящные пальчики Масако искусно ласкали мой клитор, а зубки оставляли отметины на коже. Я приподнимала бёдра в такт её движениям, я полностью предоставляла себя ей, а её умелые пальчики творили с моим телом поистине удивительные вещи.       Стоило ей лишь запустить череду пульсирующих электрических разрядов, как мои ноги тут же начали стремительно неметь, а сдерживание стонов стало и вовсе чем-то, граничащим с невозможностью. Прижимая меня к кровати манящим разгоряченным телом, кицунэ накрыла мои губы своими, издавая сладкие стоны прямо в мой рот. Хотелось кричать, хотелось полностью раствориться, утонуть в её прикосновениях. Хотелось, чтобы это ощущение длилось вечно.       — Да, да, моя милая кицунэ… — сдавленно шептала я, и мой робкий шёпот терялся среди громких, проникновенных стонов. — Да, да, прошу…       Громко выдохнув, Яэ Мико бросила перо на стол и, откинувшись на спинку стула, закрыла глаза. На её лице мелькнула лукавая ухмылка.       Низ живота тянуло с такой силой, что она едва ли могла усидеть на месте. Всё внутри сжалось, её тело буквально изнывало от пронизывающего, с головой захлестнувшего желания. Она выгнула спину и со всей силы сжала бёдра, поёрзав на стуле. Её узкая ладонь плавно скрылась в складках красно-белого короткого кимоно, а дыхание всё больше и больше превращалось в едва различимые постанывания, но Мико вдруг осеклась и, вздохнув, нехотя убрала руку. Нет, сейчас не время. Фестиваль Иродори уже на носу, а роман ещё даже не дописан.       «Ах, Эи, что же ты со мной делаешь... — подумала она. — Мысли о тебе в очередной раз совершенно не дают мне работать».       Она взяла листок кремово-желтоватой бумаги, исписанной быстрым, размашистым почерком. Совсем не таким аккуратным и выверенным, каким она писала обычно. Пробежалась глазами по неровным строчкам и скачущим буквам, а некоторые слова ей и вовсе удавалось разобрать с трудом.       «Что ж. Этот поток сознания, несомненно, не подлежит публикации. Бедняжка тэнгу не переживёт такого удара, если роман попадёт в её несчастные бестолковые ручки. А он наверняка попадёт, ибо эта недотёпа встанет за ним первой в очереди, когда узнает, что рукопись посвящена Эи, это уж точно. Хотя, может, в таком случае как раз и следовало бы… Ах, как же далеко меня унесли мои мысли!.. Нет, исключено. Придётся написать что-то более целомудренное. А жаль, очень-очень жаль…».       В ту ночь гудзи Великого храма Наруками написала короткую историю о прекрасной кицунэ Яэ Масако и непутёвом Сёгуне Райден, которая умудрилась простудиться, а Масако должным образом о ней позаботилась, приготовив особый напиток и напоив им обессиленного Архонта.       «Эи… — закончив работу над эпизодом, кицунэ с тоской в глазах взглянула на выплывающее из-за горизонта солнце. — Надеюсь, она прочитает этот незатейливый роман. Мне, знаешь ли, было чертовски одиноко сотни лет твоего добровольного заточения в царстве Эвтюмии, и по сей день чувство одиночества меня не покидает. Я и впрямь готова сделать ради тебя что угодно, стоит тебе лишь сказать. Но ты никогда не говоришь... Прочти его, пусть даже не полностью. Но прочти. И обрати на меня внимание. Прошу».