Ярко-оранжевое солнце

      У Кима было два одинаковых блокнота. Один он использовал для работы; туда заносились заметки, обрывки фраз, описание улик, и всё это объединялось в единую сеть. Другой блокнот был чем-то вроде личного дневника. Когда-то давно психолог, к которому ходил Кицураги, предложил записывать всё, что он чувствует. Выговориться ему было некому, поэтому хотя бы так: доверить мысли бумаге. Если держать всё в себе, можно сойти с ума.       О существовании второго блокнота знал только Жан. О чем пишет Ким, он не спрашивал, но когда видел своего парня, склонившегося с ручкой над блокнотом, тактично уходил в другую комнату.       «Своего парня». Звучало непривычно. Но Викмар не любил играть в напёрстки, поэтому говорил прямо: они встречаются. Да, два офицера одного пола спят друг с другом. Есть, что сказать?..       Сказать было почти нечего. Жюль отнёсся с заявлению флегматично, как и ко всему в принципе. Трент не скрывал своего удивления, но он ко всему испытывал живой интерес, так что это даже льстило. Торс и Честер придумали кучу тупых шуток, как ни странно — беззлобных. Жюдит искренне поздравила. Капитан Прайс не обратил внимания: главное, что сорок первый продолжал работу. А Гарри… Гарри тоже поздравил, только его слова и реала не стоили. Так что с признанием отношений всё было нормально.       Ранним утром Жан проснулся и пошёл на кухню. За столом, ссутулившись, сидел Ким и листал блокнот.       — Доброе утро, — сказал он. — Кофе еще есть.       Жан налил свежий кофе и сел напротив.       — Рабочий день еще не начался, — хрипло сказал он и кивком указал на блокнот.       — Это личное.       — Мне уйти?       — Нет. — На тонких губах играла легкая улыбка. — Тебе не обязательно уходить, когда я пишу о своём.       — А. Ладно. Просто я думал, что тебе это не понравится.       — Поначалу так и было, — согласился Ким. — Но мы уже достаточно привыкли друг к другу.       Жан отвернулся и посмотрел в окно. Признак смущения. Ким научился расшифровывать  невербальные знаки Викмара.       — Так и… что там? — Жан с усилием повернулся к Киму  и указал на блокнот.       Исписанные страницы зашуршали.       — «Апрель 51. Ходят слухи, что Гарри и Жан какое-то время встречались. Подтверждений нет, но это объясняет, почему сателлит-офицер так зол на Гарри».       — Есть подтверждение, — Жан зло усмехнулся. — Сидит в трусах и майке и пьёт кофе.       Снова шелест.       — «Июнь 51. Я встречаюсь с Гарри».       Ким посмотрел на возлюбленного.       — Хорошее время, — прокомментировал Жан. — Лето было тёплым. Ты выглядел счастливым.       Шелест.       — «Октябрь 51. Мы расстались». Зачеркнуто. «Меня поимели и бросили».       Викмар кивнул.       — С ним нелегко.       — Мягко говоря. Иногда я думаю, на что вообще рассчитывал. Что сила любви исцелит запойного алкоголика и наркомана? Даже звучит глупо, — Ким поморщился.       — Зря ты так. Сила любви существует. Только… не всем она нужна. Твоя любовь, моя… Гарри это было не нужно.       Ким перелистнул несколько страниц.       — «Декабрь 51. От безысходности начал встречаться с сателлит-офицером Викмаром».       — Так официально? — в голосе Жана звучала обида.       — Это было больше полугода назад.       — И то верно.       Повисла пауза. Жан видел, что листы исписаны, но Ким не читал. Значит, это было что-то, что не касалось ни его, ни Гарри. А в пересказе того, что происходило с ними после декабря, Жан не нуждался.       — Схожу покурю, — сказал он. Ким лишь задумчиво кивнул в ответ.       Жан вышел на балкон и зажег сигарету. В углублении стены, где должен быть кирпич, лежала одна пачка и одна зажигалка — для него самого. Ким бросил. Испытание воли оказалось ни к чему, и он избавился от вредной привычки за один день.       В том, что Ким начал встречаться с ним от безысходности, на самом деле не было ничего обидного, потому что он тоже пошёл на контакт от отчаяния и бессилия. Они любили одного человека, а он их бросил. Ладно его — кому нужен депрессивный трудоголик, но бросить Кима? Ярко-оранжевое солнце сорок первого? Надо быть конченным долбоёбом, и Гарри Дюбуа это звание заслужил. Пытался потом оправдаться, мол, это не я, это электрохимия… Это что вообще такое? Объясняться Гарри почему-то решил в участке, и Ким, заслышав это слово, молча встал и ушёл. Викмар для себя решил, что эту тему поднимать не будет. С собой бы разобраться, а лезть в чужую голову незачем.       Жан потушил окурок и вернулся на кухню. Ким убрал блокнот со стола и пил свой кофе.       — Тебе сегодня на приём, помнишь?       — Конечно, помню, — пробурчал Жан. — Такое не забудешь.       Наверное, выглядел он забавно, потому что Ким потрепал его по волосам.       — Ты почти не рассказываешь, как проходит твоё лечение, — с укором сказал он.       — Да пиздец как проходит. Почему нельзя просто пить таблетки, и чтобы оно как-нибудь само? Каждый раз слышу: «Давайте поговорим о вашей работе», «Давайте поговорим о вашем детстве»… Как будто в душу ебут.       Ким мягко взял его руки в свои.       — Это очень непросто, я знаю. И в то же время необходимо. Ты стал улыбаться. Разве не прогресс?       — Прогресс, — неохотно признал Жан.       Ким тактично умолчал, что это была кривая дрожащая улыбка, которую видел только он. Но какая разница? Это была улыбка. Настоящая, своя, впервые за… за сколько лет? Хер знает.       За окном жарило августовское солнце, а на кухне маленькой квартиры сидело его личное ярко-оранжевое солнце сорок первого участка и держало за руки. За долгие годы непроглядной тьмы в жизни Викмара появился свет.