Хотеть касаться

      Дело в том, что в Руслана невозможно не влюбиться.       Даже в роли сурового «господина режиссера» он продолжает греть окружающих своей солнечной энергией, которой, кажется, хватает на всех, и получается это у него так естественно… Вот он притягивает к себе Ярика, в очередной раз накручивающего себя по поводу новых аранжировок и бегающего между звуковиками и репетицией главной роли, произносит что-то тихо ему в ухо и прижимается коротко губами к виску — и Яр смотрит на него благодарно, хоть глаза у него и на мокром месте все ещё. Вот он ловит свою Сашу в быстрый поцелуй между сценами — просто так, без повода — и она лучится улыбкой чуть более искренней. В перерывах в репетиции он неизменно оказывается в кольце рук Смолина, прижатый к нему спиной, и, кажется, немного отключается от реальности, прикрыв уставшие глаза. Тот смеётся каждый раз, что это все план Руслана, чтобы заставить его бросить сигареты, просто не давая ему выйти на перекур, но все равно держит его бережно и смотрит косо на всех, кто пытается его потревожить. Саша иногда подходит к нему, запуская ладонь в уложенные волосы — Серёга смешно ершится, притворяясь, что возмущен, но от прикосновений не уходит — сам тот ещё тактильный маньяк, они с Герасименко два сапога пара. Руслан в такие моменты смотрит на них невыносимо-влюблённо, иногда притягивает Смолина в поцелуй — редкость, которую на людях себе позволить можно только здесь, где все свои, и все и так все знают. Давно сыгранная труппа работает на миллионе несказанных соглашений — когда Паша в первый раз попадает на репетицию Последнего Испытания — тогда ещё в ансамбле — он немного теряется от того, как не похожа она на другие репетиции даже той же Стремянки. Какое-то время спустя он притирается, спевается — и коллеги в ответ постепенно открываются ему (когда Руслан впервые целует при нем своего партнёра, он тихо радуется внутри — значит, доверяет — и старается не смотреть слишком откровенно, прогоняя с лица улыбку).       Руслан вообще со всеми не теряет возможности прикоснуться — преувеличенно-галантно целует руки девушкам вместо приветствия, неизменно получая в ответ их смущённый лёгкий смех, закидывает руки на плечи собеседника при разговоре, мягко направляет артистов ладонями, когда даёт правки, и обнимает, обнимает, обнимает… Паша понимает как-то раз, что ему хочется больше — не иначе заразился от самого Герасименко, это воздушно-капельным не передается случайно? — и начинает участвовать больше в проектах, выбивая себе роли, чтобы оправданно контактировать больше. Может это действительно тайный план — заманить артистов в свои сети, чтобы они сами рвались в твои новые проекты — и весь каст Последнего Испытания в этой паутине безнадежно застрял. ***       После его премьеры в роли Даламара Руслан ловит его в гримёрке — когда пост-премьерная эйфория закончилась, он поймал откат, и сейчас просто сидит и смотрит в пустоту, чувствуя, как внутренний критик уже раскладывает по полочкам все его ошибки — благо, материала — навалом. Он представляет, наверное, печальное зрелище, совсем не похожий на себя-солнечного, себя-активного, каким он привык показываться окружающим. Сейчас на это нет энергии, да и не нужно оно — до недавнего времени он был в комнате один.       — В порядке?       Паша поднимает на него отрешенный взгляд, и ему, кажется, большего ответа и не надо — наметанный годами работы с актерами глаз сразу читает все, что творится в душе.       — Так, — режиссер садится как-то непонятно, боком, рядом и тут же притягивает его к груди, немного криво, «живой» стороной, думается Паше, и он усмехается. Выглядит, наверное, жутковато. — Не загоняйся, — он произносит куда-то в парик и его действительно немного отпускает, то ли от уверенности в голосе, то ли от ритмичного стука сердца, то ли от того, как мужчина мерно водит ладонью по черным искусственным волосам. Они сидят так долго-долго, и становится даже немного совестно — у Руслана, наверное, много дел, у него самого последний спектакль, эмоции, да и новые аранжировки с Ярославом отстроить не мешало бы, чтобы все без его присутствия сработало…       Он совсем не ожидает нервного вздоха-всхлипа, вырвавшегося из груди.       — Ну чего ты? — Руслан отстраняется мягко, встречается с ним взглядом (в гриме Рейстлина черты его становятся немного птичьими, но за ними все тот же теплый блеск глаз), прижимается коротко лбом ко лбу, будто забирая его тревоги, — Все же хорошо? Давай соберись, тебе ещё Ярика кошмарить.       Наверное, он кивает, улыбается мокро, и Руслан улыбается в ответ, ещё раз успокаивающе гладит по щеке и, кивнув еле заметно, будто что-то внутренне для себя решив, тянется-жмётся к его губам, без малейшей романтической подоплёки, целомудренно и немного набок — чтобы избежать загримированной стороны.       — Повтори текст, чтобы не было так страшно, — он ободряюще улыбается и выскальзывает из комнаты.       Как там говорят, любовь — это хотеть касаться? В Руслана невозможно не влюбиться — и Руслан любит всех в ответ.