Impossible things

Последняя неделя мая выдаётся совсем по-летнему жаркой. Вот уже несколько дней, а вернее ночей, Ноэлу не спится. Да и как тут заснуть, когда прохладные, сырые и пасмурные вечера сменяются тихими тёплыми, томительными и тягучими; воздух пьянит почище вина, а деревья во дворе тихо перешептываются в сумеречных тенях садов, так и зазывая выйти из дома. Лёгкие наполнены мечтами, ожиданиями, первой любовью и первыми разочарованиями, новыми надеждами, поцелуями и клятвами под луной; пташки пахнут миндальным кремом и цитрусовым лимонадом, цветами и звёздами. Есть в этом что-то ускользающе прекрасное и одновременно печальное — нет ничего более непостоянного, чем всё на свете. В такие ночи Ноэл может писать до утра — так ему лучше всего сочиняется. Сегодня именно такая ночь. Между рёбер плещется что-то горячее, и он знает, что, если ему повезёт поймать капризную музу за край туники, он может написать нечто особенное. Мелодия будто бы давно уже здесь — только и ждёт своего часа. И всё, что нужно Ноэлу это внимательно прислушаться к себе — постараться ухватить, пока она не ускользнула и не скрылась вместе с последними звёздами. Вот только бы найти подходящие слова… Он вдумчиво перебирает струны, наигрывая на разный лад простой мотивчик, так и сяк — снова и снова, — попутно делая пометки и одному ему понятные каракули в потрёпанной тетрадке, одолженной у Лиама за ненадобностью. Но ему всё не нравится и он с досадой перечёркивает сделанные ранее пометки. Будто что-то мешает найти ту самую тональность из его грёз, которая так близко и так далеко одновременно. В конце концов, после долгих творческих мук и доброго десятка выкуренных сигарет, он тяжело вздыхает и откладывает гитару. Взъерошив волосы на затылке, вскакивает, проходится несколько раз по комнате взад и вперёд, разминая онемевшие за часы сидения на кровати ноги, а потом решает спуститься вниз, чтобы глотнуть чего-нибудь освежающего. В их с Лиамом маленькой комнате слишком тесно и душно для Эвтерпы. На кухне капает плохо закрытый кран, звучно отбивая свой собственный ритм по поверхности раковины. Ноэл закручивает его покрепче, а после бредёт к холодильнику. Изучив всё его скромное содержимое, выуживает на свет банку прохладной газировки. Банка шикает на него, обдавая салютом из сладких пузырьков. Он жадно пьёт, в несколько обжигающих глотков наполовину опустошая мигом запотевшую жестянку и сразу чувствует себя человеком. Любой подтвердит, что нет ничего лучше, чем баночка имбирного лимонада в жаркую летнюю ночь, когда, ко всему прочему, вся комната в твоём полном распоряжении, а чокнутый брат, пользуясь тем, что мама в ночную, до сих пор таскается неизвестно где, как всегда ища неприятностей. Впрочем, последний пункт Ноэла особенно устраивает — его нисколько не волнует где эту пизденку носит в это время суток, и уж конечно ему абсолютно всё равно с кем. Жизнеутверждающий поток мыслей Ноэла прерывает какой-то посторонний шорох, исходящий со стороны двери, ведущей на задний двор. Зажав полупустую банку в правой руке, он подходит поближе: дверь приоткрыта, от сада его отделяет только сетка от насекомых. Прислушавшись, Ноэл различает приглушённые голоса: один из них он узнаёт сразу, второй слышит, кажется, впервые. И это точно не Пол. Он и сам не знает зачем вся эта игра в шпионов, но, стараясь быть как можно незаметнее, чуть отодвигает москитную сетку в сторону и вглядывается в темноту. Сегодня почти безлунно. Из сада доносится стрекотание сверчков, распевающих свои серенады в траве; тянет ночной прохладой, терпкими запахами цветов, коры и чего-то ещё… Чего-то очень знакомого. В этот самый момент ноздрей Ноэла наконец достигает запах, который мало с чем можно спутать. Не сразу, но он всё же различает два силуэта впотьмах: это его чёртов младший конечно же, и с ним ещё какой-то хрен с горы. Решили раскурить косячок посреди ночи в саду, пользуясь отсутствием мамы, всё ясно. Ноэлу приходит мысль проверить свой тайник. Коль скоро этот балбес притащил какого-то очередного бездельника, которого он самолично спустил бы с лестницы, вместо того чтобы делиться с ним своими припасами. И какого дьявола они тут шушукаются, будто двое голубков? Ноэл не может различить в темноте их лиц, только фигуры в траве под старым деревом, но силуэт Лиама он узнал бы из миллиона — он лежит на спине, его футболка маячком белеет в сумраке. Одна его рука заведена за голову, в другой зажат косяк, который он подносит ко рту. Его приятель растянулся рядом полусидя, скрестив длинные шпалы, что у людей зовутся ногами. Ноэл вроде бы встречал его раньше, но не помнит даже имени этого идиота (все приятели Лиама — идиоты, это аксиома). Пока он соображает стоит ли выйти из своего укрытия, его брат передаёт долговязому тлеющий косячок. —… Так, значит, вы с ним типа не ладите, верно? — Типа того. От тебя ничего не утаишь, Коломбо. — саркастически замечает Лиам, — Ладить — это не про нас с ним, мэн. — Да, братьев не выбирают, это точно. — смеётся тот, а потом замолкает и делает затяжку. Поначалу Ноэл хочет их шугануть, чтобы не мешали ему заниматься делом, но, услышав фрагменты разговора, начавшегося, как видно, уже давно, решает немного послушать, тем более, что речь идёт явно не о Поле. Лиам никогда не был из тех, кто станет болтать по душам при луне, выворачивая душу первому встречному. Если он хоть немного знает своего брата… Но он никогда не упустит повода поизводить Лиама тем, какая он чувствительная пизденка — ничто не выводит его брата из себя больше, а значит, Ноэл готов делать это вечно. — Он та ещё пиздёнка, ненавижу его… Честно, бывают дни, когда я придушить его нахрен хочу. Что ж, этого Ноэл не может отрицать — они ладили ровно до того момента, пока им не пришлось делить эту тесную (даже для одного человека) комнату в новом доме, в чём, конечно, не было вины Лиама. Но он всё равно ему заплатит за эти откровения. — Но я люблю мудака. Мы братья и всё такое. Просто, иногда мне кажется, что он… ну, знаешь, типа… — Лиам делает долгую паузу, будто обдумывая стоит ли говорить дальше, забирает план и делает долгую затяжку. На мгновение Ноэлу кажется, что он может прочесть его мысли. — Знаешь, наш папаша — полный урод. Он никогда не трогал меня, понимаешь о чём я… А вот Ноэл. Ему и Полу доставалось чертовски, особенно Ноэлу. Бывали совсем плохие дни, и это не кончалось… Он замолкает, погрузившись в безрадостные воспоминания, а сидящий рядом парень буравит его взглядом. Ноэлу становится не по себе — грудь теснит, дышать становится труднее и мысли о тех тёмных днях холодком пробираются под одежду помимо его воли. — Думаешь, он зол за то, что отец тебя не лупил, как его? Лиам глядит в его сторону, но ничего не отвечает на это, а Ноэлу хочется дать ему хорошую затрещину. И заодно выволочь этого обсоса из их дома за шиворот. Что это вообще за диванный психолог? И почему этот идиот выкладывает ему то, что принадлежит только им — что они оба пережили, и о чём этот пацан не имеет понятия? — Слушай, давай сменим пластинку, не хочу портить кайф. Заткнись уже и дай потриппить. — Окей, извини. — глухо бубнит тот, неловко вытягиваясь на траве, — Слушай, а если бы ты мог уехать куда угодно — в любую точку мира. Куда бы ты хотел? Лиам выпускает в пространство между ними белёсые колечки. Ноэл сам его научил. — Не знаю, чувак… Мне и здесь хорошо. Особенно когда у меня есть это. Красный огонёк самокрутки совершает кульбит в воздухе, описав по пути знак бесконечности. — Да брось, Галлахер, — настаивает он, — Неужели тебе не хочется увидеть что-то кроме нашей дыры? Его брат снова передаёт сигарету, некоторое время молчит и Ноэл отчётливо представляет голубые, подёрнутые дымкой задумчивые глаза. — На луну. — Чего? — Да, мэн. Если мечтать, то по крупному. Лиам поднимает голову к небу, указывая пальцем — его взгляд устремлён в далёкий холодный космос. — Хочу улететь на луну. — произносит он отрешённо, будто самому себе. Ноэл возможно впервые видит Лиама так, как видят его другие люди — те, кто не знает его так хорошо, как знает его он. Но теперь он и сам не уверен, где Лиам настоящий. — Хмм. Это можно устроить. — хмыкает его дружок, — Знаю я одного барыгу из Манча… Лиам опускает взгляд с усыпанного мерцающими жёлтыми звёздами неба на приятеля. Они оба смотрят друг на друга и прыскают со смеху. — Ты убийца романтики, дорогуша. — кривляется Лиам, явно готовый подыграть и свести свой порыв к шутке. — А вот я бы рванул в Америку. — не унимается парень, — Как этот чувак — Керуак, знаешь? Хотел бы я повторить его маршрут… только без автостопа. Мужик объехал всю Америку без гроша в кармане. Подрабатывал где случалось, пил как матрос, спал с женщинами…когда не спал с другими матросами, а потом описал весь этот трип в романе. Получился целый рулон — чудик так и припер его в издательство! Вот это жизнь, мэн! — Ты и так уже как этот твой Керуак — сидишь на шее у тётки, постоянно без гроша и всё время угондошенный. Длинная, худощавая фигура в тёмной мешковатой куртке и неясными чертами лица поворачивается, склоняется к его брату (Ноэл многое бы отдал, чтобы разобрать его блядский шёпот) и спустя пару секунд они оба начинают по-дурацки хихикать, как будто тот сказал что-то охуительно смешное. «Два дебила это сила» — вспоминается Ноэлу. — Правда или действие? — внезапно меняет тему этот обоссаный Керуак. — Чего? — Ну, это игра такая «правда или действие», американская. Я говорю «правда», ты задаешь мне вопрос, и я должен честно ответить, без пизды… — Чувак, я только хочу на луну, а не вчера с неё свалился — знаю я эту дурацкую игру. — Ну так, что ты выбираешь? — Бля, вот пристал… Ну валяй. Правда. — Окей. Ты когда-нибудь до этого целовался с парнем? Уголки губ Ноэла сами собой ползут вверх. Он буквально кожей чувствует — сейчас что-то да будет! Какой чудесный вечер: его ждёт столько веселья, а Лиаму неделю будет икаться. Правда, вскоре все радужные перспективы и подколы про его ориентацию напрочь вылетают из головы Ноэла, так же как воздух из лёгких. Стоп. «До этого»? Это, блять, ещё что значит? Но долго думать об этом ему не приходится… — Иеп. Однажды. Не спрашивай. Мы были под маркой, и это было странно. У Ноэла в голове ни одной мысли. Любопытный Керуак тоже молчит, видно переваривая новую информацию. — Что? — Ничего… Просто не ожидал. — Твои ожидания — твои проблемы. Никогда не задавай вопросов, на которые не хочешь знать ответов. — Справедливо. Но он хоть был симпатичный? — Смотря с кем сравнивать. — Ноэл так и видит хитрую ухмылку Лиама. — Ах ты пиздёнка. — парень издаёт сдавленный смешок и толкает его в бок. Ноэл испытывает желание сломать ему пару рёбер, но остаётся на месте. Они оба смеются и он сам уже думает убраться наконец к себе, чтобы побыть в одиночестве, но в этот самый момент Лиам снова подаёт голос. — Твоя очередь. — А? — Мы ведь играем, так? — Оу… — Так ты выберешь «действие» или так и будешь строить из себя целку? Ноэл чувствует себя так, будто очутился в какой-то подростковой мелодраме с дерьмовым сюжетом и плохими актёрами, от которой конечно же хрен оторвешься, если уж начал смотреть. — Действие. — со смирением отзывается тот. — Начинается на «м», кончается на «инет». — хрипло произносит Лиам без тени стеснения. Судя по паузе, паренёк не сразу понимает что к чему, как и Ноэл, к щекам которого как-то разом приливает вся кровь. Видно это производит должный эффект, потому что Лиам не выдерживает драматическую паузу и заходится от смеха, запрокинув голову и катаясь по траве, а Ноэл сглатывает и выдыхает — это было бы уже слишком для одного вечера. Приятель очевидно чуть тушуется, не разделяя буйного веселья своего товарища по косячку. Хотел бы Ноэл увидеть его перекошенное лицо — одно это стоило бы всего этого сюра. Он уже думает последовать первоначальному плану и оставить этих любителей канабиса и тупых игр наедине, но смех внезапно стихает, и следующая за этим сцена заставляет его застыть словно оленя в свете фар. Рассеянный свет исходит только от уличных фонарей со стороны главной улицы, почти не достигая этой части дома, так что он не может разобрать их лиц, как и всего остального. В любом случае, сейчас он только благодарен за это… По верхушкам деревьев проносится порыв ветра, и без того пылающее жаром лицо Ноэла обдает его тёплым дыханием. Он не смеет пошевелиться, когда призрачная тень парнишки решительно прижимает его брата к земле, молниеносно взгромоздившись сверху, и заслоняет его лицо. Ноэл не может поверить глазам. Ни моргнуть, ни вздохнуть — сердце бьётся в самой глотке, что-то влажное и липкое ползёт по вискам; и чем больше он пытается найти этому какое-то объяснение, тем очевиднее становится, что никакого другого варианта тут нет и быть не может. Всё до прозрачности очевидно: его брата целует какой-то чувак, а эта пиздёнка не сопротивляется, и это его не первый (может быть даже не второй) поцелуй с другим парнем. Ему становится совсем нехорошо — приторно-сладкий ком подкатывает к самому горлу и ему приходится сделать над собой усилие, чтобы его проглотить. Как приходится проглотить и то, чему он не может помешать или развидеть. Одно ясно как день: он не может себя выдать — уж точно не теперь. Так бывает, когда ты видишь на дороге аварию и не можешь не пялиться на лужу крови, растекающуюся по асфальту. Не в силах отвести взгляд от двух фигур, сливающихся в одно бесформенное пятно под старым развесистым деревом, и с трудом стряхнув с себя оцепенение, он осторожно пятится назад, стараясь незаметно скрыться в глубине дома так тихо, как позволяют старые половицы. Слышится какой-то хруст и только тогда Ноэл вспоминает о банке, зажатой в руке. Блядство! Он таращится на смятую банку, а потом в сторону дерева, но никто из них кажется не замечает ничего вокруг — что и неудивительно. В полутьме он различает как одна рука парня путается в волосах его брата, а вторая теряется где-то под футболкой. Он отсюда чувствует его похоть. И этот дурень уступает ему. Позабыв про осторожность, они оба распаляются всё больше, и Ноэлу не остаётся ничего другого, кроме как ретироваться. Последнее, что он успевает различить — звук, который принадлежит Лиаму, и от которого у Ноэла сводит низ живота. Он закрывает глаза, как будто это может что-то изменить, и, вернув сетку на место, спешно покидает кухню. Вернувшись в комнату, он старается игнорировать бешено колотящееся сердце и жгучее чувство пониже живота, изо всех сил пытаясь не думать о том, что это нахрен такое было. В его планы как-то не входило застать младшего за петтингом с каким-то олухом, и он вовсе не собирался думать о том, когда это началось и как долго продолжается. Но вот он здесь. Как он мог ничего не замечать? Нет, Ноэл никогда не был из тех, кто осуждает. Он обожает Моррисси, и сам никогда не упустит случая испытать новый опыт — в том числе сексуальный. Живи сам и дай жить другим, так ведь? Даже если это его брат. Но в том-то и дело — это же Лиам! Факен хэлл, это не укладывается в голове! Их Лиам? Который за здрасьте навесит пиздюлей любому, кто посмеет усомниться в его мужественности. Тот самый крутой парень, от которого шарахаются правильные мальчики из музыкальной школы. Скажи кто Ноэлу о том, что Лиам зажимается по углам с парнями до этой странной ночи, он бы поднял любого на смех. А кто был тем, первым? «Не спрашивай» — эхом отдаётся в голове. Он точно не собирается думать о том, чем ещё они занимались наедине такими вот тёплыми ночами, когда он пропадал до утра; о чужих слюнявых губах на пухлых губах его брата. О том другом, кто был до него. Был ли он первым? Пошли ли они до конца или дело ограничилось взаимной дрочкой? Какой он с ним?.. Так много вопросов, так мало ответов. Он абсолютно точно не собирается думать об этом сегодня или завтра, или спрашивать об этом Лиама… Или представлять себя на месте этого недо-керуака, извлекающим из Лиама такие звуки. Нет, мысль об этом определённо не будоражит его. Он же не настолько одержим. Или?.. У него есть чуть меньше часа, чтобы обдумать всё это сразу и представить во всех красках всё то, о чём он не собирался думать — он почти доводит себя до точки, перебирая и переставляя так и сяк краденые кусочки головоломки, пока, наконец, не слышит как дверь на кухне хлопает. Замерев, Ноэл молча слушает как Лиам бесконечно долго поднимается по лестнице, а после почти бесшумно открывает дверь в комнату. Он усердно притворяется спящим, пока тот, не слишком-то стараясь быть тихим, стягивает с себя одну за другой вещи, пропахшие марихуаной и секретами, о которых Ноэл и не подозревал. Ещё через полчаса он затихает в своей постели. А Ноэл всё никак не может уснуть: ворочается с боку на бок, пытаясь найти удобную позу. Под одеялом слишком жарко, а без него — неуютно. Он высовывает из-под покрывала одну ногу, но и это не спасает от бессонницы. В итоге Ноэл нервно откидывает его совсем. Голова тяжёлая, а в глаза будто насыпали песка. И какая сволочь набила его подушку камнями? В пятом часу утра, когда Лиам видит десятый сон, а за окном уже светает, измученный этим ночным наваждением Ноэл не выдерживает. Встаёт, с минуту смотрит на мерно посапывающего брата — на торчащие в разные стороны прядки волос, раскиданные по подушке; подрагивающие во сне ресницы; на его покрасневшие губы и нежные скулы… От него пахнет травой и сексом. Ноэл мысленно ругает себя за навязчивое, зудящее желание прикоснуться к нему — вместо этого быстро влазит в свои спортивные штаны, берёт гитару и тетрадку с ручкой, по пути прихватив сигареты, и спускается вниз. На ходу накинув куртку, выходит в дышащий туманом, дремлющий сад, с облегчением вдыхая утренний отрезвляющий воздух. Ступает по мягкой, мокрой от росы траве. Делает несколько шагов вперёд, к изгороди, и усаживается под то самое дерево. Трава там, где они лежали, всё ещё примята. Он пристально оглядывает «место преступления», ища неизвестно каких улик, а после, ничего не обнаружив, закуривает. На уме крутится почти готовая мелодия — настолько хорошая, что Ноэл сам не верит, что мог такое придумать — и ещё пара отличных строчек, которые он спешит записать. Он не может купить ему билет до луны, зато новая песня будет готова ещё до восхода солнца.