Безымянный

      Орочимару всё это время стоял сзади: прикосновения его были своеобразным успокоительным.       — Видишь, всё хорошо, — короткий поцелуй в щеку, и руки мужчины оказались на талии. — Дальше сама справишься?       — Останься, будешь помогать, — отдала нож в его руки и с улыбкой направилась к раковине, чтобы смыть остатки кусочков мяса. — На тебе овощи, на мне рис с мясом.       — Готовим плов? — мужчина стал ловко чистить нужные продукты, кидая их миску с водой.       — Да, — достаешь с верхней полки рис.       Каждый раз. Каждый чёртов раз. Даже несмотря на спасительную близость Змея, несмотря на его успокаивающий шепот, — а он всегда был терпелив к этому, — несмотря на то, что давние раны всё-таки имели тенденцию к заживлению, нож в руке их бередил. Снова и снова. Ты уже смиренно подметила, что привыкла видеть в стоящем рядом мужчине не только своего любимого, но и своего спасителя. Буквально — панацея.       Руки не дрожали совершенно, шоковая волна воспоминаний, нахлынувшая не сказать чтобы неожиданно, но всё же неизбежно и неумолимо, так же неизбежно отхлынула, разбилась о монументальные скалы, как, собственно, любая другая волна. Твой разум снова был чист и светел. Ты улыбнулась, сама не зная, чему.       Орочимару, на секунду оторвавшись от шинковки порученных ему овощей, мельком взглянул на тебя, кажется, уловил ту искренне радостную улыбочку, что всё ещё покоилась на твоих губах, загляделся и перенял её. Он не вымолвил ни слова — и без слов всё понял.       Он не давал себе право отвлекать от дела взглядом, — любил наблюдать, как ты работаешь — и снова сосредоточился на овощах.       Сопровождаемая монотонным быстрым клацаньем ножа об разделочную доску работа спорилась у тебя в руках. Рис быстро был промыт, и ты поставила его неподалёку ждать своей очереди.       Мясо, уже стоявшее на плите, вкупе с пряностями начало распространять по кухне томящий и, пожалуй, слишком аппетитный аромат чего-то сочного, несмотря на раннюю стадию приготовления, и очень душистого. С громким всплеском в кипящую массу были спущены и мелко нарезанные овощи.       — Помешивать надо, — сказала ты то ли сама себе, то ли какому-то духу кухни, а иначе почему это всё так вкусно пахло, то ли это не было никому адресовано: так, констатация факта под нос.       Тем не менее, ты, вооружившись лопаткой, встала у плиты, изредка приоткрывая крышку, запуская туда инструмент и помешивая ваш будущий ужин.       Несмотря на то, что мыслей в голове не было абсолютно, выглядела ты задумчиво, да и, ко всему прочему, вздрогнула от прикосновений мужчины. Тот уже успел убрать за собой очистки, помыть испачканную доску, а заодно и руки, и прилип к тебе сзади. Холодный нос коснулся твоей шеи где-то там, у линии роста волос, там, где это бывает особенно приятно ощутить, и проскользнул чуть вперёд, уже дополненный руками, что обвили талию.       Горячий шумный выдох, прозвучавший настолько по-домашнему, умиротворенно, приятно обжег кожу, контрастируя с прохладой, что дарили нос и цепкие руки.       — Ты замерз? — тихо проговорила, пытаясь не спугнуть спокойствие.       — М? — откуда-то из-под волос донесся недоуменный гортанный вопрос, очень уставший и приглушённый.       — Нос холодный… — объяснила ты, верно подметив, что обычно настолько холодными у Змея были только руки.       — Нет, всё хорошо, — так же спокойно и уставше-гортанно донеслось сзади.       Мягкий поцелуй в шею обжег кожу нежностью и новой порцией прохлады. «Кажется, всё-таки замерз, — подумала ты. — И зачем пришёл сюда так легко одетый, знает же, что на кухне обычно свежо.»       — Пойдём за пледом, — закрыла емкость крышкой и вывернулась, ослабив объятья, в которых все-таки чувствовала себя абсолютно защищенной. — Мясу всё равно ещё нужно немного потомиться.       Развернулась, поймала мягкие губы своими, оставляя на них мимолетный манящий привкус. Орочимару нехотя отпустил и послушно пошел за тобой.       Как оказалось, ты тоже замерзла. По-настоящему расслабление пришло, когда ты снова очутилась в нежных объятьях, только теперь вы стояли, укрытые мягким пледом. Оба молчали. Терпеливо ждали, когда дойдет до готовности плов, в который ты уже спустила рис.       Под усыпляющей теплотой пледа ощущалось не только то, что вы замерзли, ощущались ещё голод, который вместе с разыгравшимся от ласкающих нюх запахов аппетитом, поселился в глубине желудка, и резко накатившая усталость.       Наконец блюдо было готово. Орочимару промурчал на ушко что-то невразумительное и непонятное, но ты отчетливо поняла, что это что-то было любяще-домашним. Пощекотав кожу, от тебя отлипли и смольные волосы вместе с мужчиной, и теплый плед, отчего ты недовольно поежилась. Змей заметил это, и тебе представилась возможность понежиться под теплым покрывалом подольше, а тот, обещав разложить плов, отправился готовить остальные приборы к столу.       Приятный пряный запах щекотал нос, а кожу всё ещё щекотали воспоминания о нежно палящих прикосновениях губ к шее, заставляя эйфорию и спокойствие разрастаться до невиданных размеров скал, о которые разобьется любая волна.       — Я всё накрыл, — кричит с кухни мужчина, садясь за стол.       Две тарелки с ароматным пловом манят к себе, и дождавшись-таки свою любовь, вы начали трапезу.       Приятно обжигающее тепло разливалось внутри, а сладкий вкус чеснока придавало пикантности блюду.       — Вкусно получилось, — пробубнила под нос, проглатывая мясо.       — Весьма, — Орочимару коснулся всё такими же холодными пальцами твоей руки, и ты подметила прежнюю искренность его улыбки — Спасибо.       — Моем посуду на «камень, ножницы, бумага»? — Змей кладет вилку к тарелке, — но если ты не хочешь…       — Давай, — нагло перебила, и, точно зная, что проиграешь, начала игру.       Первый раз ты продула, выкинув бумагу, а Змей — ножницы. Второй раз твой камень разбил ножницы, но вот в третий раз он же был накрыт бумагой.       — Так и знала, — с наигранно расстроенным видом ты забрала тарелки со стола.       Отправилась на кухню, точно зная, что тебя преследует настырный взгляд красивейших янтарно-желтых глаз. Каждый раз ты ощущала это, каждый раз что-то внутри неизбежно метаморфировало, разливаясь теплом по телу, комкаясь приятным грузом внизу живота, каждый раз ты поражалась этим глазам и тому, что они прячут за собой. Поражалась ты и той истоме, что охватывала податливое тело, находящееся во власти глаз, истоме, к которой ты постепенно привыкала, требуя с каждым взглядом в проницательные глаза Змея всё больше и больше. Отметила для себя, что с каждым разом возрастали его готовность и желание отдать тебе то, чего ты так сильно жаждала, тоже перевоплощаясь с каждым разом во что-то проницательно-нежное, любящее, нужное вам обоим.       Вернулась на кухню, уже заведомо зная, что за сладким янтарем глаз неизбежно последовал и сам мужчина, будто нарочно заставляя млеть и жаждать прохладных прикосновений длинных пальцев, жгучих губ, быть может, чего-то большего…       Мужчина остановился и облокотился на дверной проём, прислонив к нему голову и скрестив руки на груди. Ты сделала вид, что не замечаешь, пожалуй, излишне пристального взгляда, гибкой пеленой обволакивавшего тебя раз за разом. Излишне, потому что, кажется, сейчас сорвешься… Притворяться получалось плоховато: ты мыла грязные тарелки слишком уж нетерпеливо, рвано, чуть не уронила фарфоровую посудину вниз. Последнее, к твоему счастью, не было так заметно, хотя вопрос был лишь во внимательности наблюдателя.       Кажется, Орочимару всё-таки это подметил, кажется, самодовольно ухмыльнулся — ты этого не видела — такое чувство, будто помялся немного в раздумьях: прилипнуть к тебе снова или же подразнить, но тот остался в дверях.       Ты подметила, что тепло, разлившееся по телу, было обусловлено не только вкуснейшим горячим пловом, пряность которого, кажется, напрочь сняла всю усталость, хоть и одарив не бушующей энергией, а приятным расслаблением отдохнувшего тела.       Это тепло, что разлилось по телу весьма ожидаемо, порождённое и подбадриваемое требовательными мягкими губами, от которых кожа таяла, неумолимо рдела, стало первопричиной не только дрожащего нетерпения прикосновений, но и, как ты могла почувствовать, румянца на щеках. Отчего-то помолилась, чтобы последний не был замечен мужчиной ввиду искусственного освещения, хотя позже всё-таки поняла, что ни смысла, ни способности его скрыть у тебя нет.       Наконец расправилась с тарелками, в голове чертыхнулась на них за то, что отняли у тебя несколько лишних минут неги в чужих руках, потом, снова в голове, посмеялась над собой за это. Наспех вытерла руки, после чего заметила, что мужчина снова стоял в пледе, ожидая, что ты снова составишь ему компанию под мягким покрывальцем.       В голове снова прозвучал смех: ты поддалась истоме настолько, что даже не заметила, как любимый отлучился, пусть быстро, пусть, но всё же отлучился, вырисовав мимолетный обрыв окружавшей тебя пелены жадного взгляда. От этого, кажется, покраснела ещё больше, не смея взглянуть прямо в глаза, проскользнула по острой линии челюсти щекой, заныривая дальше, под волосы, туда, где за ушком распространял соблазнительные феромоны не до конца выветрившийся парфюм. Руки Змея опустились на тебя, как чьи-то крылья, завершая формирование спасительного интимно жаркого кокона. Позволила себе запустить руки под его одежду; только потому что так близко, почувствовала еле заметный вздрог, но, уверенная в отсутствии сопротивления, ты продолжила скользить по напрягшейся спине, заставляя расслабиться. Тот обнял тебя ещё крепче, прижимая голову к своему плечу, снова мелко вздрогнул, потому что, вместо того чтобы покорно лечь, ты потянулась и оставила на мочке уха нежный укус. Твоё действие сопроводилось шумным выдохом в твои же волосы. Выдохом не ровным, как это было обычно, а, как тебе показалось, оборванным, словно спокойным его сделать только силились. Довольно ухмыльнулась в рельефную шею, но, спустившись еле ощутимой дорожкой поцелуев, все-таки покорно положила голову на плечо, как того изначально хотел Орочимару.       Чувство, как тот тёрся щечкой о твои волосы, так же покорно укладываясь на них, заставило тебя замереть. Ещё несколько еле заметно рваных выдохов последовали за предыдущим, и дыхание снова незамедлительно превратилось в константу, щекоча горячим где-то сбоку головы. За своим ты, конечно, не следила… Только потом осознала, как с головой тебя выдавали томные вздохи прямо в ухо, да только было уже поздно это скрывать. Млея в тепле, уже неприлично сильно льнула к поджарому телу.       Щека, что покоилась на твоих волосах, недовольно заерзала, словно не решаясь на дальнейшее действие. Может быть, Орочимару показалось, что ты уже мирно сопела на его плече, потому, чтобы это проверить, он мягко коснулся губами места, до куда доставал. Затем из его горла вырвался мягкий вибрирующий смешок, когда его действие вызвало с твоей стороны недовольное ворчание, потому что, уткнувшись лицом в шею, ты была неспособна произносить что-то членораздельно. (Будто бы ты в принципе сейчас была на это способна)       За первым поцелуем последовал ещё один, словно взывая к твоему носу отлипнуть, наконец, от мужской шеи, но ты игнорировала эти позывы.       Наконец, мягко поглаживая твое плечо рукой, Змей сначала мягко промурчал что-то, всё так же в волосы, и только потом речь обрела его обычный — статный и четкий — манер, как бы его ни смягчала никак не скрываемая нежность:       — Мы… Так и будем здесь стоять?       Ты снова что-то промычала в смольные волосы, не желая отлипать, потому что ощущала, что не выдержишь сейчас проницательного взгляда желтых глаз.       — Солнце… — в голосе усилились бархатные гортанные нотки, он понизился до слишком, наверное, мягкого и вожделеющего.       Всё-таки отлипла. Вытащила руки из-под футболки, но тут же, словно отказываясь принимать такой расклад вещей, вернула их на место, пусть теперь и сверху ткани.       Ты, пытаясь отбросить тень смущения, — к чему она, ты же рядом со своим человеком — взглянула в любимый расплавленный янтарь глаз. Конечно, ощущались изменения: в тембре, в чересчур нетерпеливых руках, так сильно прижимающих тебя к своему телу, в дыхании — но здесь уже твоё осознание вышло на новый уровень, потому что, встретившись с ним взглядом, ты не то с удовольствием, не то с удалённым смущением заметила, что, обычно ясные и неумолимые, сейчас они были застланы невесомой лёгкой пленкой. Затуманенный взгляд соскользнул с твоих глаз вниз, кажется, на губы, бесформенно ощупал их и вернулся в искомую глубину взора, всё ещё ожидая ответа на вопрос.       Ты замялась, но, подумав секунду, ответила: — Я… — тут же покорила себя за то, что голос был чересчур мягок, — в ванную пойду…       Не дожидаясь от змея дальнейших действий, приблизилась к чужим губам вплотную, ощутила, как тот нетерпеливо облизнулся и потянулся вперёд, силясь поймать тебя в ловушку, из которой ты вряд ли выберешься. И ты поддалась, не раздумывая ни секунды, но всё же не дала оставить на себе никаких других следов, отстранилась, оборвала тянущийся, как мед, поцелуй, и от встречи с недовольными туманными глазами внизу стало ещё тяжелее.       Выскользнула из объятий, кажется, сделав Орочимару ещё недовольнее. С удовольствием подметила чужую ненасытность, но поцелуй нос и избегание зрительного контакта позволили тебе уйти в сторону ванной.       На подходе ты повернулась, коснулась ручки двери и бросила в сторону выжидающий взгляд. Проскользнула по статной фигуре, с которой обреченно соскользнул плед в тот самый момент, как ты покинула кокон. Взор твой остановился на лице, словил ответный, только после этого ты отвернулась и исчезла за дверью.       Сзади послышалось тихое шарканье шагов.       Было сложно не различить в этом взгляде томящийся призыв.       Беззвучный смешок искажает губы, потому что ты подумала, что можно было бы закрыть дверь прямо у него под носом, подразнить и только потом впустить. Что-то внутри подсказывало тебе, что это была идея не из лучших, потому и смешок быстро сошел на нет.       Шажочки комично прошаркали мимо, но тут же развернулись, будто их осенило. В приоткрытую дверь, кажется, зашли сначала волосы, только потом за ними подтянулось довольное расслабленное личико с прищуренными глазами. Пальцы обхватили дверь в полной готовности открыть её, проскользнуть внутрь и тут же закрыть намертво. Ты расслабленно улыбнулась его светлым теплым глазам, которые прищур делал ещё хитрее и желаннее.       Орочимару снова нагло оглядел тебя с головы до ног, кажется, еле сдержался, чтобы не облизнуться, хитрюга, и тихо осведомился:       — Я зайду?       Ни глаза, ни голос не потерпели бы отказа, и то было столь заметно, что даже при желании его отвергнуть ничего бы не вышло. Все же, подметила для себя его заботу, тепло улыбнулась, кивнула.       Во мгновение ока змей проскользнул в ванную, плед последовал за ним и нашел своё пристанище на ближайшей табуретке. «Чтобы не мерзнуть по дороге в спальню… — умилилась ты. — Такой заботливый… "       Ты отвернулась от мужчины, силясь сдержать улыбку, и, чтобы занять свои шаловливые ручки чем-то, кроме того, что они хотели, пошла набирать ванную. Для себя уже решила, что ванная будет с мягкой пеной.       Нет, нет, не потому что с ней и так лёгкие, нежные касания чужого тела ощущались бы еще более эфемерно, а оттого хотелось окончательно в них утонуть, нет… И не для того, конечно же, чтобы нагнать романтичную атмосферу, не для того, чтобы, уморенные расслабляющим запахом, ваши языки бы сплелись в поцелуе. Нет… Тебе на секунду стало стыдно от своих мыслей, еще стыднее стало, когда ты вновь ощутила на себе сдавливающий желанием взгляд; на секунду — потому что ты давно уже все для себя решила.       Обернувшись, увидела, что Орочимару уже успел оголить верхнюю часть своего тела. Каждый раз подмечала, насколько оно красиво и изящно. Снова еле поборола в себе желание прикоснуться к каждому сантиметру мраморной кожи, заставить её вспыхнуть красным здоровьем от мягких прикосновений губ, рук, другого разгоряченного тела. Змей все же заметил твой жадный взгляд, мгновенно подскользнул к тебе, поймал руками твое личико, заставив оторваться от его тела, взглянуть в туманные глаза. Но не дал сделать последнего, потому что теперь его взгляд соскользнул вниз: по линии челюсти, шее, ключицам, встретился с препятствием в лице своей же домашней футболки. Недовольно оскалившись, обнажив точеные клычки, запустил холодные руки под одежду, заставил тебя покраснеть, пробежался холодными пальчиками с живота на спину, зацепился за ткань и одним уверенным аккуратным движением избавился от мешавшей глазам ткани.       Коснулась горячих губ своими, схватила его за запястья, отодвигая от своего тела, услышала недовольное тихое мычание, сорвавшееся в твой рот. Змей все-таки отнял от тебя руки, поняв, что ты хочешь раздеться сама, без всякой помощи, и, ещё раз скользнув глазами по оголенному животику, груди, которая, правда, была все еще прикрыта кружевной тканью белья, отвернулся.       Выражения лица, скрытого свисающими вниз волосами, ты не видела, хотя очень хотелось. Только сейчас заметила, что, пока тебя нагло раздевали, уровень воды уже порядочно поднялся, взбивая ещё пуще мягчайшую воздушную пену.       Отчего-то смутилась ещё больше, будто бы представала перед ним голой впервые. Все же быстро переборола смущение и, оставшись в одном белье, стала дожидаться текущей воды. Попутно вспоминая о местонахождении одной вещи, снова обернулась. Орочимару стоял спиной, уже полностью нагой, заворачивал длинные чёрные волосы в тугую шишку, чтобы не намочить. Снова отметила для себя, что тому шла абсолютно любая прическа, потому что эти утонченные точеные линии ничем нельзя было испортить, только приукрасить и любоваться. Так же — и опять же со смешком — отметила, что ягодицы у него были просто умопомрачительные. Собственно, видимо, из-за этого что-то щелкнуло в твоей голове, и ты решила снова одарить его смачным шлепком. Твою руку нагло поймали на лету, как и всю тебя, прижали к горячему телу. Рука поднялась по спине вверх, зацепилась за застежку, немного помедлила и остановилась окончательно.       — В белье будешь купаться? — низким шепотом задал тот риторический вопрос.       Ты и ответить не успела: за тебя все сделали цепкие пальчики, совершив ловкое движение и избавив тебя от необходимости раздеваться самой.       Орочимару сначала ничего не сказал, даже не позволив себе скользнуть взглядом вниз, а потом ехидным голосом приговорил на ушко:       — Пока ты тут до меня домогаешься, нас затопит, — отбросил одежду, которая вот только прикрывала твою грудь от жадных глаз, оставил тебя стоять так.       Сам обошел тебя, все еще пребывающую в шоке от такого резкого приёма, и выключил шумящую воду.       Только теперь сама услышала, как тяжело дышала. Мужчина, не дожидаясь тебя, уселся в ванне. Теперь из пышной белой пены торчали только его голова с внушительных размеров пучком волос и руки, изящно положенные им на бортики ванны.       Ты быстро рассправилась с оставшейся частью одежды, стыдливо опускаешь руки, но тут же снова обретаешь уверенность и идешь к большому зеркалу, чтобы повторить конструкцию, в которую были заточены твои любимые смольные волосы.       Подметила, что тоже выглядишь весьма привлекательно, стараясь не смотреть на мирно лежащую змейку — все же, шло ему это прозвище, так мило обижался — залезла к нему в ванную.       Теплая пена разом обволокла твое тело и потянула вниз и назад. Цепкие руки поймали тебя и притянули к себе. Тепло чужого тела заставило окончательно расслабиться, забыть о страхе и стыде, отдаться во власть этому теплу, послушно лечь головой на сильное плечо.       Он обнимал тебя мягко и просто, без всяких подтекстов: руки просто лежали на талии, нежно поглаживая шелковистую кожу; теплые губы коснулись лба, кажется, пытаясь остудить твой пыл.       Закусываешь губу, требуя большего, но тот тебя игнорирует, оставляет еще один нежнейший поцелуй на лбу.       Злишься где-то у себя в недрах подсознания, негодуешь от того, что мужчина так откровенно тебя дразнит. Пытаешься сломить и его дух, заведомо зная, что единственная, кого сегодня измучают, это ты. Несмотря на это, все же требовательно касаешься губами линии челюсти, целуя уже не просто нежно. Тебя прерывают, внаглую отстраняя от губ зацелованное место, прерывают ещё одним мягким поцелуем в лоб. Он не смотрит на тебя… Кажется, ему тоже сложно… Но отчего же…       Шумно выдохнула и смирилась. Все иногда имеет свойство ломаться — нужно просто подождать.       Стала смиренно следить за его движениями. Орочимару дотянулся до лежащей на широкой приступке мочалки, и рука с последней тут же утонула в воде.       Чувствуешь мягкие шершавые прикосновения где-то у плеча. Они медленно проходят по всей руке, заставляя послушно держать её на весу. Лёгкий поцелуй в затылок пьянит ещё больше, а мочалка, уже добравшись до другой руки, заботливо разгорячает уставшее тело. Ещё поцелуй… Ещё один…       Тебе не дают повернуться и впиться в винные губы любимые руки, которые ты уже потихоньку начинала ненавидеть за их издевательства. Мочалка мягко проходится по спине, там, куда самой достать весьма проблематично, огибает талию, снова поднимается вверх на другую сторону, окончательно расслабляя. Руки проходятся со спины по животу, перебегая на ногу, все еще раздражающе избегая мест, где твое тело больше всего жаждало прикосновений.       — Орочимару~у, — тянешь уже чуть ли не жалобно, закидывая голову назад.       Тянешься, силишься поймать губы, все же встречаешься с ним взглядом, снова удовлетворительно пугаешься перемены в них. Тебе наконец отвечают: медленно, томно, глубоко и интимно. Прикусываешь чужую губу, вытягивая из змея тихий вздох, сама дышишь тяжело и отрывисто, потому что дыхание уже спирает. Гибкая рука, наконец, перебегает с ноги обратно на талию, поднимается чуть выше и застревает прямо под грудью. Недовольно мычишь в губы — тот слушается. Пальцы скользят дальше, более уверенно и жадно касаясь нежнейшей кожи, касаются набухшего соска. Стонешь до неприличного громко для ничтожности его действий, гортанно, все еще в губы.       Орочимару отрывается от последних с большой неохотой, самодовольно усмехается и льнет к желанным устам снова. Тем временем руки, нежно ласкавшие грудь, соскользнули на талию, направляясь вниз, но снова передумали. Длинные пальчики вернулись к соскам и мягко сжали их, вызвав по всему телу волну дрожи. Пытаешься сдержать стон, испугавшись громкости предыдущего, но тебе не дают, делая так, чтобы тот же же вырвался из твоего горла.       Змей спускается от твоих губ ниже, на шею, оставляя на каждом сантиметре твоей кожи попеременно то сотню мягких поцелуев, то один, властный и требовательный, похотливо терзавший нежную кожу. От таких его поцелуев всегда оставались следы. Сейчас это тебя заботило меньше всего на свете.       Будто бы в отместку прикусывает мочку уха, немного посасывает и отпускает, снова приходясь губами по истерзанной шее. Чувствуешь, что рука Орочимару снова перебежала на ногу и теперь скользит по внутренней стороне бедра, медленно и неумолимо выстраивая вектор.       Наконец пальчики достигают пункта назначения, мягко, еле касаясь, поглаживают промежность. Зачем-то закусываешь губу до боли. Чувствуешь острые зубки на шее, чувствуешь, как они в один момент чувственно впиваются в кожу, пожалуй, слишком сильно. Морщишься от колющей боли, минутно контрастирующей с нежностью пальцев внизу.       — Мха~а, — шумно выдыхает тебе в кожу, извинительно целует укушенное место, — прости, ангелочек…       Тем временем пальчик проскальзывает между складок половых губ, касается клитора, выуживает из тебя громкий стон, тут же стеревший с лица гримасу, оставшуюся от боли. Орочимару скользит пальцем чуть вниз и снова вверх, надавливая, несильно и секундно — снова сладко стонешь от его действий — вводит подушечку в приятно мучительный цикл.       Не можешь терпеть, прикрываешь рот рукой, несмотря на то, что та могла быть, силясь сдержать стоны. Тебя останавливает вторая рука, зубки мягко смыкаются на ухе и тут же отпускают.       Орочимару совсем опьяневшим голосом хрипло шепчет:       — Не сдерживайся…       Слушаешься, а что ещё остаётся. Утыкаешься носом в его шею, уж слишком неестественно поворачивая голову, но тебе ни в коем случае не больно — да и находящийся рядом никогда бы не допустил неудобства. Мужчина отпускает остановленную руку, но та судорожно цепляется за его кисть. Дышишь рвано, потому что воздуха не хватает; узел внизу живота стягивает все сильнее и сильнее. Сдавленно стонешь от удовольствия, когда один палец проникает внутрь. Даже не замечаешь, что бóльшая часть пены давно полопалась, пока вы нежились в объятьях друг друга. С новым движением, отчего-то дернувшись, сжимаешь мышцы вокруг пальца, заставляя Орочимару беспокоиться, как бы он не причинил тебе боль.       — Шшш… — успокаивающе целует в подставленную щеку. — Тише, тише…       Все же удовлетворенно расслабляешься, понимая, что все от долгого томления. Измученно целуешь того в шею, до куда еле дотягиваешься.       Какой-то частью спины чувствуешь и его восставшую плоть, думаешь, что неплохо было бы сделать приятно и любимой змейке, но тебя прерывают настырные движения пальчиков. Снова отчего-то дергаешься, чем пугаешь мужчину — он снова замирает.       Пальцы медленно покидают твое лоно, на что ты недовольно ерзаешь, все-таки добиваясь приятного эффекта.       Орочимару словно о чем-то задумался, но вмиг вышел из транса, разбуженный ещё одним твоим стоном.       — Нет — подытожил тот. — Так дело не пойдет…       Заставил тебя отлипнуть от своего тела и сесть, потянулся за полотенцем и уместил то на широкой приступочке у стены. Ты уж подумала, что это место предназаначалось для него, что тебе все-таки удастся претворить задуманное в жизнь, но у Орочимару были явно другие планы.       Он встает сам, поднимает тебя и усаживает на эту самую приступочку. Морщишься, потому что спина прижимается к холодному, несмотря на пар, кафелю. Мужчина медленно спускается вниз, целует сначала в губы, проникая языком дальше, чем позволял себе до этого. Медленно впадаешь в окончательно опьяневшее состояние от настырных движений языка, тянешь руки к его лицу, берешь за затылок, требуя большего, охотно отвечаешь на властный поцелуй.       Змей отрывается от твоих сладких губ. Тяжело и прерывисто дышишь. Осознаешь, что у соблазнителя на уме, краснеешь, но стыдливо поднимаешь и раздвигаешь ноги, опережая руки, только хотевшие тебе в этом помочь.       Он не сводит с тебя взгляд, лаская языком разбухший сосочек. С ехидной хищной улыбкой секундно облизывает животик, неумолимо спускаясь все ниже. Придерживает руками задранные ноги, чтобы тебе не было тяжело, наконец, добирается до самого низа, но словно не решается коснуться разгоряченного тела именно там, где оно жаждало. Змей выжидающе смотрит в твои глаза. Подмечаешь румянец на его щеках, который вкупе с фиолетовым пигментом ещё чётче оформлял похотливую желтизну глаз.       Горячий язык касается самого чувствительного места, скользит по клитору и ниже, осторожно увлажняя и так влажную поверхность. Орочимару возвращается чуть выше, осыпая все жадными поцелуями, снова спускается к клитору, совершая томящие медленные движения.       Снова сдавленно стонешь, но уже более раскрепощенно и расслабленно; судорожно хватаешься руками за бортики, не в силах сдерживать наслаждение. Змей ускоряется. Срываешься на крик, а шаловливый язык даже не думает сбавлять обороты. Шепчешь его имя сквозь стон; оно иногда прерывается, иногда срывается на крик, и выходит что-то совершенно неясное.       Это заводит змея ещё больше, толкает его на следующую ступень сладостных мук. Он отрывается от твоей промежности, хочет подняться вверх, но ты, совершенно не соображая, кладешь руку на его голову, заставляя снова спуститься ниже. Ловишь ухмыляющийся взгляд победителя, — а ведь правда, ты была повержена. Орочимару все же послушно спускается обратно, одним движением проводит языком по всей длине и запускает его прямо в лоно.       Вскрикиваешь то ли от неожиданности, то ли от прошибившего током удовольствия. Невольно сжимаешь руку, лежащую на его волосах, забывшись, но тут же опомнившись, разжимаешь, услышав снизу недовольный рык.       Кричишь, уже не сдерживаясь, когда мужчина начинает двигать языком взад-вперед, постепенно подводя тебя к пику. С каждым разом, напряженный, его язык проникает все глубже и глубже.       Невольно поражаешься тому, насколько он длинный, но потом вспоминаешь, что это, скорее всего, далеко не предел его возможностей, в очередной раз громко стонешь то ли от осознания этой вещи, то ли от удовольствия, которое она доставляет.       Снова и снова выкрикиваешь любимое имя, словно силясь что-то сказать. Уже не чувствуешь ни холода кафеля, ни чего другого, кроме пошлой истомы, которая разливается по телу, заставляя чувствовать все в несколько раз острее.       Судорожно схватилась за руку, крепко охватывающую твои ноги и таз, что стало для мужчину своеобразным сигналом. Орочимару ускорился ещё сильнее, поняв, что нашел нужную точку. Теперь он стал помогать себе рукой, нежно, но быстро массируя клитор. Ты, поняв, что скоро кончишь, только хотела сказать что-то, но не успела:       — Орочи~и… — даже на крик не хватило ни сил, ни воздуха.       Имя ты так и не договорила. Судорожно хватаясь за бортик и руку любимого, где, собственно и покоились твои кисти ближайшие минуты, выгнулась, закинула голову назад, чувствуя приятные неконтролируемые сокращения мышц.       Сильные руки обхватывали тебя, язык и пальчики, хоть и двигались послабее, все же не давали оргазму сойти на нет.       Твое тело бессильно поникло, поддавшись сладостной истоме. Ты закрыла глаза, пытаясь восстановить дыхание.       Несмотря на явные удовлетворение и приятную усталость, твое нутро требовало большего…       Ты почувствовала подслащенный страстью привкус чужих губ.       Требовательный поцелуй вытягивал тебя из опиумного бреда, насильно заставляя очнуться и ответить на желанный порыв. Влажные руки и губы с оставшимся на них сладковатым вязким привкусом касались твоего лица, шеи, волос, но не спускались снова ниже.       Мужчина обвил тебя руками, поднимая из неудобного положения. Ты из последних сил обхватила его сильное тело, насколько позволяли подрагивающие конечности, положила голову на плечо, снова уткнулась в рельефную шею, пьяно промычала что-то ему на ухо.       Вот так, с тобой, прижавшейся к телу, Орочимару вылез из ванны, признав локацию кошмарно для тебя неудобной. Остановился посреди ванной комнаты, снова изо всех сил прижимая тебя к себе, чтобы ты ненароком не упала.       Хотя за это время ты уже успела немного оправиться, очень незаметно, но все же сознание мельком прояснилось, обнажая жгучее желание чувствовать.       Змей потерся щекой о твои растрепавшиеся волосы, добрался до них рукой, стянул мешавшую резинку, ослабляя напряжение на голову. Этого не хватало: да, пусть теперь волосы липли к разгоряченному телу, выкладывая на белой коже несуразные темные узоры, зато была необходимая тебе свобода.       Сильная рука слишком нежно для своей силы скользнкла вниз по спине, оглаживая позвоночник.       — Ты… В порядке, — хриплый голос слишком дотошно осведомляется о твоем состоянии и плохо скрываемой усталости. — Можем остановиться…       Не даешь тому договорить, впиваясь в его губы в приливе сил и возбуждения. В очередной раз восхищаясь его заботой, все же недовольно думаешь о том, что он был готов лишить удовольствия не только тебя, но и себя самого, от этого ещё более остервенело терзаешь горячие губы. Отпускаешь их только когда мужчина уже сам пытается отстраниться, шумно выдыхаешь в желанный рот, упрямо тянешься за ним, силясь снова захватить во власть страсти — не выходит, тот все еще терпеливо ждет твоего ответа.       — Орочимару~у, — с новым выдохом с уст срывается его имя, — прошу… продолжай…       После этой фразы к тебе возвращается и возможность нескончаемо целовать родные губы, отбирая воздух не только у себя, заставляя мужчину сдавленно рычать в твой рот. Тот мелкими шажочками продвигается вперед, наконец доходит и усаживает тебя на пустую столешницу у раковины. Холодный мрамор обжигает кожу, но позже быстро теплеет под её жаром — дергаешься от этого, неловко прикусывая губу змея, тут же смягчая напор, извиняясь. Отпускаешь его и переносишь весь вес на место, куда тебя заботливо усадили. Все же притягиваешь руками как можно ближе, чувствуешь, что напряжение внизу снова нарастает до неконтролируемых пределов. Будто в полубреду проводишь руками по шее Орочимару, его ключицам, прочертив пальцами каждую линию, по груди, напряженному каменному животу…       Касаешься наконец его полового органа. Мужчина вздрагивает, тяжело выдыхая, но требовательно льнет ближе. Сначала неуверенно, но потом осознав свою для него необходимость, проводишь рукой по всей длине, закругляясь у головки, очерчиваешь пальцем кончик. На последних действиях тот с трудом отрывается от твоих губ, будто в полубреду смотрит в твои глаза. Видишь, как расширились зрачки, как резко очертился рельеф мускул на руках. Цепляешь пальцем резинку на волосах, освобождаешь густую шевелюру. Та растрепанно падает на плечи, делая Орочимару ещё более измученно желанным. Запускаешь вторую руку в волосы, сама не зная, откуда в тебе взялись на это силы, притягиваешь снова к себе. Тот тянется к твоим губам, но не даешь, соприкасаясь с ним лбами. Ещё несколько секунд сидишь, слушая возбуждающие вздохи…       Подмечаешь для себя, что кто кого ещё мучил, было непонятно. Кажется, губительное выжидание без всяких ласк плохо сказалось на сознании мужчины, опьянив сверх меры. Ты прежде никогда не видела настолько затуманенного взгляда…       Снова проводишь несколько раз пальцем по головке, змей тяжело дышит — и как ещё терпит… Наконец опоминаешься, коротко и страстно касаясь его губ, смотришь в янтарные глаза, чувствуешь, как его рука, жаждущая измучить твое тело ещё больше, ползет вниз, приближаясь к промежности, прерываешь его.       — На верхней полке… — тихо выдыхаешь в самые губы.       Змей понимает с полуслова.       Тянется наверх, выуживает из коробочки контрацептив, вопросительно смотрит на тебя, потому что не находит лубрикант. Признаться честно, тебе уже было все равно на возможную боль, хотя ты явно чувствовала, что природной смазки будет более чем достаточно. Одобрительно кивнула змею, одним движением разрешая его вопрос.       Закусываешь губу, окидывая взглядом подтянутое идеальное тело — не все же ему любоваться — уже готова встать, накинуться на мужчину безо всяких стеснений и предрассудков, совершенно не думая о последствиях, лишь бы только чувствовать.       Видя твое состояние, — а его было ничем не лучше — Орочимару быстро избавляется от упаковки презерватива и быстро надевает его, тяжело дыша. Возвращается к тебе. Слишком обворожительным движением откидывает смоль волос назад, чтобы те не лезли на лицо. В изнеможениии тянешься рукой вниз, только успеваешь себя коснуться, простонать, как свою руку нагло и резко убирают, закидывают себе на плечо, заставляя обнять. Расплавленный янтарь глаз оказывается слишком близко к твоим. Сильные руки придвигают тебя к самому краю столешницы и поднимают ноги под колени.       Заметно дрожишь в ожидании, мужчине нравится твое нетерпение, но все же он боится причинить тебе боль, зная, что всегда лучше воздержаться ещё несколько лишних секунд.       Чувствуешь, как половой орган еле ощутимо касается клитора — даже это вырывает у тебя из глотки громкий стон. Запрокидываешь голову. Орочимару рывком придвигает ещё ближе к краю — вот-вот упадешь — быстро водит вверх-вниз, собирая твои соки, наконец, приставляет головку ко входу и очень медленно двигает бедрами вперёд, давая свыкнуться. Сидя с закинутой головой, ловишь ртом воздух, чувствуешь, как огненные губы касаются шеи, к которой ты невольно предоставила полный доступ.       Тот рычит в твою шею, потому что ты неосознанно сжала мышцы, нежно целует под подбородком, щекоча кожу.       — Все хорошо? — в последний раз, так, видимо, для формальности осведомляется, зная, что ты бы не стала терпеть дискомфорт.       В ответ вырывается только стон и что-то несвязное.       За сим следует толчок, сильный, не на полную, но уверенный и властный. В полубреду стон секундно перерастает в крик, спадает снова, снова возрастает, не давая тебе сделать вдох. Задыхаешься, кажется, ищешь спасения в рельефной шее, в ушке, которое не так давно соблазнительно покусывала, впрочем, как обычно. Орочимару тоже льнет к тебе, требуя близости максимальной не в плане пошлой стороны, а в плане простой человеческой тактильности. Кроме того, вкупе с последней интимная близость всегда ощущалась для вас более соблазнительно и остро.       Тот ускоряется, сильнее сжимая твои трясущиеся ножки, кажется, перенося половину веса на себя. Не в силах направить все получаемое удовольствие в нужное русло, снова срываешься на крик, неосторожно впиваешься коготками в сильную спину, но осекаешься, как только слышишь болезненно-удовлетворенное утробное шипение, которое затерялось у тебя в плече.       — Прости, прости… — пытаешься прошептать ему на ухо, прерываемая резкими чувственными толчками, но по итогу каждый раз тратишь силы, чтобы сдержать крик и не оглушить его.       Словно внемля твоему состоянию, мужчина тоже начинает шептать что-то несусветное, несвязное, местами любвеобильное и нежное, местами пошлое, местами не имеющее особого смысла. Видит, что тебе от этого сносит крышу, продолжает с удвоенным рвением, а ты слушаешь будто в полудреме. Но при последней слова обычно успокаивают и усыпляют, а тут, эфемерные, обрывчатые, они лишь пуще разжигают огонь, горевший по всему твоему телу.       — … знала бы ты, как прекрасна… — слышишь очередной обрывок бессвязного интимного потока, что, так же, как и твой прерываемый стонами, неуклонно лился тебе в уши.       Постепенно и его словесный пыл поутих, да уже и не нужно было: сейчас твой слух ласкали похотливые стоны, иногда заглатываемые обратно внутрь, будто бы их не должно было здесь быть, а иногда, переходящие грань голосовых связок, они переходили в гортанный рык.       Окончательно теряя контроль над своим телом, разумом, более не осознаешь, ни увиденного, ни услышанного, полностью давая свободу своему телу.       Уже умоляюще хнычешь в чужое плечо, все так же периодично срываясь на крик с каждым сильным толчком. Внутри все приятно горит, не поспеваешь ощущать и осознавать каждое движение Орочимару, потому что амплитуда его движений, казалось, возросла в десятки раз по сравнению с начальными толчками. Никакой боли — только кружащий голову экстаз; никакой боли, несмотря на величину ограна — только приятная эфирная заполненность, никакого дискомфорта — только щеки, краснеющие от пошлых шлепков, гортанные стоны, врывающиеся в твое правое ухо, волосы, щекочущие кожу, чужая кожа, разгоряченная и гладкая, которую ты ощущала чуть ли не каждой клеточкой тела.       Ощущаешь, что скоро снова дойдешь до пика, снова позволяешь себе стонать, да, теперь уже специально не сдерживаясь, стонешь необычайно похотливо. Хочешь снова закусить ушко в порыве страсти, но боишься, что случайно сделаешь больно, дернувшись от очередного толчка.       Мужчина жадно касается губами твоего плеча, несильно прикусывает; твоя реакция как всегда — незамедлительна и точна. Снова хнычешь в ушко, ощущая, что почти на пределе, с губ вновь начинают срываться слова в полоумном бреду; все чаще и чаще повторяешь желанное имя.       — Орочи… ма… ру… — речь разрывают импульсы толчков, ничуть не портя производимый эффект. — Рочи…       В ответ доносится протяжный, сдерживаемый зачем-то, стон, гораздо длиннее, чем предыдущие — без слов понимаешь, что мужчина уже близок к концу, особенно явно чувствуя пульсирующую внутри тебя плоть.       Обреченно и обессиленно снова роняешь голову на плечо, утыкаясь носом в его изгиб. Судорожно сжимаешь свои руки в кулачки, до боли, потому что не хочешь сделать больно ему.       Слышишь с трудом различимое своё имя из его уст, потому что оно гораздо больше походило на стон… Вот. Сейчас…       — Р~роч~чи… Мха… Роччии~и…       Мужчина слышит это, окончательно теряет голову; амплитуда достигает максимума… Сначала теряешь чувствительность, ощущая цепляющие покалывания по всему телу, в особенности, внизу, а потом она возвращается, подпитваемая этими мурашками, ими же удвоенная и утроенная.       — Р~ро~ч~чи~ии… — даже сейчас, казалось бы, не имея абсолютно никакого контроля над разумом, выстанываешь его имя, словно оно приносило тебе сейчас в разы больше удовольствия.       Оргазм буквально лишил тебя возможности мыслить, двигаться, чувствовать что-то, кроме властных движений, концентрировать внимание где-то, кроме рецепторов в самой чувствительной области…       Ощущаешь, как внутри тебя начинает неистово пульсировать. Мужчина кончает вместе с тобой, сдавленно рыча, но не останавливаясь, не давая ни своему, ни твоему приступу отойти так быстро…       Ловишь ртом воздух, иногда извиваясь, потому что себя не контролируешь совершенно, снова и снова хнычешь.       Волна спадает, как обычно оставляя за собой сладкий привкус, спадает у обоих одновременно, заставляя тебя обессиленно расслабиться.       Судорожно сжатые кулачки разжимаются, открывая взору красные отметины от коготочков, прерывистое дыхание щекочет мужскую шею. Орочимару совершает ещё пару толчков, видимо, пытаясь выжать абсолютно все, что вообще можно было получить от акта, и затихает, все еще оставаясь в тебе.       Пытаетесь восстановить дыхание, опираясь друг на друга. Тот снова начинает что-то шептать, но не получает от тебя никакого ответа, испугавшись, отстраняется, выходит из тебя, опускает ноги. Обессиленная, чуть не соскальзываешь, но тот ловит тебя и усаживает поудобнее. Берёт в руки твое личико, оглядывает его. Янтарь глаз снова яснеет, пелена пьяного дурмана постепенно спадает, обратно метаморфируя из пошлой в любящую и нежную. Видит твои заплывшие глазки, еле как нашедшие силы взглянуть на него, уже думает, что перестарался, не уследил, что тебе сейчас плохо, но ты еле двигаясь, обвиваешь его руками и ногами, снова прижимаясь, зарываешься носом в растрепанные волосы.       Уже более или менее переведя дыхание, шепчешь на ушко:       — Я… тебя люблю…       Змей краснеет еще больше, но успокаивается на счет твоего состояния. Вместо ответа только поглаживает волосы, лежащие в полном беспорядке, нежно целует в голову — собственно, устного ответа от него и не требовалось…       Тянется за расческой. Ты, намертво держась за корпус, тянешься вместе с ним, так же вместе и возвращаешься…       Змей начинает аккуратно расчесывать твои волосы, укладывая длинные пряди по спине. Это усыпляло… Ты еще не отключилась, но все же, кажется, была близка к этому. Приятная тягучесть внизу и усталость, сковавшая все тело убаюкивала еще сильнее.       Орочимару аккуратно тебя растормошил, заставил, чтобы ты села. Ты, очень недовольная, все же исполнила его желание, держа спину из последних сил, села и стала наблюдать за мужчиной, чтобы хоть чем-то себя занять и не отключиться — тебе сейчас больше всего хотелось очутиться в кровати, ощущая мерное умиротворенное дыхание снизу, ощущая обвившие тебя руки, которые не отпускали тебя даже ночью, ощущая тонкие ароматы его волос и парфюма — тех жалких остатков после рабочего дня.       Мужчина быстро расправился со своей проблемкой, отправив ту в мусорку, схватил полотенце и мягко, но быстро обтер твое тело там, где оно еще оставалось мокрым от принятой ванны.       Еще раз принимать водные процедуры ни у того, ни у другого не было сил, поэтому тебя поцеловали в лобик, мягко и довольно улыбнувшись, выудили из тебя ответную уставшую ухмылочку и завернули в принесенный плед, собираясь в нём же, как рулетик, унести спать.       Змей наскоро убрал ванну, оставив воду стекать самостоятельно, и тут же вернулся к тебе. Снова зацепил сонное личико длинными пальцами, легко и чувственно коснулся губ, секундно, не позволяя себе больше ничего. Открыл дверь и поднял тебя, как ребенка, на руки.       Пока любимый нес до спальни кокон, в который ты была бережно упакована, ты вновь чуть не уснула на его плече. Снова подмечала приятную тянущуюся истому, исходящую от таза, все еще пьяно улыбалась ей и любой мысли об этом вечере, которая, несмотря на усталость все же проскакивала к тебе в голову.       Чувствуешь мягкую поверхность кровати под собой и сразу расслабляешься. Мягко касаясь твоего тела, к тебе под плед заползает змей, накрыв твои голые ножки одеялом, чтобы они не замерзли глубокой ночью.       От него пахнет отдушкой, которая принадлежала пене для ванн, и еще чем-то интимным, пошлым… Из последних сил тянешься к нему, ложишься на успокоившуюся грудь, ощущаешь то, чего так хотела, и окончательно замираешь.       — Спокойной ночи… — шепчешь еле слышно, будучи все же уверена в том, что твои слова дойдут до его ушей, зная острый слух Орочимару.       — Сладких снов, Солнце… — помедлил, словно думая, стоит ли что-то говорить. — Как ты меня называла? Рочи?       Утаенно проносится страх того, что ему это не понравилось, но сон берёт своё. Киваешь напоследок и проваливаешься в пушистые облака…       Сквозь сон доносится:       — Называй меня так почаще…