Последние секунды сожаления

      Хайд пробегается глазами по письму, которое оставил Генри. Много букв, слов и объяснений, которых так хотел Аттерсон. Эдвард вздохнул, складывая лист по полам и убирая его в конверт. Может он и был убийцей Дэнверса Кэрью, но человеческие черты всегда были в нём. Он был создан и воспитан из всех отрицательных черт Джекилла, страсть к алкоголю и свободной жизни были для Хайда частью и смыслом жизни. Но он не виноват в этом, Генри сам создал его таким, сам скрывал свою тёмную сторону. А сейчас они оба сожалели. Хайд мог порвать этот лист на мелкие кусочки, чтобы Аттерсон никогда не узнал бы правды, но он этого не сделал. Эдвард осторожно положил конверт на видное место. Из-за двери вновь послышались голоса Пула и Аттерсона. Эдвард уже не может ничего сделать, нужно было думать раньше, не вносить своё имя в список убийц. Но было поздно. Слишком поздно. Нужно избавиться от всех лишних улик и доказательств. Никто кроме Аттерсона не узнает правда. Вскоре Лондон прекратит говорить о мёртвом Кэрью, о разгромленом когда-то пабе, всё прекратится, о Хайде забудут. Может, его даже не похоронят толком. Эдварду было жаль, что из-за него тишина и спокойствие Лондона были нарушены, а Джекиллу пришлось платить за это. Но даже сейчас он не захотел жертвовать своей репутацией, и Хайд жалел, что доставил тому так много хлопот, а сейчас – смерть. Но он не виноват. —Лондон забудет о злобном Эдварде Хайде и о добродушном Генри Джекелле.—На лице Хайда заиграла улыбка, больше похожая на оскал.—Хайд и Джекилл одно целое, один не может жить без другого, Генри сам виноват, что сотворил меня! Всё это лишь жалкий обман, мы одинаковы! Пора покончить с играми, искупить вину можно только смертью. Хайд метнулся к шкафу и стал судорожно открывать ящики. Но всё попадалось не то: блокноты, склянки, порошки, ткань. —Мы выламываем дверь, самозванец, раз вы не желаете по доброй воле сдаться!—донёсся из-за двери строгий голос Аттерсона. Эдвард почти вырвал очередной ящик. В нём лежал белый порошок, чем-то напоминающий сахар, бумажка слабо закрывала его от внешнего мира. Но это был даже не порошок, а прозрачные кристаллики. Эдвард осторожно достал порошок и отошёл от шкафчика. Дверь лаборатории ещё выдерживала жестокие удары. Хайд развернул бумагу, подставляя содержимое под тусклый свет луны, который пробивался через окно. «Ещё не поздно, ты можешь сбежать, ты можешь выжить!»—думал Хайд, но не сделал ни шагу в сторону свободы. Треск двери мешал концентрироваться на чём-либо помимо него. Эдвард высыпал часть порошочка в стакан с водой, начиная размешивать его ложкой. —Пора покончить с ошибкой мира. Пора искупить вину,—напомнил себе Хайд, кидая последний взгляд в сторону ночного неба в окне. Он мог сбежать, но не видел настоящего смысла. У него больше не будет никого, кто смог бы прикрыть его от констеблей. Его жизни настал конец. Хайд незамедлительно выпил содержимое стакана, после чего вдохнул запах оставшегося порошка и проглотил его. Эдвард почувствовал, как начинает болеть голова, и боль нарастала. Он упал на колени, ноги перестали держать его. Он не заметил, как уже не понимал, что происходит вокруг. Всё его тело тряслось, он попытался успокоиться, но части тела продолжали дёргаться. Судороги. Головная боль, вкус металла во рту. И больше он ничего не помнил. Он потерял сознание. И уже не очнулся.       Дверь с громким треском отворилась, от неё почти ничего не осталось. Аттерсон первый зашёл в лабораторию, а за ним Пул. Они оба замерли перед Хайдом. —Что с ним?—спросил Пул, чувствуя дискомфорт рядом с телом умершего. Аттерсон принюхался. Теперь в помещении был слабый минадльный запах. —Миндаль... Он принял цианид калия,—Аттерсон поёжился от этой мысли. Злодей, терроризирующий весь Лондон совершил самоубийство? Что им правило в этот момент? Казалось, что это какой-то розыгрыш, что он не мог так просто умереть. Ошибки быть не могло, это было правдой. Прозрачные крохотные кристаллики, которые были похожи на сахар или на какой-то порошок, были, несомненно, ядом. Не удивительно, что Хайд выбрал именно такую смерть. Достаточно только вдохнуть запах калия, как тебя постигнет моментальная смерть. Ты не будешь так долго мучиться, как в каких-нибудь других способах. Да и достать его было не так сложно, он продавался в каждой аптеке, поэтому доступен был всем. А у Джекилла в лаборатории тем более он должен был быть. —Мистер Аттерсон, на столе лежит конверт с вашим именем,—отвлёк голос Пула. Габриэль взял указаный дворецким конверт. На нём в торопях было написано: «Г.Д.Аттерсону. От Г.Джекилла». —Что мы будем делать с ним?—спросил Пул, смотря на Хайда, который безжизненно валялся посреди лаборатории. —Пока что не стоит сообщать констеблям. Я отнесу тело Хайда подальше. Но для начала прочту письмо Генри.       Аттерсон вздохнул, ещё раз перечитывая письмо старого друга. Почему он не рассказал? Габриэль мог помочь, попытаться помочь. Джекилл и Хайд – один и тот же человек. Но Хайд не был точной копией Генри, он мог порвать письмо, но вместо этого...сделал правки в нём. При прочтении Аттерсон время от времени натылкался на более плохой почерк, слова были выведены быстро и мелко. Он не сразу понял, что эти добавления и правки были написаны самим Эдвардом. Он сожалел, пытался искупить вину. И поэтому принял цианид калия. Для убедительности, даже в нескольких формах. Хайд не быд злодеем, он был создан таким из-за Джекилла, который сдерживал часть себя. —Извините, мой друг, что не сумел помочь ни вам, ни нашему другу Хэсти Лэньону. Надеюсь, Бог простил все ваши грехи.—Аттерсон отпил горячего чая, это помогало расслабиться и избавиться от волнения.—Никто больше не узнает правды. Ваша репутация останется прежней. Габриэль с дрожащими руками кинул все конверты с «правдой» в камин. Языки пламени набросились на бумагу. Так же могли наброситься люди на Генри, если бы узнали больше.       В тот же вечер Аттерсон пришёл на кладбище. Множество могильных плит, но его интересовала лишь одна, недавно появившаяся. На ней было написано ровными буквами «Генри Джекилл». Но тело под землёй принадлежало Хайду. Настолько, увы, они были связаны даже сейчас. Габриэль вздрогнул, вспомнив, как нёс лёгкое тело Хайда. Тот не был тяжёлым. Теперь он не казался настоящим убийцей, ведь это не его вина. Он лишь олицетворение тёмной стороны Джекилла. Аттерсон сильнее закрыл себя зонтом и положил несколько красных роз на землю. Даже если он покинет Лондон, он будет навещать это место. Теперь Эдвард запомнится ему не как ужасное, отвратительное существо, а как человек, который был создан, чтобы потом умереть. Аттерсону было жаль своего друга. Но теперь ничего не вернуть. Нет ни Лэньона, ни Джекилла. —Я уверен, что доктору Джекиллу всё простили,—мягкий, но уверенный голос Энфилда.—Мне жаль, мистер Аттерсон, что ваши друзья подверглись смерти раньше чем предполагали.—Он подошёл со своим зонтом к Габриэлю и тоже положил цветы. Потом они оба положили цветы на могилу Хэсти. И ушли, тёмных мыслей уже хватало. —Мне жаль,—повторил Энфилд, когда они шли по улицам ночного Лондона.—Может зайдёте ко мне на чай? —Нет, спасибо. Сейчас мне требуется уединиться и обдумать всё случившееся. Энфилд понимающего кивнул. Он был не виноват. Его таким создали. Он хотел искупить вину. Он сделал всё, чтобы выразить извинения. Простите его за тот ущерб, который он принёс городу. Он сумел покончить с собой. Он искупил вину. Он не виноват.