На острие кинжала

— Очень любезно с твоей стороны было воспользоваться холодным оружием, друг мой, — весело сказал Джарлакс, сидевший в кресле. Голос его ничуть не дрогнул, несмотря на приставленный к горлу кинжал, и Киммуриэль, захлестнутый всепоглощающей, несвойственной ему яростью, возненавидел Джарлакса за это еще сильнее. — Потому что я знаю — если б ты действительно желал мне смерти, то просто прикончил бы меня силой своего разума, и я был бы совершенно беззащитен… Джарлакс вздохнул, скосив взгляд, чтоб посмотреть на ту часть Киммуриэля, которую мог видеть. Разумеется, он подкрался сзади — обычный ход. С ножом — еще один обычный ход… Но обычным Киммуриэль отнюдь не был. Нет, это казалось Джарлаксу попросту тревожным — по многим причинам. — Неужели все дело в моих очаровательных манерах? В безрассудных поступках, множащихся день ото дня? Может, я зашел слишком далеко с одной из бесчисленных шуток? — Ты сам знаешь, в чем дело, — хриплым, дрожащим голосом, под стать внезапной вспышке жестокости, выдавил из себя Киммуриэль. — Не прикидывайся дурачком, Джарлакс. — О, но у меня так хорошо это получается! Джарлакс не вздрогнул, когда кинжал надавил на горло сильнее. Он давно мог бы от него избавиться — было бы нетрудно скрутить Киммуриэля врукопашную, особенно с помощью повязки — но держал себя в руках, несмотря на угрозу. Жажда жизни Джарлакса не знала границ, как и его любопытство. Тяга понять, проникнуть — не в глубины чужого разума, как его умник-заместитель, но в глубины души. — Ты мог хотя бы сказать, что не так, перед тем как попытаться перерезать мне горло. Или, может быть, пригласить меня поужинать для начала, — с усмешкой добавил Джарлакс. В ответ не последовало смеха, вообще никакой реакции, которая намекнула бы на то, что Киммуриэль оценил шутку. Но чего же еще следовало ожидать? Он всегда был равнодушен к таким вещам. — Ты — Бэнр, — донеслось шипение из тьмы за спиной. — Это правда, — подтвердил Джарлакс, закрыв глаз, не защищенный повязкой. Да, он помнил тот день так же ясно, как сам Киммуриэль. Кара Ллос, целый Дом, обрушенный в Клорифту… Киммуриэль не отреагировал сильно на утрату своего Дома. Или, по крайней мере, попытался не реагировать. Он отмел любые проявления беспокойства в свою сторону, заявив, что продолжит служить Бреган Д’Эрт на постоянной основе, как практически уже делал, так что ему без разницы. Что ж, он солгал, не так ли? Даже если те, кому удается выжить в Мензоберранзане, становятся глухи к подобным жестокостям, некоторые раны слишком глубоки, чтобы затянуться. «Или, возможно, мы просто привыкаем не обращать внимания на них, — подумал Джарлакс. — Чтобы выжить. Ради себя самих. Ценой памяти о том, что у других тоже есть раны». — Принесет ли тебе выгоду моя смерть, друг мой? — спросил Джарлакс. — Утешит ли тебя знание, что ты убил меня? — Я лишу Дом Бэнр ценного имущества, — прорычал Киммуриэль. Джарлакс невольно улыбнулся — печальной улыбкой. — Мой дорогой Киммуриэль, — сказал он, и отметил, что рука с ножом странно дрогнула, когда к имени добавилось ласковое слово — всегда странно, даже сейчас. — Я отступник, лишенный Дома сын, без каких-либо официальных связей. Было бы довольно легко избавиться от меня, не так ли? И, хочу заметить, я не желал твоему Дому зла. По правде говоря, из всей нашей семьи, может, только я один и не считал истребление Облодра чем-то правильным. — Это ничего не значит. — Хоть я и признаю, что не очень-то действенно с моей стороны взывать к твоим чувствам — но я должен хотя бы попытаться, раз мы друзья, в конце-то концов — подумай вот о чем. Убив меня, ты не получишь никакой выгоды. На самом деле наоборот — тут же понесешь потери. — Например? — Ты лишишься единственного союзника — вероятно, единственного во всем городе — который понимает, что ты ценен как личность, а не как… м-м… имущество. Или как оружие. Или как диковинка. Или, скорее всего, как еретик, место которому в Клорифте, рядом с останками его Дома, потому что принять тебя — навлечь на себя неминуемую кару Ллос, правда? Повисло молчание. — Никто не приютит тебя, Киммуриэль, — продолжил Джарлакс. — Это не угроза, а предупреждение. Ты знаешь так же хорошо, как я, что имя Облодра — тяжкая ноша повсюду в этом городе, кроме как здесь, рядом со мной. — Под тобой, ты хочешь сказать, — резко сказал Киммуриэль. — Рядом со мной, — поправил Джарлакс. — Ты — мой бесценный заместитель, и больше того, ты мой друг. — Слишком уж легко ты разбрасываешься этим словом. — А ты достаточно хорошо меня знаешь, чтобы понимать, что в особых случаях я говорю его искренне — как в случае с тобой. Снова повисло молчание. Кинжал был достаточно остер, чтобы ранить даже при малейшем нажатии — Киммуриэль хорошо его наточил — но этого не последовало. Но, похоже, и убирать его он не намеревался. — Или же всеведущий Киммуриэль не настолько всеведущ, как думает? — весело поддразнил его Джарлакс. — Конечно же, ему хватит знаний, чтобы управлять Джарлаксом Бэнром, оставаясь на стороне Бреган Д’Эрт, вместо того чтобы спасаться бегством от всего Подземья, желающего использовать его или убить? — Никто не может управлять Джарлаксом Бэнром, если он сам того не захочет, — к Киммуриэлю вернулся его обычный сухой голос, более знакомый Джарлаксу, чем тот, переполненный неудержимой яростью. Но этот голос все еще дрожал от досады. От гнева. От горя? Джарлакс рискнул поднять руку, положив ее поверх руки Киммуриэля — не намереваясь выбить оружие, просто для того, чтобы прикоснуться. И так они замерли вместе, казалось, миновала маленькая, застывшая вечность; странное зрелище. — Пожалуй, ты прав, — наконец сказал Киммуриэль, убрав клинок от горла Джарлакса. — Твоя смерть лишь создаст лишние помехи. Для меня удобнее, чтобы ты остался в живых, если только так я смогу продолжить свои труды. Он задержал руку, не торопясь отстраниться от касания Джарлакса. Медлит? Джарлакс задался вопросом, способен ли Киммуриэль вообще хотеть привязанности — и тут же чуть не рассмеялся над собственной глупостью. Разумеется, Киммуриэль способен на такие чувства — как бы ему ни хотелось отрицать это, как бы он ни отвергал их. И кто бы обвинил его за это здесь, в этом проклятом городе, разъедающем всех до костей? Уж лучше ненавидеть, отвергать, заслонить себя от боли полностью. И что бы псионик ни делал, каким бы бесстрастным и почти бесчувственным ни был, боль все еще пробивалась через его заслоны. «Несомненно, это порадовало бы владычицу Ллос» — промелькнула мрачная, горькая мысль в голове Джарлакса. — Я так полагаю, ты придешь завтра? — разбил молчание Джарлакс, думая, что его заместителю может понадобиться побыть наедине с собой — дольше, чем обычно. — Приду, — отрезал Киммуриэль, наконец убрав кинжал совсем. Судя по звону металла — он уронил его или отшвырнул. В конце концов, зачем псионику кинжал? Джарлакс уже собирался ответить, и тут Киммуриэль продолжил: — Мне некуда больше идти. В его голосе прозвучала бесцветная, полная усталости обреченность, что лежит за пределами печали и превращается в ее пепел; безысходность, с которой Киммуриэль смирился. Случайно ли он раскрыл свои чувства или нарочно, Джарлакс не знал. Но он не сказал больше ни слова, и Киммуриэль вышел — в кои-то веки — в совершенно обычную дверь.