Снег

- Твои руки…они всегда были такими теплыми… - я удивленно перевел взгляд от наших сомкнутых рук – его, бледных и тонких и моих, слегка покрасневших от стоявшего на улице мороза. Сейчас было двадцать восьмое декабря. Тот самый день, в который одна часть людей считает слишком ранним временем для закупки подарков, елок и остальной новогодней ерунды, а другая думает, что все магазины заполнены первой половиной. В отличии от него, я никогда не любил праздники. И никогда не понимал его ими восторга. На улице минус двадцать с чем-то, снег ложится на пустые улицы легким белоснежным пухом, закрывает своей ледяной красотой мусор, что разбросан по улицам, железный лом, который кто-то свалил в углу дома. В такую погоду очень легко поскользнуться на тонком слое льда, покрывшем асфальт, упасть, и напороться на что-то. Мы стояли у тротуара, около узкого прохода между двумя домами из красной кирпичной кладки. Дальше находилась небольшая проезжая дорога – в обычные дни она заполнена, через нее, огороженный железной сеткой, располагался детский дворик со старыми качелями, невысокой горкой, скамейкой – в обычные дни на нем всегда играли, веселились и бегали дети. Но сейчас не обычный день. Да, на улице почти полностью темно, не считая тусклого мигания одиноких фонарей, чистое черное небо, звезды путаются со снегом, падающим на землю. Подозрительное спокойствие, тишина. Он улыбается, запрокинув голову вверх. На его лицо ложатся и тут же тают спокойно летящие, пушистые, невесомые хлопья снега. В зеленых глазах отражается небо, вся его бесконечность. Этот человек – мой лучший друг с четырех лет. Он из тех людей, которые редко кому говорят, что у них на душе, которые предпочитают не спорить, а просто уходить. Он пишет грустные истории. С раннего возраста работал и, в конце-концов, накопил ту сумму, благодаря которой я могу видеть этот снег, а не только ощущать его холодные прикосновения, видеть его лицо, а не только слышать его голос. Его руки обычно такие теплые…гораздо теплее моих, и я почему-то уверен, что дело тут не в температуре и холодном воздухе. - Странно, да? Это улицу никогда не прогревают, и потому снег не превращается в грязную слякоть, - он опускает голову все с той же улыбкой на губах, в то время как я ее все же поднимаю, заинтересовавшись тем, чем он мог так долго любоваться. - Это было бы не выгодно и дорого, - отвечаю я, дернув плечами и заставив тем самым часть снега свалиться на землю, - тут почти никто не живет. Странно, что он задал этот вопрос. Ведь он прекрасно об этом знает. Мой друг грустно улыбнулся и ничего не ответил. Снег все падал, полностью покрывая всё возможное, свет особенно устало мигающего фонаря, наконец, потух и мы остались в полутьме. Было холодно. А он все стоял, глядя на детскую площадку и улыбался. Как-то не так. По-другому. Не весело, не глупо, как обычно улыбался. Он улыбался так, как один из героев его рассказов – горько, будто видит это все в последний раз… Когда эта мысль посетила мою голову, я вздрогнул и перевел панический взгляд в его лицо, в это же время он повернул ко мне свое. Его глаза блестели, но не от слез и я немного успокоился, заметив привычный озорной блеск его в глазах. - Знаешь, - начал он говорить, снова переводя взгляд куда-то в сторону горки, но только выше, в воздух, - снежинки летят. И слишком поздно понимают, что опускаются на землю, где исчезнут. В конце своего пути они долго вьются над землей и, в конце концов, все равно ложатся. Слишком поздно они об этом узнают. Наверное, оттого так стремятся некоторые взлететь обратно, вверх. Хотя мне было очень холодно, я продолжал стоять рядом с ним. И слишком поздно заметил… Недоумение. Крик. Телефон. Скорая. Больница. Палата. Коридор. … Тридцать первое декабря. Без трех минут полночь. Снег все летел с неба. Кажется, он и не переставал с того дня. Он завалил все, что было возможно и я еле смог пройти сквозь эти сугробы к стене дома с красной кирпичной кладкой. Фонарь, что потух тогда, слабо пытался вновь озарить все своим светом. Я запрокинул голову к небу. Звезды были неотличимы от белоснежных хлопьев. Я усмехнулся чему то своему, и воздух позади меня, в этот момент озарился синими, зелеными, красными всполохами… Он никогда не говорил мне о своей проблеме. Да и я тоже понимаю он узнал об этом слишком поздно и лишь пытался как можно дольше и полнее провести оставшееся время. Музыка из центра достигла, наконец, этого уголка. Я закрыл глаза и усмехнулся. Ему было двадцать три года. Может, тут больше всего снега и его никто не убирает. Может, никому больше и нет дела до этого проулка. Но только тут снег не превратился в «грязную слякоть». Он просто остался. Самый чистый, во всем городе.