Последняя

Ночь рассыпалась по земле густым туманом. Он застилал всё, не давая видеть. Тобираме от этого только лучше. Это его последняя ночь. Он знает это, потому что кровь стекает из-за рта, одежда пропитана ей, доспех проломлен, а его противники ещё живы. Сенджу вдыхает холодный воздух, поднимает глаза к кроне дерева, на которое он вынужден опираться. Он чувствует чужие чакры, скачущие совсем близко. Его скоро найдут. Тобирама ощущает жуткую боль, поедающую разум, но нет ничего хуже всепоглошающей пустоты в черепной коробке. Он думал, что будет умирать по другому, конечно наивностью он не страдал, но помечтать о быстрой смерти или, хотя бы, не от чужих рук хотелось. Однако, красные глаза мелькают где-то там, заставляя утонуть в воспоминаниях. *** Хашираме не нравилось то, как общаются два самых близких ему человека. Вернее не общаются, игнорируют чужое существование, будто их и нет. Он пытался уговорить их пойти на контакт, объяснял, что прошлое не изменить и остаётся только двигаться дальше. Тобирама на это молчал, а затем согласился, лишь чтобы не ссориться с братом. – Я с ним поговорил, - Хаширама снял обувь, а затем поднимает глаза на другого Сенджу. – И? - тот стоит у дверного проёма в гостиную. – Он сказал, что ему не зачем прощать смерть Изуны, если ты не можешь простить смерть наших братьев, - старший смотрит прямо в глаза, ожидая реакции. Тобирама на несколько секунд прикрывает их, он может поклясться, что знает выражение лица с которым Мадара ответил на этот вопрос. Он видит каждую его черту, морщинку, чёрные глаза без шаринганов. – Ну, и прекрасно. *** Тобирама поднялся на гору, с которой видно мечту Хаширамы. Деревня разрослась за это время, с каждым днём доказывая, что не так глупы идеи двух детей, которые познакомились у реки. Он знал кого встретит там, в тёмных одеждах, чьи волосы похожи на ёршик для бутылок. – Я простил, - вместо приветствия произносит Сенджу, отряхивая собственную одежду и начиная идти. – Неужели? - Тобирама эту ухмылку кожей чувствует, а затем на него поворачивают голову. Нет ничего примечательного в чужом выражение лица, кроме того, что на него смотрят не алые глаза с тремя томое. – Ты тоже прости меня, - он останавливается и протягивает руку. Сенджу думает, что прошло несколько минут, прежде чем Учиха наконец подошёл, остановившись где-то в полуметре. Мадара, кажется, был в каком-то внутреннем замешательстве, он сначала смотрел на руку, а затем уже и на лицо самого Тобирамы и смотрел странно, будто хотел добраться до мозга, не делая ничего. А Сенджу смотрел в ответ, думая, что может он уже в генжитсу? Под чужой властью, абсолютно не подконтрольный самому себе. Иногда это не казалось плохой идеей. Ухмылка. Удар. Именно так Тобирама описал бы следующие мгновение, когда чужой кулак в перчатке пришёлся в его скулу. Сенджу, кажется, отшатнулся, даже наклонился, прежде чем принять более боевую позицию и задуматься, какие печати сложить. Он поднял взгляд, впившись им в чужие глаза, уже в глубине души начав доверять Учихе и забыв как с ним драться. Но шаринганов не было, лишь его стойка намекала о желании продолжить бой. – Ну же, совсем обмяк? - снова издевается и снова на губах эта ухмылка. Тобирама уверен, что у всех Учих она одинаковая, что только они умеют принижать одними приподнятыми уголками губ. И Сенджу поддался, вступив в самый странный бой в его жизни, бой правила которого они установили невербально и главным из них был запрет применять чакру. *** Они начали драться, сначала это было редко, может раз в месяц, а затем число боёв начало увеличиваться. Завтра важное событие – они подерутся. Плохой день – они подерутся. Дошло до того, что Хаширама начал вести учёт, как часто он видит этих двоих, стоящих в его саду, оперевшись друг на друга. Идея, лечиться у Сенджу, что удивительно, пришла Мадаре. А лечиться было нужно, ведь дрались они до переломов костей, растяжений связок и, казалось, внутренних кровотечений. В госпиталь они не ходили, скрывали. Сначала жители этого не замечали, а затем по деревне прокатился слух, возможно, потому что кто-то видел, но слухи они уже не контролировали. Когда уже все заговорили, и из каждого угла слышалось тихим шёпотом:"– Сенджу с Учихой опять что-то не поделили..."– герои разговоров окончательно потеряли бдительность. Важные документы, которые бы не устроили Учих? Хаширама думает, как показать их Мадаре, может что-то заранее поменять. А Тобирама бинтует руки и, беря бумаги, идёт через всю деревню, чтобы около дома главы клана Учих прокричать:"– Если я выигрываю – подписываешь, а если ты – меняем как хочешь.". И Мадара соглашался. Этим вечером они в обход шли к Хашираме и под его ворчание тихо смеялись, лёжа на татами. Но однажды всё закончилось. Не было больше драк и ковыляний к главе клана Сенджу, не было никаких встреч и обсуждений договоров. Они будто бы снова перестали существовать друг для друга. – Тобирама-сама! - толпа мальчишек окружила его, моргая большими восторженными глазами. - А это правда, что вы в одиночку дрались с сусано Учихи Мадары? – Нет, этим, обычно, Хаширама занимался... - отвечает Тобирама, дружески улыбаясь детям. – Но как же, вы же сражаетесь с ним за интересы Конохи? Неужели он не использует сусано в бою? – Сражаемся? За интересы? - Сенджу показалось это абсурдным, он оглядывается, а затем наклоняется к детишкам, будто собираясь рассказать страшный секрет. - Нет, мы просто тренировались. Если бы они сражались, то оба бы проиграли, ведь дрались не за что, просто потому что могли, потому что не простили. *** Жизнь в Конохе протекала своим чередом. Вся деревня постепенно готовилась к празднику, даже если её не приглашали. А причиной скорого веселья была свадьба главы клана Сенджу. Она должна была быть тихой, просто в один день в одном квартале два человека стали бы жить в одном доме. Всё бы ничего, но квартал принадлежал Сенджу, одним из этих людей был Хаширама Сенджу, да и дом не был самым обычным, по крайней мере из-за того, что туда мог прийти любой и попросить о помощи, и ему бы помогли. Тобирама из-за всех сил старался сдержать поток подарков и брата от того, чтобы он не открыл все до торжества. Он нервно смотрел на Мадару, а тот лишь дружески ухмылялся, так, как умеют только Учихи, ведь только у них одна ухмылка на все случаи жизни. Сенджу старался не отпихнуть брата, а затем наброситься на Мадару, он так давно не бил по этому самодовольному лицу. С каждым днём тихая свадьба была всё ближе и громче. Тобирама вместе с чужой невестой закатывал глаза, наблюдая за восторгом брата, может, в этом они были похожи. – Чего тебе? - спросил Сенджу, увидев на пороге Учиху. – Хотел отпраздновать с твоим братом последний день его свободной жизни, - под эти слова Тобирама закатывает глаза, хотя это лучшая причина, чтобы Мадара пришёл сюда. – Хаширама! - кричит он в глубь помещения и брат выскакивает из первого же угла, уже готовый, как будто ждал лишь разрешения брата. – Ты чего стоишь? - старший стучит его по плечу. - Ты с нами. Его не спрашивали, в каком месте они будут пить и что, он вообще пить не собирался, но после второго влитого насильно шота втянулся, под конец подпевая Мадаре с Хаширамой. Было давно заполночь, когда Тобирама приволок брата к его невесте, объявив, что день их женитьбы наступил и теперь пьяный глава клана не его проблема(он потом много раз за это извинялся). Учиха наблюдал за этим издалека, казалось, что алкоголь одновременно и не брал его и ударил в мозг, выбив последний рассудок. – Наверное, Изуна вёл бы себя так же, если бы женился, - тихо произносит Мадара, заставляя Сенджу остановится на лестнице, а затем он добавляет, совсем по другому. - Напомни, почему мы перестали драться? - снова ухмыляется, заставляя Тобираму сжать зубы, может от желания врезать, может от вопроса. – Случилось непредвиденное обстоятельство, - он спускается, становясь на твёрдую землю. – Верно, у нас у обоих встал друг на друга, тогда это напугало, а сейчас? - что-то играет в чужих глазах, заставляя поддаться, кулаки уже чешутся, а губы болят от собственных укусов. *** Хаширама был сильно недоволен, с похмелья увидев их, так же как и месяца назад, стоявших оперевшись друг на друга. – На вас напали дикие лисы? - вправляя брату плечо, спросил Сенджу. - Все искусанные. – Ну, не знаю лисы ли, но точно дикие, - уже вылеченный Мадара тихо смеётся, а затем ухмыляется именно так, как Тобирама больше всего ненавидит, а может и не ненавидит, коль облизнул сухие губы, поймав чужой взгляд своим. – Могли бы хотя бы не перед моей свадьбой вернуться к старым традициям, - щелчок, младший Сенджу тихо шипит, а после чувствует как раны медленно затягиваются. С этого дня у него начались странные ночки и скрывать уже их от всей деревни стало делом чести. *** Тобирама всегда считался холодным рассудоком по сравнению со своим братом. Склонный быть неподвластным эмоциям, он, однако, встретил препятствие на этом пути, и у этой "преграды" были чёрные длинные волосы, тёмные глаза, когда не загорались красным и бледная кожа. Его препятствие мало кто любил, а ему не повезло врезаться в него. Сенджу ощущал, что скатывается в безумие, каждый раз, когда Мадара поднимал уголки губ. Ему хотелось впиться в эти губы, до крови искусать. А Учиха ухмылялся постоянно. Мадара жрал его изнутри с момента первого удара, ведь он не знал, почему. – А ты простил? - лёжа на чужой кровати, уткнувшись в чужую подушку и смотря в чужую стену, он наконец задал этот вопрос. Была прохладная весенняя ночь, но окно было открыто, Мадара сидел у него, вдыхая свежий воздух. Им обоим не спится. – Мы же оба дети войны, Тори, – Тобирама поворачивает голову, а затем хмурится на это детское прозвище, ему кажется, что младшие братья так его и называли. Сенджу смотрит, в свете луны Учиха кажется по особенному красивым, как бледное пятно на чёрном фоне. Тёмные глаза устремлены куда-то в пустоту ночного неба. Мадара продолжает говорить. – Мы убивали друг друга не для себя или своих интересов. Ты виноват в смерти Изуны меньше меня, мне стоило следить за ним, а не бороться с твоим братом. Но ты же тоже не простил чужие смерти? Тобирама встречается взглядом с чужими глазами, что обратили к нему. Он продолжает лежать, спрятав руки под подушку и, ещё до своего вопроса, рассуждая стоит ли накрыться, теперь он уже об этом не думает. Сенджу немного дёргает головой, сильнее пряча нос в мягкую ткань и чувствуя себя раскрытым, даже поверженным, но в этой битве он и не думал побеждать. – Как бы мы не пытались двигаться вперёд, есть груз, который не даёт нам сделать ни шага, - Учиха начинает подходить, тенью закрывая Тобираму от луны, но тот не дёргаётся, лишь спокойно следит за ним глазами, - мы всё хотим поменять, да? - Мадара забирается на кровать, и Сенджу сам не понимает, когда он успел перевернуться на спину. - Но в прошлое нельзя вернуться, ведь так? - Учиха нависает над ним, облокачиваясь на руки, - ответь мне хоть раз, Тори. – Да. – А если я скажу, что есть мир, где мы не совершили всех этих ошибок, где нет войн и все близкие живы? - он наклоняется, дышит практически в губы. – Ты пойдёшь со мной туда? Тобирама немного поднимает голову, зарываясь руками в чужие спутанные волосы. Он бродит в помутневшихся глазах напротив, пытается его понять, разглядеть где-то там, внутри. – Но такого мира нет. Нет условий при котором все были живы и счастливы. Не умерли бы мои братья, я бы не возненавидел твой клан, не убил бы Изуну, и мы никогда бы не подрались, - Сенджу аккуратно опускает руки ниже и обхватывает его лицо кистями, - я счастлив здесь и сейчас и мне не нужно прошлое. Мадара, кажется, был в каком-то внутреннем замешательстве, как тогда, перед первым ударом по лицу. Он смотрел в глаза, а затем на чужие руки, немного опустил голову и еле коснулся их губами, прежде чем вырваться. Казалось Учиха всё уже решил в тот момент, завис, посмотрел так холодно, не по-живому, что у Тобирамы даже что-то перевернулось внутри. Будто Мадара перестал считать его равным, похожим на себя, пережившим ту же боль. Однако, после лёг к нему на грудь, обняв и тихо-тихо произнёс: "– Давай поспим" - позволяя Сенджу зарыться руками в свои волосы и ещё долго гладить себя по голове. Тобирама не мог уснуть, чувствовал, что-то не так, но мирное посапывание постепенно успокоило, склонило ко сну. На утро он проснулся один. Эта была последняя ночь, которую они провели вместе. *** Красные глаза наконец застывают, впиваясь в него. Тобирама уже готов откусить себе язык, как учил отец, ведь враг не будет тратить чакры на его лечение, дабы узнать информацию. Луна выглядывает из облаков, очерчивая приближающийся силуэт в алых доспехах. Непослушанные неухоженные длинные волосы торчат в разные стороны, однако они сразу дают понять кто их владелец. Значит Сенджу мёртв или в генжитсу? – А я так надеялся, что мы сможем подраться в последний раз, – чужой голос вырывает из размышлений, – а тебя уже отделали, - Мадара ухмыляется, останавливаясь перед ним. Тобирама молчит. Живым Учиха быть не может, брат сам убил его и до конца жизни приходил на место их последней битвы. Хаширама по долгу стоял там, иногда его младший тоже присоединялся. Там они всегда молчали, ощущая холод и сырость, даже когда солнце било в глаза. Сенджу больше нравился дом Мадары, там они виделись в последний раз и там остался его запах, его одежда, даже некоторое оружие. Там были воспоминания, а на выжженом поле не было ничего. Однако перед ним была мощная тёмная чакра, что Тобирама чувствовал лишь однажды. – Даже не спросишь как я выжил? - снова издевается, уголки губ ползут выше. Сенджу старается не концентрироваться на чужом лице, иначе старые, отвергнутые желания вновь напомнят о себе. И он молчит, боясь произнести хоть слово, ведь вдруг Учиха похолодеет снова, как тогда. – У тебя всё ещё есть шанс пойти со мной, ты ведь тогда так и не ответил... – Нет,- Тобирама перестаёт вовсе смотреть на него и возвращается к деревьям, - я наконец простил, после твоего ухода, жаль только снова нашёл в чём себя винить. Молчание, ему кажется, что Мадара наклонил голову в бок, вновь вглядываясь в его лицо так, будто он хочет добраться до мозга, ничего не делая. Но в этот раз его не бьют. – Я позволил тебе застрять в прошлом, прости меня? - Сенджу поднимает глаза, встречаясь с другими и чувствуя вместо пустоты тоску, он не знает, что лучше. – Я заберу твою жизнь за эту ошибку, - ухмыляется, а затем и скалится Учиха в ответ, будто смеясь над ним. – Справедливо, - Мадаре лишь печально улыбаются, прежде чем закрыть глаза, возможно навсегда.