Philosophy

— Нет. Учи сам. Голос Эфира звучит холодно, отталкивает каждой буквой. Но на самом деле он делает над собой усилие, чтобы не позволить слабины, не улыбнуться, а потом и вовсе рассмеяться. Этот обиженный взгляд, полный непонимания, настолько искренний, что удержаться очень сложно. Нет, у Тартальи не было проблем с учёбой, но один предмет ему никак не давался. То он винил нудного преподавателя и его монотонный голос, то не видел смысла в этом для будущего, да и настоящего тоже. Каждый раз отговорки. Тарталья зубрил, Тарталья сидел до поздней ночи, стараясь запомнить хотя бы пару слов, чтобы ответить на несколько вопросов и наскрести на проходной балл. Но это было бесполезно. Слишком нудно, слишком бестолково. И даже помощь Эфира не давала плодов. Он понятно объяснял, приводил примеры, которые бы Тарталья смог запомнить и воспроизвести на практических занятиях. У Эфира не было проблем вовсе, за исключением частых пропусков. Слабое здоровье не стало для него помехой, все долги он честно отрабатывал и оставался примерным студентом. Почти полные противоположности, которые ценили то, что имеют, и готовились к будущему, даже если их пути однажды разойдутся. Тарталья даже думать об этом не хотел, а Эфир учитывал любой вариант событий. В конце концов, он не был уверен, что оба на самом деле станут работать по выбранной профессии. — Нет, нельзя. Пока Эфир погрузился в свои мысли, он отвлёкся от реальности, которая смогла его удивить. И в очередной раз он через силу прятал улыбку. Тарталья настойчивый, Тарталья всегда идёт до конца, как и тогда. Ему удалось обнять Эфира, но не дотянуться до губ. И вновь это обиженное личико, плотно сжатые губы и непонимание. Ему нужна была подпитка, необходимая энергия, чтобы продолжать учить эту несчастную философию. Эфир знал, знал и намеренно отказывал ему в желаемом. И никакие бы просьбы не смогли изменить его решения. — Сначала выучишь и расскажешь мне, что ты запомнил. Хорошо, Аякс? — Эфир почти шёпотом произносил настоящее имя, дразняще тянулся к уху, которое мгновенно становилось пунцовым. Прекрасная реакция, именно та, которую и ожидал Эфир. Тарталья словно открытая книга для него, до кончиков пальцев честная в плане собственных эмоций. Когда он чего-то хочет — Тарталья заявляет об этом прямо. Не эгоизм, нет, обычный способ упростить жизнь и отношения, чем наседать на мозг, выедать его чайной ложкой и морщиться, что всё не так. Тарталья покрылся мурашками, заметно сжимался и не видел хищный блеск в глазах Эфира. Для последнего это было почти что приказом не останавливаться и продолжать дразнить его дальше. Но начатое было необходимо довести до конца. Эфир сказал — Эфир сделает. Любой каприз, но только после того, как Тарталья запомнит нужный материал и сможет понятно его объяснить. Этот способ всегда работал. В конце концов, Эфир разрешил остаться на своём плече. Ему и самому нужно было кое-что повторить, чтобы на следующий день не случилось неприятных сюрпризов. Всегда нужно идти готовым, учить своевременно, а не в последний момент. Ведь и сессия была уже не за горами, о чём напоминал тёплый ветерок из окна и пение майских птиц. Но Тарталья думал о настоящем. О том, что случится в этот же день, какую награду он получит, когда, наконец, закончит с этой темой. Если Эфир не придумает новых уловок и не станет изводить его ещё больше. Аякс всегда был таким, жадным до прикосновений, чутким к словам. Но и у него были свои железные принципы, от которых он не отступал. Это усложняло жизнь, но ещё никогда не доставляло проблем. Слишком честный в плане чувств, он не смог бы притворяться, даже если бы и сильно захотел. А на самом деле он просто давно потерял самого себя, что и почти отказался от настоящего имени. Потерянный взрослый, позабывший минувшие дни и своё детство. Было ли оно на самом деле? И тёплые прикосновения Эфира были лишь способом сбежать от реальности на пару лишних минут. Поддаться слабостям телам, сосредоточиться на том, что он ещё жив. Может, у него бы и не было таких проблем с философией, если бы не Древний Китай и его великие мыслители. Тарталья издал громкий стон и обречённо уронил тетрадь с конспектом на своё лицо. Так буквы не было видно вообще, а свет резко выключился. Запах шариковой ручки так и остался плотно на страницах. Тарталья думал обо всём и сразу. Кроме самой философии. Эфир лишь улыбался, пока было не видно. Сам он всё это время наблюдал за Тартальей, как выпадал его взгляд, выдавая все его мысли с головой. Пустой, безжизненный. Но всё ещё настоящий. Не было смысла волноваться, потому что они были рядом. И достаточно верили друг другу, чтобы оставлять необходимое место для личного пространства, даже если это могло не распространяться на прикосновения, в которых нуждались оба. Он наклонился к Тарталье, коснулся губами обложки тетради и также незаметно выпрямился, не зная, что юноша снизу почувствовал всё. Горячее дыхание, смещение рук и верхней части тела, как сократились его мышцы. Он всегда хорошо ощущал все изменения. И поэтому он прятался за конспектом, думая о том, что хоть чем-то эта философия оказалась полезна, скрывая его истинные чувства. Но всё же это был хороший стимул, чтобы закончить с этой темой и получить свою возможность увлечь Эфира в поцелуй и не только. У него были планы на него, много планов, о которых он молчал. Потом покажет на деле, ведь впереди у них будет не только прохладный вечер, но и вся ночь. И чем меньше времени Тарталья потеряет на изучение философии, тем лучше. Не хотелось бы, чтобы учёба стала такой весомой преградой к желаемому. И она ею не станет. Никогда. И вновь конспект успешно скрывал его голодную улыбку и хитрый взгляд. Впереди много времени, чтобы забрать желаемое и даже больше.