Пожар его сердца.

Она—взрослый, собранный человек, всегда внимательна и осторожна, но есть в ней та детская черта, что рушит весь образ «грозы», позволяющая ей бегать за Шустовым, словно маленький ребёнок, играющий в догонялки. Видя парня, она закипает от злости, такой безобидной, глупой, пусть он ей ничего плохого не сделал, но он тот, кто сломил железную леди, заставив вылезти из доспехов маленькую девчонку, робкую такую, до ужаса родную. — Серёг, ты Лу…то есть девушку одну не видел? Он прекрасно понял о ком речь. Слово вырвалось само, но он вмиг опомнился, вмиг потушил искру. — Нет, не пробегала, — фыркнул ревнующий парень, отвлекшись от дела, — тебе зачем? В диспетчерской, наверное, или с Соколовой, — недовольно взглянул на Шустова, мужчина начинает закипать, слово чайник, — слушай, не стой над душой, иди куда шёл. Зотов, пытающийся приклеить Лучика к себе, не понимает, что безразличен ей. Парень привык, что нравится девушкам, отшить его, у неё, единственной, кто на это мог быть способен, не хватает духа, слишком он уж страшен. Шустов рад, рад, что он единственный, к кому располагает девушка, единственный, на кого она смотрит иначе, с любовью. Он единственный, за кем она бегает, единственный, с кем она до самого взлёта. И после него, маленькая, потрёпанная фотография, лежит под самым сердцем, заставляя бороться, заставляя жить. — Угадай кто? — закрывая глаза, тёплыми, родными руками, Максиму, тихо смеется она, щекоча, выпавшей прядкой кудрявых, почти как его, волос. — Палыч? — смеется он, накрывая ее руки своими, — Лучик, я узнаю твои ладошки из тысячи, — успокаивающе бормочет он, обнимая ее, как в последний раз. — Максим, ну ты чего? Твой Палыч смотрит, — пытается высвободиться из кольца, — да, и вообще…у меня служба, — быстро придумав отговорку, она надеется, что возлюбленный поверит, что маловероятно. — У тебя обед, Лучик, ты на Палыча не заглядывайся, пойдём лучше чего покажу— взяв за плечи и тепло улыбнувшись, он слегка встряхивает ее, возвращая в реальность. — Шустов, я в траву не полезу, знаю чего у тебя на уме, — неодобрительно ворчит девушка, все же идя за парнем. Максим привык к вечному негодованию девушки, она словно старая бабушка, вечно недовольная жизнью. Пусть внешне она и ворчливая, но внутри она добрая. Именно в это верит пожарный, вернее, он знает, знает то, о чем говорит и думает. — Давай лапку, — протягивая широкую ладонь, улыбаясь тёплой, отеческой улыбкой, просит Шустов, стоящий по колено в зелёной траве. — Я… — она вновь хотела поступить в своём духе, но что-то в глубине души ее не дало этого сделать, что-то, вызывающие табун мурашек и приятное колющее чувство. Вместо пары слов она молча протянула руку, мгновенно вздрогнув, как почувствовала его тёплую ладонь. Трава щекочет ноги, заставляя Лучика звонко смеется, что особо нравится Шустову. — Прошу, дамы вперёд, — отходя в сторону, Максим показывает на небольшое покрывало под деревом. — Это вам, — протягивает ей букет полевых цветов, единственных, какие здесь есть. — Спасибо, — шепчет она, утыкаясь носом в букет, — Максим, это все к чему? — Знаешь, Лучик, я могу не вернутся, — пытается объяснить ей мягче, но нужные слова куда-то испарились. — Шустов, только попробуй, я тебе, — кричит она, ударяя парня букетом, который в эту же секунду прижимает к груди. — Понял, женщина, спокойно. Подходит к ней медленно, словно к дикому зверю. Он обнимает ее, поглаживая руками по белоснежной рубашке, — я всегда буду рядом, — тихо шепчет. Если обещал, значит будет.