О горе и ярости

      Тело Уризена — кровавые узлы, цветущие на тёмном каркасе полых костей. Данте вонзает меч глубоко в сплетение витиеватых лоскутов его плоти. Чувствует, как будто изнутри, как вздрагивает под ним массивная туша, как неумолимо гаснет огонь, который раньше делал её чем-то большим, чем-то живым, трепещущим, желающим. Меч покидает тело демона, и Данте тут же становится холодно. Он смотрит на густые потоки тёмной крови, спускающиеся по бугристому подобию доспех. От их запаха становится тошно — куда сильнее, чем Данте привык. Отвращение постепенно переходит в тревогу. Он не может оторвать взгляд от проделанной в чужой груди дыры. Уризен издаёт последние хрипы, веки его лениво смыкаются, а Данте всё смотрит и смотрит. Что-то колко блестит на периферии сознания. Он пытается поймать эту странную, но очень важную мысль, а она продолжает скользить между пальцами, не желая падать в ладонь.       — Данте.       На мгновение ему мерещится голос Вергилия. Его интонация, приглушённая, с неповторимым выдохом на конце. Данте резко оборачивается — хочет увидеть брата, но рядом с ним стоит только Ви.       На его губах грустная улыбка обречённого. Глаза горят такой невыносимой тоской, что Данте удивляется, как он вообще может её вынести, не разрыдавшись. Татуировки на искорежённом трещинами теле постепенно бледнеют. Как и волосы. Ветер откидывает их назад и уносит с собой черноту.       Данте вспоминает. И тут же задыхается от осознания содеянного.       Он откидывает от себя меч — продолжение его самого, как крылья в демонической форме, рога или клыки, — преисполненный чистейшим ужасом. Нельзя было убивать Уризена. Уризен — это Вергилий, искажённый, поломанный, но всё равно семья — такая же её часть, какой был всегда. Близкий, родной, ценный. Ви — тоже его фрагмент. Самая слабая деталь пазла, нуждающаяся в особой охране и защите. Деталь, которую Данте должен был беречь, но он даже не пытался. Ви стоит, смотрит на него так, будто всё уже окончательно сломано, но Данте не согласен. Он кидается вперёд, отчаянно пытается сохранить от брата хоть что-то.       — Прости меня.       Не успевает даже дотронуться — Ви пеплом размывается по ветру.       Данте не может с этим смириться. Он отчаянно хватает ладонями серый песок, сжимает его в кулаках с такой силой, что становится больно. В груди всё каменеет и застывает, погружённое в ощущение страха перед неконтролируемым падением. Данте не двигается с места, только оседает на пол. Этого не может быть. Нет. Он отказывается в это верить.       Отказывается терять Вергилия снова.

***

      Пробуждение приносит ему короткую вспышку облегчения. Данте снова может дышать. Как рыба, выброшенная на берег, он отчаянно пытается успокоить себя прохладным воздухом ночи. В комнате темно, занавешены шторы. Требуется время, чтобы вспомнить, какая именно это комната, где он вообще и насколько это место безопасно.       Но вместе с осознанием того, что произошедшее — не больше, чем очередной кошмар, — приходит и ярость. Ослепляющая, звонкая, острая. Она разом выбивает из Данте здравомыслие, заполняя собой каждую клеточку его тела. Он поднимается. Дверь, коридор, снова дверь. Очертания Вергилия под полотном тёмного одеяла — Данте налетает прямо сверху, разворачивает сонного брата к себе. Кричит на него. Что именно — сам ни за что потом не вспомнит. Говорит что-то об обмане, о предательстве, о выставлении себя полным дураком. Триш, как они позже выяснили, узнала его в человеческом облике. Триш, которая с ним толком не была знакома, узнала, а, он, Данте, родной брат — нет.       Спокойное лицо Вергилия подсвечено алыми искрами. Данте не сразу понимает, что свечение исходит от него. Он настолько не в себе, что даже внутренний демон частично выходит наружу. Это отрезвляет. Жечь новое постельное бельё не очень хочется, да и утробный рык рвёт неподготовленное горло. Данте останавливается, затихает. Вергилий, чуть помедлив, пользуется передышкой. Протягивает к нему холодную руку — его зима против вечного пекла, — и собирает пальцами влагу с щёк.       Данте каменеет от неожиданности. Ярость он мог осознать, прочувствовать полностью. Горе — нет.       Вергилий держит его слезу, с интересом разглядывает прозрачную каплю, как будто сам факт её существования поражает его. Затем касается этими же пальцами губ. С некой отстранённостью пробует слезу на язык.       — Солёная, — выдыхает он.       Данте грубо хватает его за горло и целует — несдержанно и жадно. Вергилий отвечает со стоном лёгкого недовольства, осаживая, но не останавливая. Позволяя выместить то, что творится у брата на душе. Данте терзает его губы, кусает, вспоминая былую ярость, а затем трепетно зализывает кровоточащие раны, подстёгнутый недавним режущим ощущением потери.       — Пообещай, что в следующий раз, когда тебе понадобится моя помощь, ты будешь со мной честен. Не станешь устраивать клоунаду. Просто придёшь и выложишь всё как есть.       Вергилий хмыкает — позабавлено, а не задумчиво. Будто только и ждал, когда их конфликт придёт к этому. Данте понимает, что просит много, но ему хочется верить, что он имеет такое право. После того, через что Вергилий заставил его пройти.       — А ты тогда обещай, что никогда не повернёшься ко мне спиной. Не заставишь кричать тебе что-то вслед.       Данте ёжится. Вспоминать эпизод с мотоциклом теперь откровенно неуютно. Он не знал, что Ви — это Вергилий. Как и не знал того, что Ви умирает. Будь он чуть сдержанней, может, всё вышло бы совсем иначе. Но Данте провалялся в корнях Клипота целый месяц. Ему казалось, что если он потеряет в пути ещё хоть минуту, то проигрыш ему обеспечен. Проигрыш, жертвой которого станет не только он сам, но и Неро.       — Обещаю, — говорит Данте тихо.       Он опускает взгляд. Слова закончились, но уходить ему не хочется. Хочется лечь рядом, но Вергилий — негостеприимный засранец, которого обо всём нужно просить.       — Можно к тебе под одеяло? — спрашивает Данте. Ему неуютно.       Вергилий молча двигается в сторону — Данте, обрадованный и уставший, ныряет к нему под бок.       — Будешь храпеть во сне — выгоню.       — Попробуй сначала разбуди, — отвечает он, тесно прижимаясь к брату.