a distant memory

Ого, императорские покои поражали! Хантер представлял себе и высокие потолки, чтоб эхо, и тяжелый балдахин над ложем, и витраж во все окно, пронизанный лучами солнца, но размеры кровати и вообще самого помещения, превзошли ожидания. Даже шаги по паркету звучали внушительно. Сколько же тут света! Витраж пропускал его искаженным и окрашенным, он забавно ложился на подставленные руки, превращая их в цветную мозаику. Хантер покружился, чтобы раскрасить и новый белый плащ, развевающийся за плечами, как крылья. Золотой Страж. Правая Рука Императора Кипящих островов. Хотелось смеяться и кричать во все горло! Тихонько крикнув, удивляясь своей смелости, Хантер крикнул погромче. Эха не получилось, стены гулко впитали звуки, не умеряя восторга. Столь дерзким Хантер не ощущал себя никогда. Конечно, никто не запрещал Хантеру приходить в спальню Императора, не существовало закона, или ужасного наказания за вторжение сюда, но только потому, что никому в голову бы не пришло такое захотеть. В Череп Титана же не водят экскурсии! Это святотатство. Хантер поежился внутри одежды, понимая себя маленьким и ничтожным среди массивной мебели, среди сложного узора на полированном паркете. Да, Золотой Страж, но неопытный и не крупный. Без магии. Ему не место здесь. Собираясь уходить, Хантер последний раз оглянулся. Такая спальня несомненно достойна императора. Вот только… Дядя Белос, Император Белос в достойных своего величия покоях не спал. Его узкая спальня без окон с простой деревянной лежанкой больше походила на кладовку, забитую книгами, и даже прислуга замка размещалась с большим комфортом. Император обходился без груды пышных подушек, гардеробной и золотого ночного горшка. Хантер нечаянно разведал, где на самом деле спит император и его восхищение им еще возросло. Дядя чудесный и очень скромный. После того, как Хантер сунул нос в настоящую императорскую спальню, его собственная комната ощущалась еще шикарнее, чем раньше. Даже окно было. Так что Хантер захотел своими глазами увидеть роскошь, о которой болтали ковенские ведьмы. Раз дядя там не спит, он его не побеспокоит. И все же запретность поступка царапала изнутри. А уж, как стало стыдно, когда на выходе он врезался в дядю Белоса… Он едва ли шел именно сюда, его просто привлекла дверь, беспечно оставленная распахнутой. - Ты, конечно, переехать сюда можешь. Но придется сперва стать императором, - без маски лицо дяди не вселяло ужас. Добрый взгляд не нес угрозы. - Я хотел посмотреть. Думал, можно. - Тогда почему твой голос дрожит? И ты сам? - Извините… - Хантер даже не заметил. В присутствии дяди он всегда немного робел. - Думаю, сделаем небольшое исключение из правил? Для самого юного моего исключительного Золотого Стража. У Хантера от души отлегло. Дядя не разозлился! Облегчение оказалось таким сильным, что даже голова закружилась. Расчувствовавшись, Хантер сделал совершенно невообразимую вещь, которую не делал с тех пор, как ему исполнилось восемь. Он обнял Белоса и так как рост уже позволял, пылко чмокнул его в щеку. «У ведьмы злой заболи, у волка серого заболи, у медведя косматого заболи, а у моего чудесного братика – не боли, не боли!» Хантер понял, что все испортил. Взгляд дяди Белоса, ласкающий его кожу уютной волной, резко стал льдом, сковал племянника по рукам и ногам, добрался до самого сердца и заморозил его. Император Белос пронизывал его насквозь ненавистью. Будто впервые видел. Хантер попытался улыбнуться. И ненависть сменилась диким, чего-то ищущим, обожанием. Белос замер. Звук невинного поцелуя швырнул ему в лицо пригоршню острых, как стекло, образов из прошлого. Как он мог не замечать, что его Хантер. Его блин комом. Со смешными ушами, щербатой улыбкой, непослушным вихром на затылке, вечно покоцанный и несовершенный, так сильно похож на «этого»?! За столько лет Белос забыл его лицо, вырвал из мыслей, но вот. «Этот». Смотрит на него испуганно и преданно, готовый по приказу все исправить. Улыбается. Как обычно. Хантер судорожно прокручивал в голове, что натворил. Как его губы тронули щеку, пахнущую травой. Как выдохнул император. Ах, если бы можно было наоборот – вдох, оглушающий в тишине жутких стен, запах травы, тает тепло под губами, обратно, обратно, плащ окрашен теплым светом, шаг назад, шаги задом наперед, закрыть дверь, даже не открывать ее, галерея коридоров, к себе, с ногами забраться на кровать. Что угодно. Что угодно, пожалуйста! - Хантер. Сделай так еще раз. Хантер со стороны увидел, как послушно качнулся, потянувшись к щеке губами. Его сознание запустило последние события галопом и он никак не успевал. Комната, коридор, кровать императора, дядя в дверях, поцелуй. Когда Хантер догнал реальность, Белос снова повторил приказ. Хантер повторил выполнение. Но вспыхнувшая искра, осветившая внутри Белоса силуэт Филиппа, больше не проявилась. Воспоминание о том, как саднила разбитая коленка, теплый пол под ладонями, и заботливая улыбка брата, растворяющая обиду – все угасло. Можно знать, что с тобой произошли какие-то события, но не чувствовать их и больше не верить. Белосу не понравилось, что он опустел. Да. Совсем пустой. - Еще раз. Племянник покладисто чмокнул Белоса повыше, и под натянутой кожей дернулась скула. Белос стиснул зубы, не справляясь с досадой. Хантер считал его настроение и совсем растерялся. Он неправильно целует? Белос тоже подумал, что неправильно. Не так. Внутри должно растекаться тепло! От Хантера никакого толку не было. Но отпустить блуждающий огонек из сжатых когтей Белос не мог. Он придержал встревоженное лицо Хантера, поцеловал его сам. В заалевшую щеку, в висок, в порванное ухо. В испуганно раскрытые губы. Еще раз. Пожирая дурацкий вопрос, выдох ужаса, нежную кожу и язык. Ничего. Впрочем… Хантер не был «этим». Лишь копия, послушная, удобная. Молодая, наивная, управляемая. Рта без разрешения не раскроет. Зажжется ли искра, если представить, что перед ним не Хантер? «Этот», но подконтрольный. Какой должен. Какой всегда был нужен рядом! Белос положил руки на плечи племянника, вглядываясь в его лицо, выискивая в нем желаемое. На мгновение ему даже показалось, что нашел. Пальцы втиснулись в кожу сильно, больно, но происходящего Хантер не понимал, пусть и испугался, поэтому протестовать не смел. Объятья есть объятья. Сильные лучше, чем никакие. Ожидая очередных поцелуев, он подался лицом ближе, и испытал помимо смущения, легкое разочарование. Целовать его больше дядя вроде не планировал. Но какие-то планы все равно имел. Хантеру предстояло стать их частью. Белос почти удивился сам себе. Он никогда не желал увидеть «этого» в своей кровати, но Хантер не «этот». Белос жадно рассматривал человека перед собой, не наделяя его чертами Хантера, не лишая его черт брата. То, что он видел, наполняло сердце восторгом. Возбуждение шло не от тела, сам разум ликовал, что теперь можно все. Чего хотелось, что было получено, о чем никогда не мелькало и мыслей. Он похож. Он безупречно повторяет каждую линию, казавшуюся забытой. Взгляд другой, лучше. Лучшая версия «этого». Руки Белоса залезли под одежду, но прежде, чем Хантер окончательно смутился, Белос велел ему раздеться самому. Молча, оглушаемый стуком сердца, Хантер стянул рубашку и помедлил, вопросительно глядя. Ненасытное раздражение на лице дяди подсказало, что остановился он зря. Хантер разделся, как мог быстро, выпрямился, стыдливо прикрываясь руками. От холода ли, от смятения ли, озноб пробирал до костей и цветные квадраты от окна не спасали. Белос смотрел на него с растущим интересом. Шершавые ладони обшаривали тело, отмечая каждый изъян кожи. Лишние шрамы, лишние следы ожогов, ненужные, отвлекающие. Ведь самого главного шрама - между ребер - не хватало. Рваного расшатыванием, от глубокой смертельной раны. Шрама нет. Белос снова почувствовал боль в руке, он так давил на рукоятку ножа, что повредил кожу на ладони. Но на Хантере правильного шрама не оказалось, ладонь Белоса давно зарубцевалась, воспоминание померкло. Белос сжал руку в кулак, сжал сильнее, безрезультатно. Боль больше не пришла. Он тронул кожу Хантера в том месте, где она раздражала его белизной и гладкостью. Ровная. Ничья. Под его изучающими движениями Хантер нагревался, нагревался, не удержавшись от стона, когда Белос небрежно сдвинул его руки и огладил между ног. У всего наверняка была причина, он узнает ее позже. Сейчас отвлекать не стоит. Путешествие по племяннику продолжалось. Он безропотно принимал, что с ним делал Белос, не смея возражать, и юное тело реагировало, как настоящее. Человеческое. Должно быть, «этот» вскрикнул бы точно так же. Белос в задумчивости остановился. Злость на невозможность добыть из Хантера больше, чем мгновенный отголосок прошлого, сошла на нет. На смену ей пришло желание проверить границы его подчинения. Белос не оформил в голове мысль, удивился бы надобности, но фальшивка может ли стать лучше оригинала, если приложить к огранке больше усердия? Вдруг послушание – ключ к победе? Дисциплина победит натуру ведьмы и именно через этого мальчика можно получить идеальную версию «этого»? Чтобы не предавал, никогда не предавал? Как далеко возможно зайти с Хантером? Насколько дальше? Белос и не заметил, что от его напора Хантер понемногу пятился, пока не оказался приперт к бестолковой кровати, на которой должен был титан уместиться, по версии столяра. Легкого упора хватило, чтобы Хантер сел на нее резко, как от удара. Распахнутые глаза, полные мольбы и ожидания команды, подкупали. Белосу подумалось, что Хантер заплачет, но останется недвижим, предоставив больше подчинения, чем он хочет дать, столько, сколько захочется взять. А потом еще. Хантер моргает и не верит, что такое возможно, цепляется за идею, что все, что сейчас - тест. Тест не нуждается в оспаривании, только сдаче. Хантер готов. Он с обожанием смотрит на дядю, даже, когда его рука, Хантер с содроганием слышит невыносимый хлюпающий звук, приобретает иную форму, и даже, когда тонкая паутинка лозы опутывает его член, щекочет головку и проникает в нежную складку, куда вообще ничего поместиться не может. Хантер зажимает рот обеими руками. - То, что ты чувствуешь, еще не боль. Хантер находит успокоение в звуках знакомого голоса. Еще не боль, так и есть. Можно терпеть. И когда на тонкой лозе внутри него проступают узелки, он еще не верит, что это больно. Белос заглядывает в его алую распахнутую душу и не находит тени. Лишь согласие продолжать, и мольбы не бросать его в этом кошмаре одного. Белос позволяет проклятой лозе проникнуть глубже, сворачиваться в петельки, двигаться, ему интересно, как трясущийся перед ним Хантер, кусает губы и молчит. Как глотает поднывание и не знает, куда деваться. Белос не держит его и наблюдает. Зрелище странным образом его успокаивает. А Хантер не дышит, лишь изредка захватывая воздух, боясь завизжать. Дядя гладит его по голове и разрешение отвлечься от движений в нем – всего дороже. Хантер поворачивается и ловит губами пальцы в перчатках. Он целует Белосу руку, царапаясь о жесткие пластины сверху, даже не замечая этого. Внутри растет напряжение, а стонать никак нельзя. Хантер сжимается, когда лоза змеей выскальзывает из него, в извивании задевая и мучая. Белос двумя нормальными руками придерживает его за шею, давая отдышаться, прижимая и ощупывая каждое движение кадыка под пальцами. Хантер стыдится того, что расплакался. И того, что испачкал дяде плащ, когда вместе с лозой выпустил из себя белые брызги. Как только Белос проявляет о нем заботу, он все портит. - Ну, - тянет Белос, думая о своем. – Как ты это видишь со стороны? У тебя получилось? - Нет. Я не справился, - еле слышно шепчет Хантер. Он прикрывается, стыдливо трет ладонями по бедрам, размазывая следы дурных мыслей, и не смеет поднять взгляд. Ему кажется, что можно оправдаться. – Было приятно. Слишком. - Хантер. Ты должен соответствовать своему новому статусу. Это, - Белос стряхивает плащ, - никуда не годится. Хантер сдавленно обещает исправиться. Ему некомфортно и жутко, член горит изнутри, потому что он не умеет, не понимает, как надо. Испытанное не было удовольствием, и близко нет. Нужно больше времени, чтобы привыкнуть. Ему неуютно врать в лицо, но что остается? Дядя слишком милосерден к нему, прощает нарушения, прощает провалы. Чем можно оплатить настолько глубокую любовь? Хантер клянется себе найти способ. Он замечает, как Белос сжимает руку в кулак и разжимает, терзаемый проклятьем, надежда разгорается внутри. Однажды он придумает, как снять дикую магию, а пока, может, дядя разрешит ему… Белос отталкивает руки Хантера. Неплохо, что он испытывает благодарность и проявляет инициативу, но, так сказать, угадал рифму, не читая строк. Белосу не чуждо плотское, но не сейчас. Он вполне доволен поведением Хантера, отмечая свое удовольствие на покрытом испариной лбу. Доброта вознаграждается волнительным чувством, что между ним и «этим» уже такое происходило. Остывающая под губами кожа и соль на губах, но все это уже утрачено, не вернуть. Белос смотрит, как одевается Хантер, и насилует себя, дорисовывая запах крови, на этот раз - холодную почву, в которой утопают липкие пальцы и колени. Белоса пронзает вспышкой, он на секунду видит свой взгляд, отраженный в изогнутом лезвии. Едва узнаваемый. Он целует Хантера в лоб снова. Мальчик жмурится, застывает, краснеет. Но вернуть Белосу еще хоть секунду воспоминаний Хантеру не под силу. «Фил. Фил? Ты чего? Филипп! Что же ты…?» - четко проговаривает Белос мысленно. Он не помнит, как звучали слова на самом деле. Может быть, иначе. Они уже никак не отзываются внутри. Сила их иссякла. Он снова смотрит на Хантера, расцвеченного солнечными лучами сквозь витражное окно. Тот украдкой прижимает руку к животу. Но сразу выпрямляется, заметив внимание Белоса. Дернулась щека, закушенная изнутри, он ужасно растрепан, в глазах ожидание, но первым нарушить тишину он не смеет. Хантер не «этот», только копия. У него неправильные глаза и неправильные уши. - В следующий раз попробуем иначе, - ободряюще бросает Белос. Хантер склоняет голову под тяжестью его прощения и прячется под маской. У стен покоев тоже неправильные уши, самых разных форм и размеров. На некоторых даже растут самостоятельные комплекты глаз. В замке ничего ни от кого не скрыть. Конечно, на самом-пресамом деле, в такую историю никто не поверил. Император непогрешим. Он не стал бы опускаться до подобной мерзости. Но забавно представить, как верещит своим дурацким голосом Золотой Страж, пока его пялят сзади. Только, тссс. Шутка для своих. Между своими. Нелепая недоведьма. Да, сэр. Конечно, сэр. Слушаюсь, сэр. Раздражающий выскочка. Поделом ему. Слухи ползут как Плющ Мертвяка, сплетни опутывают завтраки, опутывают оружие, заплетают проем окна. Хантер бесится, сперва - на других. Как они смеют говорить такое о своем Императоре? О Гласе Титановом! Ничего они не понимают! Чушь! Он прижимается спиной к стене, гнев клокочет в нем. Теперь уже на себя. Если все происходит медленно и не слишком болезненно, это никакое не насилие. Хантер не вырывался и не протестовал. Не насилие. Император Белос проверял его, после нарушения правил, пусть и не оглашенных, конечно он захотел испытать лояльность Стража! Правая Рука императора обязана подчиняться полностью. Хантер обожал дядю, обожал Императора, доставить ему удовлетворение послушанием – то, о чем он мечтает. Наименьшее, что может, и что обязан. Правда, Хантер и в свои мысли допустил грязь. И мурашки по спине бегут каждый раз, когда он представляет пальцы дяди внутри себя, ему жарко, он возбуждается снова, зная, что не должен. Хантера ночами преследует ощущение, что проклятая лоза все еще движется внутри и скручивается, он терзает подушку, вцепляется зубами в ладонь. От мучительных фантазий наяву он сбегает в сны, тревожные и душные, словно он заперт в кладовке, еще меньше дядиной спальни. От укуса на утро остается щербатый полукруг. Император Белос спит без снов. Если он захочет испытать очередной обман или иллюзию, у него для того реальность есть. «У ведьмы злой заболи, у волка серого заболи, у медведя косматого заболи, а у моего чудесного братика – не боли, не боли!» - четко произносит Белос про себя, чувствуя, как высосанное до дна воспоминание безнадежно иссякло, оставшись сухой страничкой фактов, такой же бессмысленной, как дневник Филиппа Виттбейна. Он хочет отмахнуться, не так и важна память о маленьком мальчике, даже о двух, скоро День Единения, никакие и ничьи воспоминания уже не важны. Но внутри него что-то царапает, как тонкая витая паутинка, и так просто отогнать чувство невосполнимой утраты не под силу даже Императору Кипящих Островов.